*** многа букав (около 8 страниц)
   
Белкунов увлеченно доедал остывший борщ.
Звякнув ложкой по дну тарелки, он собрал остатки свеклы и капусты. Затем с удовольствием все это проглотил.
То ли по привычке, то ли подчеркивая удовольствие от завтрака, Белкунов долго облизывал ложку, перед тем как отнести тарелку в мойку.
Мойка была старого образца – эмалированная чугунная дурында. Тяжеленная и монументальная. Вся в черных точечках.
Каждый раз, моя посуду, Белкунов внимательно рассматривал щербинки, и увлеченно, почти с удовольствием, складывал их в условные созвездия. При этом руки, сами по себе, продолжали мылить тарелки.
Дело в том, что Петр Белкунов служил в кукольном театре кукловодом. Поэтому не раздражался при рассматривании монотонных поверхностей. Это было профессиональное - часами глядя в ширму, во время спектаклей и репетиций, Петр привык к однообразной картинке перед глазами. Настолько привык, что иногда у него складывалось ощущение двух реальностей: первая, это та, что перед глазами, а вторая – та, в которой живут и действуют его руки. Причем, руки могли жить и действовать сами по себе, без своего хозяина. Им достаточно было дать начальный импульс и все - можно переключаться на ширму. Как во время секса: картинка, ощущения и мысли протекают в абсолютно разных (пусть и пересекающихся) плоскостях, но, тем не менее, все процессы идут своим чередом, без сбоев.

Белкунов закрыл воду, снял резиновые перчатки и отнес стекающую посуду на свою сушилку. Затем с особой тщательностью развесил перчатки на перекладинах своей табуретки.
Петр не любил влажных и слипшихся перчаток. Они напоминали ему внезапно обнаруженные давно использованные презервативы. Комплекс, конечно, Фрейдистский, но саам Петр списывал это на брезгливость.
Закончив с перчатками, Белкунов подошел к окну, глянуть на градусник. В этот момент за спиной кашлянул пенсионер Волошинов.
Пенсионер был человеком простым и почти безобидным. Но любил поэзию и часто приставал к Белкунову с литературными вопросами. В таких случаях Белкунов начинал читать наизусть все подряд, что помнил. А сам отключался и смотрел на стену. Благо на стенах коммунальной кухни тоже было много материала для созвездий.
Петр обернулся, пенсионер стоял в дверях.
- Доброе утро.
- Доброе, - снова кашлянул пенсионер, - значит – «не злое». Кхе-Кхе.
(О чувстве юмора Волошинова в доме слагали легенды)
Белкунов, предчувствуя утренние поэтические посиделки, начал протискиваться из кухни. Из-за объема пенсионера Волошинова, Петру пришлось обходить его по стеночке.
- А в коридоре лампочка перегорела – темно, что у негра в заднице, кхе-кхе, - весело прокашлял пенсионер.
Петр понял намёк - на этот раз, его очередь менять лампочку.

Против обыкновения устанавливать в общих местах индивидуальные выключатели и лампочки на каждого жильца, в коридоре «коммуны» Белкунова-Волошинова свет был государственный. Или - ничейный (как выражались сами жильцы), проведенный из подъезда местным электриком.
- Правительство нас имеет во все дыры и мы его как можем, - затягиваясь беломориной, прокомментировал тогда свою работу умелец.

