* * *
Флакончик с нитритной солью упоительно похлопывал по бедру.
Нитрит натрия, да... убойная доза – чуть выше, чем у цианида. Ненамного. Ежели брать в микрограммах, то нитрит натрия – это реагент, позволяющий, вследствие реакции с гемоглобином крови, сохранять приятный багряный оттенок кусочкам мяса, даже если мясо хорошо упрятано в колбасе. Среди прочего соевого изобилия.
Сильно захочешь, в аптеке такое не купишь!
Но мне, главному технологу предприятия, открыт доступ в любую, даже самую запретную каморку кладовщика... например, туда, где в отдельном сейфе лежит целый мешок этого добра. Килограммов сорок.

Расходуется он крайне медленно. И не оставляет никаких следов в организме: нитрит в организме довольно быстро окисляется в нитрат. Вы ведь не ощущаете излишки нитратов? Картошку-то с колхозных полей ели, небось... арбузы из Астрахани?
Другое дело, если другая доза...
Впрочем, довольно о пустяках. Сегодня я сама посолю нитритом Розкин салат и отбивную Арсения. Розка – ловкая, смазливенькая вязальщица, к которой с некоторых пор изрядно липнет мой муж, коммерческий директор и совладелец цеха.
Однажды я подслушала их разговор. Арсений клялся, что вот-вот продаст свою долю и увезёт Розку в Крым, к матери. Зачем ему бездетная жена, какая-то Катя, которую он же и сделал когда-то главным технологом... Что отвечала Розка, неважно. Если Арсений продаст свою долю в бизнесе, новые хозяева, скорее всего, сразу же вышибут меня отсюда. Диплома нет, по образованию – химик-технолог... Но если единственным владельцем цеха останется Баграт, он неминуемо возьмёт меня в компаньоны!
Иначе всё в цеху тут же встанет. Буквой «зю».
Оптовик он, Баграт, ничегошеньки в производстве не смыслит... не то, что я.
Что ж, выбор сделан! Они оба, Розка и Арсений, сегодня уедут... или просто исчезнут.

– Глаша, принеси два «столичных», шницель и отбивную! – послышался из кабинета голос Арсения. – Роза, погоди... отобедаем, и пойдёшь.
Этого-то я и дожидалась, сидя за столом секретаря в приёмной. Полная, неаппетитная подавальщица Глаша, с толстым, пятнистым носом и блестящими от пота пунцовыми щёками, вошла с подносом и направилась к кабинету коммерческого директора.
– Глаш, погоди! Сама занесу, – сказала я, стараясь выглядеть непринуждённо. – Принеси ещё приборчик, я тоже в столовую не пойду.   
Глаша только мотнула головой. Повернувшись с грацией деревянной куклы, она поставила поднос на стол секретаря и вышла. Оглядевшись по сторонам, я посыпала отбивную, шницель и оба салата мелко истолченным нитритом, смешала новую специю с окружением на блюде... затем постучала к Арсению и вышла следом за Глашей.
Прикрыв двери приёмной, я прислушалась:
– Глаша, эй... – раздался голос моего мужа. Заскрипела и хлопнула дверь: очевидно, Арсений углядел поднос и занёс его в кабинет. Наступило молчание.
Вновь появилась Глаша. Я приняла у неё свой поднос и прошла к себе в каморку.
Правда, аппетита что-то не возникало. Я отодвинула еду и уставилась на часы.
Через десять минут... через две... всё. Пора!
Я вновь вернулась в приёмную и вошла в кабинет. Арсений лежал лицом вниз на столе, заваленном факсами, накладными, отчётами... Видны были только разжиревшие плечи да встрёпанная макушка со следами раннего облысения. Розка, увитая рыжими кудерьками, словно пуделёк, постанывала, согнувшись, плечи её вздрагивали. В воздухе стоял отчётливый запах рвоты. Я подошла поближе и, не в силах более сдерживаться, дёрнула её за плечо, затем с силой ударила по лицу.

