…Вот наш герой — Атрейдес Павел,
Лихой жиган, не фраерок!
Когда батяня занемог
(Вор знатный, самых честных правил!),
Стал Паша паханом шутя.
О нём история моя…
Прынцесса Ирка, «Паша Мудо’Ёб» (рОман в стихах)

На одной планетке под названием Колдоёбина, на бережку моря, засранном, как нетрудно догадаться, гондонами, пустыми бутылками и собачьими какашками, лежит охуенная куча камней. Но куча сия, как ни странно, вовсе не может служить домом ни одному поколению авторитетной семьи Атрейдесов, поскольку состоит преимущественно из окаменевшего гавна древних саблезубых блядоящеров, населявших когда-то Колдо¬ёбину, — так что жить в таком, с позволения сказать, «доме» нормальным пацанам совершенно в падлу.
А где же тогда живут владеющие плонеткой Атрейдесы, спросит любознательный фтыкатель. Уж не в пизде ли, как легендарный Муми-тролль? Нет, ни хуя не в пизде, отвечу я, а во вполне пиздатом замке, состоящем из четырёх дохуякилометровых зданий, видимых даже из космоса: сверху они напоминают осесимметричные кресты, и мрачные окна их закрыты массивными чугунными решётками: как говорят, для воспитания характера молодого поколения.
…Как-то ночью в комнатку йуного Павла Атрейдеса, пятнадцатилетнего птушника, являющегося непосредственным сыном герцога, проникла развратная баба. Павел, выкупив приближение незваной гостьи, резко заныкал порнушные картинки, вернул хуй обратно в трусы и притворился спящим, предвкушая близость реальной ёбли. Но вместо ебических поползновений баба, встав в дверях, громко заявила:
— Без вещей на выход! Вставай пацан, пошли.
— Хули вы мне, босяку честному, кемар обламываете, падлы, ведь у меня же написано на веках: «Не буди»… — начал было Павел, но, обнаружив за спиной у наглой бабы свою беспокойную и заспанную (или заёбанную, сложно сказать) мать, кивком подтверждающую повеление, всё же встал и поплёлся туда, куда его повели.
Баба привела Павла в пустой спортзал, его матери приказала съебаться за дверь и затем, оставшись с пацаном наедине, властно объявила:
— Внемли, шкет. Ты думаешь, что по жизни такой реальный пацан, потому что батя твой коронованный вор, а на самом деле — ты пока ещё чмошная малолетка. Но у тебя есть шанс доказать, что ты в натуре реальный пацан, а не перхоть подзалупная. И я тебе этот шанс сейчас предоставлю. Кароче, кнокай. Погонять меня Галина Еленовна Мухобоева, а по жизни я — Преподобная Мамка Ордена Бене Гессерит — ну, то исть, самая главная паханка. А мать твоя — моя непосредственная подчинённая, так что не пизди понапрасну, у нас всё схвачено. И щас я учиню над тобою аццкое испытание. Суть его в том, что ты должен сдерживать себя изо всех сил. А коли не сможешь сдержаться и примешься дрочить — пиздец тебе! Вишь иглу? — Галина Еленовна показала длинную ржавую иголку. — Она ядовитая. Как вздрочишь — сразу метну её тебе в яйца, и будет с тобой, как с рядовым Сычовым.
Павел не знал, кто такой рядовой Сычов, но на всякий случай зассал.
— Испытание называется Давящая Жаба, — продолжала в конец охуевшая баба. — У тебя есть минута на подготовку. Давай, готовься.
— Да чё ты кота за резину тянешь, — заявил Павел. — Давай уже, поехали, чо там?
И испытанье началось. Включив что-то из репертуара «Сектора Газа», Галина Еленовна начала медленно, томно раздеваться. Павел глядел на это с нескрываемым омерзением. Раздевшись догола, Галина Еленовна под весёлые музыкальные звуки стала принимать всякие соблазнительные (как ей казалось) позы. Павел, кнокая это, давил идиотскую лбу. Видя, что пацан никак не реагирует, Галина Еленовна, нагло вывернув свою сморщенную небритую пизду чуть ли не наизнанку, принялась лихорадочно дрочить секель. Тут Павел не выдержал и громко заржал.
— Охуеть не встать! — поражённо воскликнула Галина Еленовна. — Это первый случай на моей памяти, когда кто-то проходит испытание Жабой. Ведь мы, Орден, способны соблазнить кого угодно! А тут — всё похуй! Как это тебе удалось, сверхчеловек малолетний?
— А ты когда в последний раз, до меня, проводила это испытание? — спросил Павел.
— Ну, не помню точно, — замялась Галина Еленовна, чуть покраснев, — лет дцать назад.