Белкунов хмыкнул и пошел менять лампочку. Идти, как обычно, пришлось вслепую. Выставленная вперед рука служила ему одновременно радаром и щупом. У Белкунова на секунду возникла ассоциация с ректальными исследованиями.
«Интересно, врачи закрывают глаза, при ректальных манипуляциях, - подумал Петр, - или тупо смотрят куда-то?»
Белкунов нащупал ручку своей двери, повернул и в коридор выпал луч света из комнаты.
«Это кто-то, негру в задницу, посветил фонариком» - мелькнуло у Петра в голове.
(О чувстве юмора Белкунова тоже складывали легенды)
***
Руки были в рыбе, поэтому Петр наклонил голову и по лошадиному отхлебнул пива из стоящей на столе кружки.
- Повторять будете? – спросила проходящая мимо официантка, и кивнула на пустые рюмки.
- Можно! Три по сто, пожалуйста, - согласно хмыкнул худрук труппы, Павел Захарыч.
А Мишаня просто одобрительно кивнул.
По выражению лица официантки стало понятно – ничего другого от троицы завсегдатаев она и не ждала.
Мишаня снова забубнил Захарычу старый анекдот про проктологов, играющих в кукольный театр, а Белкунов продолжил разбирать тарань.
Отвлек его толчок в бок от худрука:
- Петр, это к тебе, знакомься - товарищ из Управления. Никита Георгиевич Никалков.
Увидев лицо Белкунова, Захарыч добавил:
- Из кукольного театра Главного Управления.
Петр сделал вид, что не растерялся, и поднял глаза на незнакомца. Перед ним стоял высокий человек в плаще и шляпе. Под пышными усами – добродушная улыбка. Складывалось впечатление, что Никита Георгиевич так, со всем этим, и родился: в плаще-реглане, шляпе, усах и с улыбкой.
- Здравствуйте, очень приятно, - еще шире улыбнулся Никалков, - я действительно из Управления – руководитель Манипуляционного Театра.
Только сейчас Белкунов заметил, что плащ Никалкова был почти до земли, поэтому Никита Георгиевич напоминал надеваемую на руку театральную куклу.
- Белкунов, Петр Николаевич. Чем обязан? – Белкунов жестом показал, что рукопожатия не получится. Мол, руки в рыбе, вы же сами видите.
- Вы простите за вторжение, и за то, что личное время отнимаю, - пустился вдруг в объяснения Никалков. - Хотя, может оно так и лучше – в неформальной то обстановке. А то, какой же это дружеский разговор, когда тебя повесткой в Управление вызывают? … Да и ремонт у меня там, в кабинете. Грязище всюду. Вы же знаете – у нас всё через жопу делают!
С этими словами Никита Георгиевич заговорщицки подмигнул. А у Белкунова  в голове мелькнуло: пед!
«Ладно, - решил Белкунов, - посмотрим, о чем говорить будет».
- Давайте я вас украду, на пару минут. Пал Захарыч, Михаил, разрешите я у вас Петю на пару минут заберу.
«Точно пед! – уверился в своей догадке Белкунов, - но откуда он Мишаню знает?»
Захарыч и Мишаня дружно кивнули - мол, понятное дело, разрешаем.
Отойдя на пару шагов, Никалков стал предельно деловит:
- Завтра я вас жду у себя, к десяти утра. Вот визитка.
- А по какому вопросу, собственно? ... – несмело поинтересовался Пётр.
- По театральному. Работу вам предложить хочу. Интересную. Приходите, - и тут Никита Георгиевич понимающе добавил, - не бойтесь.
- А почему, собственно, я?
- А мы давно за вами наблюдаем. И товарищи ваши, - Никалков кивнул в сторону столика, - о вас только положительного мнения.
Белкунов задумался, делая вид, что внимательно изучает визитку.
«В конце концов, - решил Петр, - если бы хотели забрать, забрали бы. Прямо бы из постельки, теплого. Не стали бы за мной по пивным бегать».
- А что, прямо через центральный подъезд заходить?
- Да. Покажешь визитку и тебя проводят.
- Хорошо, буду в десять.
Ситуация напомнила Белкунову какой-то голливудский фильм. Он тряхнул головой, отгоняя ненужную мысль, и снова сделал жест, мол, руку не жму, потому что в рыбе весь.
Никалков, в который раз за встречу, улыбнулся и показал в ответ руки в перчатках, мол, я все равно не стал бы «ручкаться».
Петр вернулся за столик, быстро допил пиво и засобирался домой.
- Не сцы ты, - неожиданно сказал Захарыч, - Никита мужик нормальный. Ни черта он тебе не сделает, плохого. Я говорю, потому что знаю. Я же не падла какая-то, чтобы своих сдавать.
Захарыч не врал - мужик он был мировой.
- Та нет, просто выспаться хочу, - махнул рукой Белкунов.
- Ты не боись, Петрухин, выебем – отпустим, - пошутил Мишаня, и добавил, - а станешь знаменитым – не зазнавайся, старых друзей не забывай.
- Хорошо, не буду - кивнул Белкунов и вышел из прокуренного помещения.

