- Ну что, - сумрачно сказал отец, входя в комнату, - плохо дело, ребята… Совсем плохо… Прогнозы у врачей самые неблагоприятные.
    - Ты это… - негромко начал дед.
    - Бабушка умрёт? – перебил Стасик.
    - Ты зря при пацане-то, Коль, - укоризненно произнёс дед, которому сейчас, конечно, было тяжелее всего.
    - Ничего и не зря, - ответил отец, гладя Стасика по голове - все мужики, хули вилять.
    - И не матерись ты при ребёнке, сколько можно просить!- возвысил голос дед.
    - Да ладно, деда, - негромко сказал Стасик, - все эти слова я давно уже знаю. Знать-то ведь их можно, это говорить нельзя.
    - Это откуда это ты их знаешь?

    - Прогнозы самые неблагоприятные, да, - не слыша ни отца ни сына, продолжал говорить Коля, - но я не собираюсь складывать руки сиднем и сдуваться… Не так меня воспитывали – это раз. И не срок в шестьдесят лет маме умирать – это два. Из больницы я её, конечно, забрал. Буду сам её лечить. А вы мне в этом поможете.
    - Как забрал? – ахнул дед, - куда?
    - Во дворе вон, на лавочке лежит. Нормальным воздухом, а не больничной этой кислятиной… Дышит…
    
    Дед молча бросился вон. Стасик, тоже обрадовавшись, закричал:

    - Ура! Бабушка вернулась!

    И тоже побежал во двор.
    Был май. Для деда Артёма он был семьдесят второй,  для его сына Николая – тридцать восьмой, а для Стасика – седьмой. Бабушка была единственной женщиной, разбавлявшей этот густой мужской концентрат, потому что мама Стасика четыре года назад умерла, пытаясь родить Стасику сестрёнку. После безвременной кончины супруги Коля, Стасиков отец, немного сдал рассудком. То ли наоборот – черезчур наподдал вперёд. Не то чтобы он голышом валялся у подъезда, задумчиво поедая собачий кал, - нет, этого ничего не было. Но было зато другое: в самых простейших бытовых ситуациях Николай порою вёл себя странно и непредсказуемо.

    Любое лечение должно начинаться с постановки правильного диагноза. В случае с Евгенией Николаевной диагноз был поставлен сразу и точно. И диагноз этот был неутешителен. Иными словами, всё, что врачи могли сделать – это оставить умирающую в больнице на весь необходимый ей для умирания срок.


    - Я найду колдуна.
    - Ты опять гонишь? – спросил дед, - Какого ещё колдуна? Что у тебя, Коль, за идеи постоянно какие-то бредовые?
    - Обычного. Точнее – необычного. Не какого-нибудь там беспонтового экстрасенса со свечками и этой хуйнёй, как ёё.., а профессионала. Раз официальная медицина нам помочь не в силах, обратимся к медицине неофициальной. Всё логично.
    - Колдун дорого, - сказал Стасик.
    - Ничего. Я найду деньги. Я ради мамы вообще всё что угодно найду. Если вы ещё не заметили – женщины в нашей семье – каждая на вес платины.



    - Видите ли,  - вежливо произнёс колдун, - всю информацию, касающуюся того или иного случая, я получаю из тонкого мира. Мир этот малоизучен, и информация оттуда порою идёт очень странная. Именно так случилось и с вашей бабушкой. Я спросил эгрегоров, ну, это типа ангелов, как именно помочь ей выздороветь. И их ответ был очень, очень странен. Странен настолько, что я его, наверное, даже и озвучивать его не стану…
    - Нет уж, извольте, - твёрдо сказал отец, - извольте всё же озвучить.
    - Право, не стоит…
    - Ещё как стоит. Хотя бы тех немалых денег, которые мы вам заплатили… Так что либо возвращайте деньги, либо рассказывайте, чего вам там в этом тонком мире про маму сказали…
    - Ну, как хотите, - сказал колдун, и затем, заметно засмущавшись, продолжил, - дело в том, что ответ был таков: для спасения пациентке необходимо принимать внутрь… Как бы это выразиться… И самое главное – приём этого вещества необходимо будет продолжить до тех пор, пока накопленное количество уже принятого не составит десять граммов ровно… Почему именно десять и почему именно граммов – не знаю. Поэтому мой вам совет, если вы конечно в силу пикантности ситуации захотите к нему прислушаться – сначала накопите вещество, а уж потом, одномоментно скормите его бабушке… Мне кажется, что так будет удачнее…

    - Я что-то пропустил, или вы действительно ещё не называли, о каком именно веществе мы говорим? – тактично встрял Николай, - И сколько оно стоит?
    - Да в том-то и дело, что ничего оно не стоит, - снова заменжевался колдун, - И даже наоборот…


- Нет, ну я бы всё мог понять – мочу, и может быть даже кал, - говорил дед, расхаживая по комнате, - но собирать то, что нам сказали да потом ещё и скармливать это  больному человеку вместо лекарства  – такого колдовства я постичь не могу. Это какая-то дикая эксцентрика… Знаешь, вот у меня такое ощущение, что этот колдун просто издевается над нами, причём за наши же деньги. А сам сидит там где-нибудь с другими колдунами и ржёт…
- Зачем бы ему издеваться? – без особой уверенности в голосе отвечал ему Николай, - Да и не додумался бы никто до такого. У него репутация – будь здоров, я ж самого эффективного нашёл.
- Нет, ну ты согласись, что то, что он предложил, звучит по меньшей мере странно. Я уже молчу о том, как это «лечение» будет выглядеть.
- Бать, ты знаешь, ведь немало на свете странных способов лечения. Уринотерапия, например. Или эта, как ёё…
- Ты как хочешь, Николай, а я не буду в этом участвовать. Это просто бред какой-то… Умрёт мамка или нет – воля неба, но мучить её этой бредятиной перед смертью мне кажется кощунственным…
- Бред или не бред не знаю. Знаю только, что это очень похоже на наш, а точнее – её последний шанс. Исходя из этого и прикидывай, что кощунственно, а что нет...