— То-то и оно! — усмехнулся Павел. — Ты ж тогда, по ходу, ещё ебабельная лярва была. А щас-то — старая кашолка уже!
Галина Еленовна смутилась.
— Ну всё, Шапокляк, надевай свой клифт и пиздуй на хуй отсюда, — посерьёзнел Павел. — Не смущай более мой ястребиный взор своим злоебучим присутствием. И передай в свой бардак, чтоб в следующий раз блядей присылали помоложе да поебабельнее, а то я в рот ебал на всяких бабусек передёргивать…

…Подрегулировав силовое поле своей гравицапы, толстый барон Владимир Вольфович Харконнен шумно завалился на лежак. Но тут что-то в помещении смутило его взор.
— Федька, глянь, шо це таке в том углу чернеется? — обратился барон к племяннику своему. — Це не жиды?
— Да ты, дядька, в конец ёбнулся! — ответствовал его племянник Фёдор Тарасович, шестнадцатилетний гопник. — Какие, в пизду, жиды? Они ж передохли ещё 15 тыщ лет назад.
— А, ну тада ладно… — успокоился барон. — Об чём я тут пиздел-то, а?.. Ах да, вспомнил. Дела наши, Федя, ранее сугубо хуёвые, стали, кажысь, улучшаться. Фортуна, ранее тыкавшая нам в ебальник вонючим хуем, начала, судя по всему, поворачиваться своей заранее навазелиненною жопой. Ну а если обойтись без всех этих витиеватостей, то можно сказать прямо: вендетта близка к своему логическому пиздецу. Но прежде, чем ввести тебя в курс событий, я попрошу тебя сгонять за Петькой — он нам тоже понадобицца.
Фёдор нехотя отстранил блядей, поднялся с дивана и, зевнув, куда-то вальяжно уебал, чтобы через некоторое время вернуться назад вместе со всклокоченным тощим чуваком, похожим на Галыгина. Это и был Петька, дипломированный ментат. Выгнав нахуй блядей, барон, Федька и Петька принялись тереть за жизнь.
— Итак, — начал барон, — скоро наш ебучий вражина, герцог Атрейдес, согласно повелению амператора переселится на Арракис, который до того доили мы. На первый взгляд, это невъебенный экономический облом для нас с вами, но ф действительности мы с амператором давно перетёрли эту тему и решили на пару с ним герцога, на хуй, завалить. На Арракисе это сделать будет пиздаче всего. А опосля планетка вернёцца под наше крыло — и всё заебись, как будто так и надо. Дык вот, зачем я вас приглосил? Завалить герцога на Арракисе без пизды можно, но для большей оптимизации працесса желательно, чтобы кто-нить в стане врага был на нашей стороне. Короче, надо кого-то завербовать. Пётр, объяви, чё думаешь по этому поводу — кого и как?
— О, бедные Харконнены, — задушевно начал Пётр. — Вы, как и я, сидите сейчас внутри стеклянного баяна, не в силах ни пошевелиться, ни даже подумать простую мысль без того, чтобы в башке не зазвенело, как после хуёвого кокса — и при этом ещё что-то пиздите, пиздите, ебя мой бедный утончённый мозг…
— Ты наркоман и долбоёб! — резко сказал Федя. — Ты, уёбок, не в баяне сидишь, как тебе глючится, а присутствуешь на важном военно-стратегическом совещании.
— Чё, правда? — удивился Петька, оглядываясь. — Да, в натуре, чё-то у меня какие-то беспонтовые видения. Надо бы догнаться. Одну минуту.
Достав маленький баян с сомнительным содержимым, Петька засучил себе левый рукав, обнажив наколку в виде зелёной мыши с красными глазами (эмблема Тлейлаксу), и, неожиданно быстро найдя ещё не сожжённую трубу, осуществил вмазку.
— Вот теперь заебись, — сказал он через минуту. — Ну, чё там, завербовать кого-то надо? — он чуть задумался. — А на хуя оно вам? — и посмотрел на присутствующих изучающе. — У вас ведь чё-то другое на уме, нет? А ну колись.
— Ну вот, включил ментата, — вздохнул барон. — Верно говорят: «Сдох — надолго, ментат — навсегда». Нет, мы в натуре хотим кого-то завербовать, я отвечаю. Но кого лучше всего?
— Так, — зарассуждал ментат. — Эффективнее всего взять кого-либо из ближайшего окружения. Сынок герцога и сожительница сразу исключаются: один — тупой птушник, а другая — блядь, толку с них ни хуя. Кто ещё? Ихний начвор Гена Хохлаков? Нет, он слишком нас ненавидит, вероятно, фрустируя комплексы, связанные с его фамилией…
— Ты поосторожней выражайся, фильтруй базарчик, — едко заметил барон.