Утренняя встреча с Никалковым прошла также без рукопожатий. Белкунова, как и обещал Никита Георгиевич, без лишних проволочек проводили от вахты прямо до кабинета. Затем провожающий постучал в дверь и, после одобрительного возгласа, кивнул, мол, вас уже ждут.
Петр откашлялся, пытаясь скрыть волнение, и вошел. Оказалось, что Никалков разговаривает по телефону. И снова последовал диалог жестов: мол, входи, садись, сейчас освобожусь, можно без формальностей – руки заняты.
Белкунов сел, снова кашлянул и от нечего делать уставился в окно. Отсюда был хорошо виден внутренний двор Управления. Мистическое место. Эдакий «морфологический топос» - все про него знают, но далеко не каждому суждено его увидеть. Если вообще у кого-то есть желание здесь побывать.
Но Петр смотрел на «судьбоносный топос» просто из любопытства. Как когда-то в детстве, попав с родителями на «Елку в Кремле», он с таким же чувством рассматривал внутренний Кремлевский двор. Все никак не мог поверить, что он по другую сторону высокой красной стены – ему казалось, что этого места и не существует вовсе. Как и Зазеркалья, с Тридевятым Царством. Все это произвело на маленького Белкунова неизгладимое впечатление. Да такое, что само Новогоднее представление он не помнил вообще. В памяти остались только пейзажи двора и ощущение Великой Тайны.
Между тем, Никалков закончил свой телефонный разговор и что-то увлеченно рассказывал Белкунову.
Из всего сказанного Петр уловил: работать в театре очень интересно и престижно. Никто не жалуется, коллектив дружный. Привилегии. Очень интересные проекты. А главное (как подчеркнул Никалков) – проекты нужные народу и правительству! Все проекты «спущены сверху» (в хорошем смысле слова) и курируются «оттуда», поэтому случаи особого успеха сразу же замечают.
«И НЕ особого, - подумалось Белкунову, - тоже сразу».
Далее следовала лекция о «единении народа и правительства».
На самом деле Петр уже давно решил, что примет предложение перейти в театр Главного Управления. Он очень много слышал об этом театре. И слышал  только хорошее. Правда, именно это и настораживало. Но Белкунов решил плюнуть на все опасения.
«Была не была, - размышлял он, - а то, ведь, так и сдохну в своем клоповнике».
Поэтому, сейчас Петр сидел и просто ждал, когда Никалков перейдет к основной программе: «оклад жалованья», трудовая книжка, отдел кадров и бухгалтерия.
Никита Георгиевич поговорил еще минут пять на серьёзные темы, и вдруг сказал:
- Ладно, успеем еще с теорией. Ты просто скажи – хочешь у нас служить?
Белкунов уловил – слово «театр» после «служить» Никалков не сказл умышленно.
- А сколько у вас получает актер-кукловод?
Никита Георгиевич по-доброму рассмеялся в усы:
- Не актер-кукловод, а - Руководитель Промежуточного Звена Манипуляционного Театра Главного Управления.
И серьёзно добавил:
- У нас тут не «хухры-мухры», а серьёзное дело!
Затем назвал сумму оклада.
И добавил:
- Плюс премия в 150 процентов, за особые отличия.
Белкунов решил, что сегодня у него чуть ли не самый удачный день в жизни и слабо помнил дальнейшие события. Поэтому вряд ли отметил, что так и не пожал на прощанье руку своему новому начальнику.