Дед длительно посмотрел на сына, но ничего не ответил.


- Ну что, как собирать-то будем?
- Ну как… Надо как минимум не мыться. По-крайней мере – там не мыть. Мерзко, конечно, но что поделаешь... А собирать… Может, ватными палочками? Которыми ты в ушах ковыряешься.
- Палочками не годится…
- Это ещё почему?
- По вате всё размажешь… Там и так мало. Год будешь эти десять граммов собирать.
- Ну а ты что предлагаешь?
- Нужно типа скребка что-то…
- Ложка, - неожиданно произнёс Стасик, - ложка от одноразовой посуды…

    Дед и отец переглянулись.

- В меня! – гордо сказал отец, кивнув на Стасика.
- А ты в меня, - сказал дед и звонко щёлкнул сына по лбу.


За две недели сознательной антигигиены им удалось насобирать всего два с четвертью грамма творожка. Это было медленно, катастрофически медленно, ведь Евгении Николаевне с каждым днём становилось всё хуже. Самым урожайным был, конечно, дедушка. Видимо годы любви к бабушке способствовали образованию некого гормона, отвечающего за выработку так нужного сейчас любимой вещества. Стасик же в силу возраста был почти неурожаен и его вклад в накопление целебного вещества был так ничтожен, что отец с дедом хотели его вообще из всего этого исключить. Но тот так воспротестовал, что пришлось его оставить.


- Ну что, сколько? – втревоженно спросил дед.
- Восемь с небольшим граммов, - ответил склонившийся над весами Николай.
- А осталось два дня, - заметил Стасик.
    - Твою мать, - подытожил дед.
    - Не успеем, - сказал Николай, - как бы форсировать?
    - Да как тут форсируешь. И так только творог с сыром жрём да кефиром запиваем. Тошнит от них уже.
    - Тошнит не тошнит – что делать будем?
    - Придумаем что-нибудь, - после небольшой паузы ответил дед.

    Вечер следующего дня.
    Слышен звук открывающейся входной двери. Затем в комнату входит сияющий дед в сопровождении грязного обросшего человека облачённого в плохую одежду. Комната сразу наполнилась кисловато-тухлым запахом.

    - Эт-то ещё кто? – громко спросил отец, указуя перстом в сторону оробевшего сразу бомжа.
    - Еремеич это, - негромко ответил дед, - переночует у нас сегодня.
    
    - На кой ты его привёл?
    - А ты как будто не понимаешь…
    - Не понимаю.
    - У нас осталось не больше полутора суток… А хуйни не хватает…
    - И?
    - Что «и»? Ты видел, какой он грязный? Сейчас я его опою косорыловкой до полного бесчувствия, и ты представляешь, сколько мы с него соберём? Да там должно даже больше получиться, чем нам необходимо.
    Пауза.
    - Меня, собственно, один вопрос волнует. Кх-м. Кто собирать будет?
    - Я соберу, хули сделаешь. Перчатки одену, и… Главное, чтобы Стасик не видел.

    Ночью. Из маленькой комнаты доносится громоподобный храп Еремеича. Над спящим дервишем склонился дед, его руки в хирургических перчатках, на носу - прищепка. В правой руке – пластиковая ложка от одноразовой посуды. Дед медленно стягивает с Еремеича рудименты штанов. Коля напряжённо наблюдает за процессом с дивана.
    Неожиданно дед отбрасывает ложечку, и медленно повалившись на хрюкнувшего бомжа, начинает выть.
    Николай, решив, что у отца случился от запаха ин сульт или фаркт, бросился в коридор и закричал:
    - Стасик! Стасик! Вызывай скорую! Дедушке плохо.
    Затем бросился обратно в комнату и осторожно потряс подывающего деда за плечо.
    - Батя… Бать… Ты как? Тебе плохо?
    - Всё кончено, Коля, - всхлипывал дед, - всё кончено… Женечка моя умрёт…
    - Почему? Чего ты?
    - Всё кончено… Еремеич-то из обрезанных оказался, гад… Ничего мы с него не соберём, сынок…
    - Как обрезанный? – закричал Коля, - Где?
    
И, осознав нелепость своего вопроса, посмотрел сам. Действительно, насколько можно было судить - крайняя плоть у бомжа отсутствовала. На мусульманина Еремеич был мало похож даже с бородой, так что, скорее всего усечение было произведено по медицинским показателям. Хотя какая теперь к чёрту разница. Сразу сникнув, Николай сел рядом с дедом и бомжом на кровать.

Через некоторое время, втрепенувшись, сказал:
- Бать, ну чего ты сливаешься-то? Может быть, уже накопленного хватит? Ну, подумаешь, немного не хватает. Можно и сметаной или там ряженкой добить. Давай скормим, поглядим. Вдруг поможет.
- У нас есть ещё почти двенадцать часов, - тихо сказал дед и поднялся, - я на вокзал пошёл. Глядишь, ещё кого-нибудь приведу. Жалко, жалко, этот-то был самый грязный. А ты буди этого пустоцвета и гони его нахуй. 

Из коридора донёсся голос Стасика:
- Деда, держись. Скорая уже едет.
- Пускай вон к бабушке зайдут. Скажете, что это ей поплохело… Всё, я на вокзал.
- Ни пуха, - негромко произнёс Николай.