— …Может, ихний ментат Савка Хватов? — продолжал Петька. — Нет, он же ментат, его хуй наебёшь. Остаётся доктор Юрьев. Но ему иксианцы вставили в башку микросхему и вшили в биос какую-то хуйню — так что он теперь чисто рефлекторно не может работать против Дома Атрейдесов, типо как Терминатор, который против Жоры Корнева тоже ни хуя не мог попереть… — ментат был на пике прихода. — …Но, правда, в третьей части ему баба всё же мозг проебла — и он против своего кента попёр, как сука… Вывод: нужна баба. Да, без пизды нужна баба… в смысле, не «без пизды», а по-любому… Да, баба. А у бабы зубы… зубы… у-у-у, зубы! Зубы, блядь! — Петьку понесло. — И рвать, рвать, рва-а-ать-ь-ь!..
— Ну вот, опять началось, — хмуро сказал барон. — Федя, пусть он успокоится, дай ему селёдку.

Только Павел зашёл на парашу, вооружившись журналом «PlayЗэк» с фотками голых бенегессериток, как в дверь навязчиво постучали.
— Знаю, я пошёл на дальняк, не предупредив, чтоб тормознули с хавкой, — раздражённо объявил йуный герцогский наследник.
— Вот именно, больше так не делай, — донёсся из-за двери голос начвора Гены. — И резче там давай, а то тренировку пропустишь.
— А я тут, по-твоему, хуль делаю?
— Неужто кун-фу занимаешься?
— Ага, бля, оттачиваю стиль Одноглазого Удава, ёпт.
Через два часа, когда тренировка была закончена, Павел, исключительно заёбанный отработкой приёма «пробивка лося» (с руки, с ноги и с кирпича), бухал пиво со своим батей.
— Слышь, бать. А хули тебя погоняют Лето? — вопросил Павел.
— А это чтобы отличать меня от твоего деда, — ответил отец. — Его погоняло было Зима — и, знаешь, оно ему шло очень даже в цвет, ибо таких отморозков, как он, редко встретишь.
— Дед чо, на корриде кони двинул?
— Почти. Когда его выпустили на арену, он урыл одного за другим девятнадцать пацанов…
— Быков?
— Тореадоров. И только в антракте, набухавшись, споткнулся и раздраконил себе череп об угол.
— Ладно, оставим деда, — сказал Павел. — Чё слышно про переезд?
— Амператор назначил меня на Арракис, смотрящим за приисками по добыче Пряности, — ответил отец. — Где-то через недельку снимаемся, грузимся и летим.
— Мы полетим на хайлайнере Космической Гильдии? Я слышал, что эти корабли — самые большие конструкции, когда-либо сварганенные человеком.
— В натуре так, — сказал герцог Лето. — Они невъебенны по своим размерам. Если мы загрузимся в такой лайнер со всеми своими семейниками, чертями и оборудованием, то займём лишь децильную часть его трюма. Правда, они охуеть какие раздроченные. Но ни хуя — летают.
— Я попытаюсь покнокать на ихнего навигатора.
— Хуй там. Навигаторы шифруются, как пидарасы в провинции. Ни хуя ты его не увидишь, скорее всего.
— Говорят, это мутировавшие пендосы.
— Возможно. Ну да в пизду их. Чует моя жопа, что нам подлянку готовят какую-то. У гондонов Харконненов с нами давние счёты. И они жадные, как пиздец — просто так доходы с меланжа они ни хуя не отдадут. По ходу, они снюхались с амператорским Домом и побили с ним о чём-то супротив нас. Ох, чует моя жопа, идёт нам пятилапый.
— Слышь, батька, а хуль ты на мамке-то всё никак не женишься? Тебе в падлу, чё ли, потому что ты вор?
— Ни хуя не в падлу. Тут политика. Вот, скажем, соберётся как-нибудь Ландсраад на сходку — и тут я как бы ненароком, при понятых, возьму и подкачу к амператору: «Слышь, братан, я тут холостой, а у тебя, в натуре, до хуя дочурок на выданье. Слышь, отдай за меня одну». Он от неожиданности будет глубоко фраппирован и рявкнет, не подумав: «Да пошёл ты на хуй!» И тут я: «Опа. Ты кого щас на хуй послал, олень? Ты вора щас на хуй послал. Не, пацаны, вы слышали, да?» Тут-то я и спрошу с него за такой нехуёвый косяк. И он, чтобы сохранить лицо, да и очко, чё хошь мне сделает.
— Да, бля, в натуре политика, — восхитился Павел макиавеллевской мудростью матёрого герцога.
И ленивая светская беседа потекла дальше.


(продолжение следует)