Служба на новом месте Белкунову показалась очень странной. Но, при этом, все равно не раздражала.
Причина, опять же, крылась в неимоверно высокой (по Белкуновским меркам)  зарплате - чуть ли не впервые в жизни, ощутив материальный достаток, Белкунов немедленно и с удовольствием впал в эйфорию. Как по волшебству, забыв всю свою прошлую нищебродскую жизнь, Петр решил больше «не париться», и «забил» на все нюансы и несостыковки.
А странностей и загадок на новом месте с головой хватило бы на малобюджетный хоррор. Начиная с того, что в театре никто не здоровался и не прощался рукопожатием, и заканчивая «КАРАПУЗом» (так актеры назвали теоретические занятия - Курс Руководителя Промежуточного Звена).
Теоретические занятия, сами по себе, для театров дело непривычное. Ну, а с такими Белкунов и не ожидал встретиться в принципе.
Для него занятия (временно, пока не нагонит группу) проводились индивидуально. Так пояснил ему Никалков. И пригласил в кабинет.
- Идем на вводное занятие!
Сделав ударение на слове «вводное» Никалков засмеялся.
«Точно – пед! А вроде, при приеме на работу, все в порядке было..., - Белкунов было напрягся, но тут же успокоился, - а хрена он меня с работы выгонит, за то, что я ему не дал! Судиться буду!»
Петр деланно засмеялся и уверенно прошел в кабинет.
Против ожиданий, никаких намеков на педерастию не было.
Никалков был настолько серьёзен, что даже фразы типа «полного и всеобъемлющего единения народа и власти» не вызывали подозрений.
А Никалков, по мере доклада, становился все серьёзнее и серьёзнее. И в целом, его лекция все больше и больше становилась похожа на киношный монолог Самодержца Всея Руси.
Белкунов стоически слушал весь этот политический бред. Развлекая себя мыслями о зарплате:
«Если в Управлении НУЖНО присутствовать на политинформациях, то - буй с ним. Главное - чтобы зарплаты индексированные были. А чухня эта («демократический опиум для народа») – только отщепнцев-поебенцев-новодворских раздражает. И то - им за это деньги платят».
Неожиданно Петр наткнулся на небольшой плакат за спиной Никалкова. Изображен там был кукольный театр. Точнее - пародия на кукольный театр:
Ровно посередине листа был изображен человек с надетыми на руки куклами. А у каждой куклы на каждой руке было еще по кукле. И у этих кукол, соответственно, тоже были куклы на руках. И эта странная прогрессия уходила в бесконечность. Вершило всё фраза - «вертикаль власти».
Тут Белкунов заинтересовался и постарался сосредоточиться на речи Никалкова.
Никита Георгиевич как раз заканчивал.
- Я рад, что вы так быстро начали усваивать материал, - Никалков кивнул на плакат, - при правильном подходе к учебе, вам очень скоро все наши задания станут по плечо.
Тут Никита Георгиевич сделал рыбацкий жест – как бы отсек ладонью руку в районе плеча.
Смысл этого жеста дойдет до Белкунова гораздо позже. А сейчас он просто улыбнулся шутке.
- А теперь – марш на репетицию, - вновь по-отечески улыбнулся в усы руководитель.

