- По всему миру проедутся грозные колонны наших, фашистских танков! Планета содрогнётся от твёрдой поступи итальянских фашистов, грозных кучерявых парней в чёрных рубашках! Наши, фашисткие бомбардировщики напомнят всему миру о величии итальянской фашистской культуры, о великой Римской империи, об римском орле-победителе! - кричал крепыш с лицом мясника и бульдожьим прикусом по имени Бенито и по прозвищу "Дуче" с дощатой трибуны на площади Пьяццо Тассо в Сорренто.

Внизу, в бурьяне перед трибуной, мирно клевали навоз несколько курочек-леггорнов. По пустнынной, залитой жарким полуденным солнцем площади, гонял обруч босоногий мальчик, а трое загорелых оборвышей лет 30-ти лежали в тени платана, распивая вино из глиняного кувшина.

В паузах между воплями Дуче раздавалось курлыканье голубей на старинной колокольне кафедрального собора епископского дворца.
Из расположеной неподалёку таверны доносилось заливистое бренчание мандолины.

- Браво, Бенито! Вива Италиа! - изредка кричали полтора десятка тонкошеих пьяных студентов, одетых, несмотря на страшную жару, в чёрные, наглухо застёгнутые рубашки. Студенты вытягивали свои худые руки в древнеримском приветствии, приплясывая от возбуждения, и отлепляя от спин прилипшую ткань рубашек.
Мимо этого странного действа, опираясь на резную трость, ковылял долговязый старик в соломенной шляпе, сандалиях на босу ногу, одетый в вышитую рубаху навыпуск, подпоясанную узким кожаным ремешком. Его белые полотняные штаны были явно ему коротки и широки, и были видны старческие загорелые лодыжки. Он что-то бормотал в свои пышные, свисающие седые усы, и ежеминутно кашлял кровью в носовой платок.

- Видите! Вот он! Они хотят захватить власть над миром!, - бесновался на трибуне Бенито, - Они повсюду распространяют свою красную заразу! Даже в этот благословенный город, милое сердце нашей великой фашисткой Италии проникает красная чума! Бейте его!
Студенты-чернорубашечники окружили старика.
- Ну что, красный, сейчас ты ответишь за всё! - проорал один из молодчиков, задира и алкоголик Пепе и замахнулся на деда.

Удара не последовало. Никто не понял, что произошло. Пепе без сознания лежал в пыли, на лбу его начинала набухать кровью огромная шишка. Наступила тишина. Огромная зелёная муха спикировала на шишку Пепе и принялась деловито готовиться к кладке яиц. Старик стоял, гордо выпрямившись и держа палку наготове.
- Ну, кто ещё? - спросил старик неожиданно низким голосовм с хрипотцой. В его речи угадывался иностранный акцент.

Чернорубашечники попятились. Неожиданно старика скрутил приступ кашля, и он согнувшись и опрешись на палку, принялся харкать кровью на землю.
- О Пресвятая Мадонна! Что вы стоите! Бейте его! Слава Италии! - заорал на студентов со своей трибуны багровый от ярости Дуче. Старика окружили, сбили с ног и принялись топтать.
- Эй вы, дети шлюхи, что вы делаете? - раздался гневный окрик, и вслед за этим один из наиболее яростных фашистов свалился, получив страшный удар в глаз кулаком от постороннего салернского ханыги, до этого мирно пившего в компании двух оборвышей вино неподалёку. Его друзья стояли рядом готовые к драке, один из них держал в руке отбитую глиняную ручку от винного кувшина, очевидно собираясь использовать её как кастет.
- Это красные! Бей их! - заорал Бенито, перегнувшись через перила трибуны. Хлипкое дощатое ограждение, сработанное старым столяром Карло за несколько лир из бросовых досок, держащееся на вручную выточенных деревянных гвоздиках, не выдержало грузного тела фашисткого лидера. Бенито мешком рухнул в бурьян, до смерти перепугав любопытных курочек-леггорнов их гордого предводителя-петушка, которые разлетелись в стороны с кудахтая и разбрасывая перья

Кусок мрамора от старинной этрусской колонны, так некстати оказавшийся на месте падения Дуче, встретился с его лысеющим теменем, и незадачливый оратор остался лежать недвижим в бурьяне под трибуной.

А на площади разгорелась нешуточная драка. Трое бравых парней, вступившихся за деда, крепко держали круговую оборону, стоя спинами друг к другу. Было видно, что драться они умеют. То один, то другой нападавший, получив крепкого леща или ногой в пах, выползал из общей свалки и валялся, корчась, в горячей пыли.

Но тонкошеие студенты-фашисты брали не уменьем, а числом. Причём некоторые из них трусили вступать в бой и подло кидались камнями.
Но, к счастью, прокашлявшись, вступил бой дед. Грозно развивались его окрашенные кровью усы, трость его обрушивалась на головы фашистких гадов со страшной силой.
Вдруг один из камней угодил деду прямо в пах, и он снова надолго выбыл из игры, но парни, избавившиеся благодаря помощи старика от большей части врагов, ловкими ударами повергли наземь ещё нескольких останевших итальянских фашистов. Остальные молодчики, чьи рубашки уже давно перестали быть чёрными из-за пыли и крови, разбежались, громко крича "мамма миа", "вива италиа"  и призывая фашисткую милицию.
Парни быстро подняли деда, и потащили его к морю. Спустившись с высокого обрыва по ступенькам, прорубленым в скале, все четверо сели в лодку и поплыли в сторону Неаполя.
Отдышавшись, откашлявшись и прохаркавшись в Тирренское море на радость Нептуну, старик пробасил на плохом итальянском:
- Спасибо вам, ребята, кто бы вы ни были! - ведь эти ублюдки-фашисты чуть не убили старика!
- Не за что, - ответил ему один из парней по-русски, это наша работа. - Уезжать Вам отсюда пора, Алексей Максимович, на Родину! Ведь Вас в Советском Союзе знаете как любят и ждут!

29.09.2008. Сорренто.