– Это вы, Катерина... – сказала Розка, и глаза её выкатились, как у овцы, почуявшей нож возле самого горла. Я снова ударила её – Розка грохнулась со стула на пол, свернулась калачиком и замерла в позе эмбриона. Оглядевшись, я схватила пустой стакан, стоявший возле графина, и слила в него остатки соуса с отбивной Арсения. Наклонилась над Розкой, зажала ей нос двумя пальцами, она невольно открыла рот... и в этот распахнутый, красивый ротик я влила до капли маслянистую жижу бурого цвета.
Цвета нитрита, реагирующего с гемоглобином.  .
Розка поперхнулась, глаза её открылись и вновь выкатились из орбит... наконец, она откинула голову и затихла. В наступившей тишине телефонная трель словно ударила по оголённым нервам. Секунду поразмыслив, я всё же сняла трубку... отмалчиваться было чревато:
– Да?
– Чего вы замолкли? Поумирали, как мамонты? – раздался в трубке жизнерадостный рёв Баграта. От неожиданности я только и смогла, что выдавить какой-то жалкий смешок.
Баграт же до вечера в пригород собирался уехать... какого чёрта?!
– У нас сегодня гости! Я из санэпиднадзора звоню, да... скоро буду. Ольга Андреевна проверять холодильники приедет! Всё, Катюх, отбой. Иди, мясо готовь на шашлыки! Где это твой благоверный шляется? Хвоста девкам накручивает? Вот засранец...

Я бросила трубку – теперь я полностью владела собой.
Это меняло дело. Все расчеты приходилось перекраивать заново. Вытащить трупы к воротам, где стоял мой пикап, за время перерыва теперь уже не удастся. Через минуту-другую начнётся суета, беготня по цеху, всё начнут приводить в порядок...
Приводить в порядок?!

Убедившись, что сладкая парочка больше не дышит, я, цепляясь за одежду под мышками, поочередно выволокла трупы в приёмную. Приоткрыла дверь – никого, весь народ пока что в столовой чавкает. Подогнала из цеха к дверям приёмной громадный чан на колёсах, в котором перевозят фарш для набивки колбас... и кое-как, пыхтя от натуги, перевалила в него оба  трупа. Заскрипели колёса – и вот уже, преодолев пару-тройку тепловых завес, чан въехал в проём огромной холодильной камеры.
Здесь колбасное сырьё потихоньку отходит от заморозки при плюс пяти...
Новый план был таков. Сырьё мы используем по частям, поэтому изрядная часть свинины лежит до поры в глубокой заморозке, при минус восемнадцати. Я раздену оба трупа и спрячу среди мороженых полутуш. В полутьме и без одежды их будет не так-то легко заметить... а в выходные заеду, как обычно, за деликатесной свининкой на своём «пассате», у меня громадный пикап, не машина, а целый морской буксир... и увезу потихоньку трупы подальше в лес.
Даже зарывать не придётся!
Благо, одичавших собак по пригородам – целые своры...

Ёжась от холода, стараясь не суетиться, я вытащила покойников из чана, срезала одежду своим неразлучным скальпелем – я часто им пользуюсь для дегустации, и догола распаковала, попутно заметив, что оба мертвяка начинают наливаться какой-то нехорошей желтизной. Ничего, дорогие мои, поспеете, не протухнете... Засунув срезанные тряпки комом за щит вентилятора, я с трудом отворила дверь камеры глубокой заморозки – и, ломая ногти, хныча в голос от жалости к себе, кое-как засунула обнажённые трупы в кучу смерзшихся полутуш. Хорошо хоть свинина опять набросана, как попало...
Сколько ни гоняешь этих грузчиков, всё одно – никакого порядка!
Отряхнувшись, я уже собиралась выйти из морозилки, как вдруг снаружи, в плюсовом холодильнике, раздался голос Баграта:
– Галиев! Морозилку закрой напрочь... на замок!! Полы протрите после себя, и чтоб до понедельника ни одной азиатской рожи в холодильнике я не видел!..
Почему-почему... Рейд СЭС – и, как всегда, по пятницам! А почему здесь чан для фарша валяется?! Будут проблемы, ара – всех урежу по полной схеме...

Хлопнула дверь морозильной камеры, оставив гореть дежурную лампочку под потолком.
Заскрипел замок.
Я бросилась к дверям. Отчаянно принялась барабанить в них, но только попусту отбила кулаки об оцинкованную жесть. Мобильник... увы, мобильник в сумочке на столе.
Прощай, Амундсен.
Некому будет подать весть о Северном полюсе...