Репетиции были еще загадочнее «карапузов».
Никаких сценариев не было.
Были индивидуальные упражнения по «манипуляционному решению задач».
Это Белкунову пояснили так:
- Мы не работаем по сценарию. Мы решаем задачи! Отталкиваясь от первоначального эмоционального посыла. Остальное тебе потом на «карапузах» пояснят.
Белкунов вновь вспомнил про зарплату и решил не переспрашивать.
Сами репетиции протекали так:
Сцену разделяли черными, в рост человека, ширмами на квадраты. Актеры заходили каждый в свою ячейку, после чего выставлялся еще один ряд ширм. По-итогу каждый кукловод оказывался в индивидуальной кабинке.
Затем каждый начинал выполнять выданное ранее задание. Например: рассмешить женскую часть зрителей. Или подростковую.
Задание усложнялось тем, что играть нужно было без кукол.
Худрук наблюдал за всем этим из специальной кабинки, установленной на передвижной металлической вышке. Издалека эта конструкция напоминала макет Останкинской Башни с нахлобученным сверху непропорционально большим телевизором. Присутствие в «ящике» худрука-диктора только усиливало эффект.
По этому репетиции больше всего смахивали на гимнастику У-Шу для буйно-помешанных.
Со временем, для тех, кто по мнению худрука справлялся, задания усложнялись. Теперь им нужно было сначала придумать, а только потом сыграть сцену. Да так, к примеру, чтобы вызвать смех у домохозяйки сорока лет. При этом тема репризы строго ограничивалась. В данном случае – «вновь веденные правительством меры по соблюдению прав потребителя, а так же - добавочный налог с торговых предприятий на комиссию по инспекции торговых центров».
Все занятия сопровождались репликами худрука Святославского – «почувствовал» и «не почувствовал». При этом он очень комично всплескивал руками в своем телевизоре-аквариуме.
Но опять же – все это Белкунова не напрягало. А даже начинало развлекать. Лишь изредка он вспоминал про бывший свой театр и про любимых кукол. Но даже в эти редкие минуты ностальгии, мыслей вернуться на старое место не возникало.
А «карапузы» тем временем стали намного разнообразнее.
Одно занятие было посвящено иерархической лестнице в замкнутых и пенитенциарных системах. Обсуждалось: система контроля и подчинения, и - создание властной суб-структуры путем применения анально-сексуальных актов.
Белкунову особенно запомнился такой момент в этой лекции:
«Вся эта сложная структура социальных под-обществ реализуется людьми, движимыми только собственным подсознанием. А из подсознательности происходящего делаем вывод – эта модель является одной из естественных, заложенных в инстинкты, структур общества».
Потом было еще одно занятие про народный фольклор. К тому времени Белкунов занимался уже со всей труппой.
Вспоминали  присказки типа:
«По локоть в крови»
«Жопой чую»
«Срал я на все это»
«Что имею, то и введу»
«Порвать жопу»
«Жопу порву на пятнадцать республик»
И т.п.
Занятие Никалков закончил многообещающе:
- Всем спасибо, все свободны! Но не забываем, завтра – спектакль! Участвуют все!
Белкунов приятно разволновался. Но все равно удивился отсутствию сценария.
И, решившись, несмело спросил у Никалкова:
- А что играть-то будем?
- А это нам президент с утра расскажет. И мы начнем воплощать в жизнь. А пока – это секретные данные.
Петр, понял, что ляпнул лишнего и постарался переключиться на что-то другое.
«Импровизация значит… хеппининг, так сказать, - подумал Белкунов, выходя в коридор, - не налажать бы перед высшим эшелоном …».

Вечером того же дня Белкунов сидел на кухне, пил чай и смотрел с пенсионером Волошиновым новости.
Диктор анонсировал завтрашнее выступление президента. Мол, вся общественность с нетерпением ждет оглашения нового указа.
Пенсионер Волошинов тут же стал брюзжать:
- Указа, нах! Руководители! Видали мы таких – руки по локоть в крови. Народ дурят и имеют, как хотят. И еще и поясняют, что нам от этого - приятно. Сталина на них нет – у него бы не одна сука не рыпнулась! Всех крепко в руках держал. А эти только руками водить умеют! Туда-сюда водят – а толку ноль.
Белкунов хотел что-то добавить к словам пенсионера, но почувствовал геморроидальные позывы и пошел мазаться вазелином.

Ночью Белкунов проснулся от кошмара.
Ему приснилось, что он атлант и должен держать мир на руках. Потом оказалось, что мир одевается на руки, как перчатки. Но Белкунов уже не атлант, а искатель. И должен найти что-то там, в мире-перчатках, на ощупь. И обязательно найти! Благо - объект вскоре обнаружился. Предмет оказался живым и податливым, как пластилин. Белкунов напряженно замер. Еще мгновение неподвижности и Петр почувствовал, что его, в свою очередь, тоже кто-то одевает на руку. Но Белкунов не испугался. Потому что понял: всё, что делает рука в его анусе - нестрашно и не больно, если делать тоже самое с предметом на своих руках.
Тут Белкунов проснулся от очередного приступа геморроя.
И засмеялся.
Руководитель Промежуточного Звена Манипуляционного Театра Главного Управления Петр Белкунов вдруг понял, что они завтра будут воплощать в жизнь, и за что в народе всё начальство называют «пидарасами».