Ахуевшы от таких раскладов, я паначялу вапще забил на йолку. Но приближающийся Новый Год, сцуко, не довал пакойя ни мне, ни акружающим. Они так и сновали туда сюда, как коитальные хуи, нагруженные йолками и падарками. Но хуй с ними с акружающими, передо мной па-прежнему стояла зодача купить йолку. После всего праизашедшево разговаривать с черножопегами мне не хателось вапще, но выбара не было – все русские бухали давно, и йолками уже не таргавали. Нет, ну вапще-то выбар был. Ну, вроде как у кота, каторый может выбирать, атрежут ему яйца ножницами или скальпелем.

Преодолев природную… нет. Преодолев врожденную непри… нет. Совладав с ярым неприя… нет. Короче, послав нахуй какую-то врожденную природную хуйню, я подошел к случайным носатегам, и прямо так с ходу заявил: «Дайте мне самую пиздатую йолку и ниибет». Черножопеги переглянулись. Справа ко мне выдвинулся один и вежливо произнес: «Вы, молодой человек, конечно, извините, но у нас в приличных обществах, матом ругаться не принято». Блять, прямо так и сказал, гандон чешуйчатый, делая ахуительный акцент на суффиксе слова «ругаться». Блять, мне от этово «-ть» аж сблевануть захотелось. Бля, мудила, ты мне еще скажы, што праверачное слово «што делаТЬ? – ругаТЬся», фуфел черножопый. «Иди ты нахуй», - думаю, - «друзей своих лучше сходи, поучи! «Влагалищ», они, уйопки не знают… «Шиссотрублей» они знают, а «влагалищ» не знают…

«Слы», - говорю, - «мне моск йебать не надо, хотя про йеблю в креативе абизательно далжно быть, но это не та йебля. Нужно штоп ебля была с хуйем и пиздой. Так што давай мне йолку пиздатово качества или иди нахуй. Клиент фсигда прав!». Это я так решил выебнуцца своими нивйебательскими пазнаниями в области прав клиентов. Но азер выебнулся ищо круче: «Йолок мы не продаем, к сожалению. Тем более, как вы изволили выразиТЬся, «пи***того качества». Но зато у нас есть отличные ёлки, кои я имею честь вам предложить». «Вот сцука», - думаю, - «азер азером, а понту как у узбека, блять. Ищо и звездачками, уебан, разговаривает». Но это я так падумал, а вслуг сказал вежливо, паскольку патихоньку начал адаптировацца к манере ево речи: «А йолка и ёлка – это не адин ли хуй?». «Категорически с Вами не согласен, «ёлка», «йолка» и «х*й» это не один, а три разные вещи».

«Еблан», - говорю, - «йолка - это ёлка по-обланцке». Аткуда-то справа нарисовалсо Галиб из первого криатива: «Олбанцкий чо такое? Э?». «Олбанцкий, чмо валасатое, это такой йазык на катором криативы пишешь, а жолтый патом денег дайот». «Олбанцкий влагалищ?» - появился еще один участник разговора из первого рассказа… и они начали жыво апсуждать эту тему. «Олбанцкий влагалищ – пизда влагалищ…». «Олбанцкий влагалищ – язык-язык-язык – аргазм пизда влагалищ патом!». «Влагалищ, пизда язык – обланцкий ВАХ бисплатно!». Но всех прервал азер-интеллигент громко провозгласив: «Кунилингус!». Все замерли, нидаумивая.

Но я не растирялся, бля! Меня латынью с толку не сабьйош! «Слышь», - говорю, - «давай вали нахуй из маево рассказа. Кунилингус, бля… НОСТРАДАМУС! Щас как йобну ab ovo, што случиццо у тебя ф штанах форменный носферато и ты omnia mea mekum porto атцуда, Аристотель хуйев. Твои сородичи мне придыдущий рассказ абасрали, а ты мне этот хочешь абгавнякать?». Стою и говорю это, а сам замечаю, что у него в руке что-то зажато. И кулак еще нервно так дергаецца. Ну, сцуко бля… Никагда ищо не палучял пиздюлей пад Новый Год, да ищо и от йолочников. Гляжу на других азеров – у них такая ж паибень. «Ну, твари», - думаю, - «сами напросились». Хуйак! одного ботинком в висок. Фтарово снизу фчелюсть, а третьево башкой об борт грузавика.

Лежат они такие, кароче, почти дохлые. Ну, я штоп без сюрпризов сйебаццо, стал ногой одному из них кулак разжымать, абизвредить штоп типа. Разжал… хуйасе… а там две мышки белые – симвалы ухадящево года. Ебуцца. Да так страстно, што аж кулак у азера дергаецца. Поглядел у астальных в руках – такая же хуйня. «Вот низадача», - падумал я, и патихаму выбрав пездатую йолку, свалил с места приступления.

***

Мышки, растворившись в предновогодней идиллии, предавались свальному греху в потных руках торговцев. Заботливые кулаки мертвых азербайджанцев укрывали их от зимней стужи. И как только часы на Спасской башне пробили 12 раз, все мышки одновременно кончили, дружно огласив округу протяжным писком.