Ну, здравствуй, девонька. Пошто пришла? Ты не прячь глазыньки-те. Они у тебя вона, какие голубенькие, как василёчки. Садись на лавочку и сказывай старой Лукерье, с чем пожаловала. Хотя я и сама уж, поди, догадалась. Нешто убить кого хочешь? Ну, вот и расплакалась, а зря. Ништо, дитятко, так просто на земле не является. Ежели вырос цветик, так это боженьке так угодно было. И ежели он завянет, так это только ему кормильцу подвластно. А мы ему поможем тихонечко.

                                                                      ***

У старой Лукерьи совсем нет врагов, как, впрочем, и друзей. Одних она пережила, других изжила. А в друзья никто особо не наряжался. Да ну их, друзей-то. Они же только просить ходют, а чтобы дать, так это уж мимо.
Сызмальства Лукерья отличалась от всех ребятишек странностями. Во-первых, норовом. Если уж скажет, так отрежет напрочь! Сколь с ней матушка билась, потом батюшка покойный вожжами перетянул разок. Ан не тут то было. Из-под палки заставляли, а по своей воле Луша делала только то, что самой правильным виделось.

А началось всё с того, что старая Затеиха помирала. Всяк знал, что Затеиха - ведьма. Девки к ней ходили плоды тайной любви вытравливать. Взрослые бабы - по-разному. Кто мужика-гулёну от юбки отвадить, а иная и извести кормильца за беспутство и грехоблудие.

Вечером, когда тятенька был в извозе, а матушка ушла к соседке потрёкать о бабьем. Старая Затеиха, уже седмицу хворавшая, вдруг поднялась с лавки и поманила к себе внучку.
- Слушай сюда, ягодка, - сказала старуха своим трескучим голосом. – Есть я шибко захотела, знать умру щас, да ты не шерстись, не надо мамку звать, не успеешь. Лучше послушай хорошенько. Когда я помру, возьми у меня под подушкой узелочек. Не гляди, что в нём, плохо будет. А пойди на речку, повернись к ней задом, да и брось узелок через плечо. Бросишь, и сразу уходи. Посмотришь - околеешь!

Сразу после этого, старуха легла на лавку, погладила внучку своей сухой, как кора ладонью по ручонке, да и померла. Вот так, взяла да и перестала дышать. Не верите? Да насрать! Старушка придёт, у ей и спросите. Ага.
А Лушка, сначала испужалась малость самую, а потом, вспомнив бабкин наказ, нырнула ручкой под подушку и извлекла на свет узелочек. Обычный такой, тряпочка, а в ней что-то. Уж как Лушке хотелось подглядеть, а не стала. Бабка строга была при жизни, и всех приучила к порядку.

Стараясь не смотреть на мёртвую старуху, Лушка схватила узелок, вставила ножки в опорки и как была в одном платьишке, выскочила из избы. И не видела девка, как мёртвый рот старой акудницы дрогнул в усмешке.
Вроде только лето было, а погода уже испортилась. Осерчала! Тучами всё небо заволокло, ветер поднялся. Лушка, как могла быстро спустилась по тропке к речке-говорушке. И вот тут бес её попутал. Несколько раз она начинала развязывать узелок и несколько раз же отдёргивала руки как ошпаренная. Но не выдержало сердечко девчоночье муки любопытством. Развязала.

А в узелке лежала ручка высушенная, от ребёночка. Уж Лушка к себе её примерила, получалось, что совсем от крохи. Испугавшись не на шутку, быстрёхонько завязала девка плат обратно и, сотворив молитву, через плечо бросила тряпицу в воду. Потом, не оборачиваясь, припустила к избе.

А дома уже была мамынька, словно сердцем почуявшая беду. Уже собиралось чёрное вороньё, - старухи соседки. Мать только и взлаяла един раз на дочку, - мол, где шлындаешь, оторва. Бабка преставилась, а тебе горя нет.
Забилась Лушка в свой уголок за печкой и задумалась. А потом уснула. Приятное тепло, от ещё не застывшей с утра печи разлилось по её телу, во сне пришла бабка и, нахмурившись, сказала слово: - Вот ведь, дурочка моя любимая, говорила я тебе, не смотри в узелок. Теперь век с тем узелком в душе жить станешь. Придёт к тебе сила, а вместе с силой немочь. Сама увидишь.
А печка своим тёплым боком грела девку, и она, наконец, провалилась в настоящий сон.

Неделю провалялась Лушка после этого в жару и бреду. А через неделю проснувшись, вдруг поняла, что она теперь не та, что была раньше. Другая!
Вначале она заметила за собой странности. То вдруг она стала в одночасье видеть у беременных баб дитя в чреве. Могла сказать не спутав, мальчонка будет или девка. То, погладив тятеньку, маявшегося зубом, по больной щеке, излечила его сразу. Вдругорядь пришла к ним в избу соседка Буракина, да и стала жаловаться, что мужик её с извозу не возвертается долго. А Лушка возьми да и брякни на всю горницу - Мол, нога сломатая заживёт, тот час и вернётся…

Бабы тогда были в ужасе. Мать наорала на неё. За то, что несёт блажь всякую. Но когда проезжие мужички зашли к Бураихе сообщить, что мужик её жив, а только лежит с переломом ноги в доме призрения, вместе с престарелыми да увечными. Вот тогда и грянул гром!
Больше всех разорялся батюшка. Уж как он орал, как костерил старую ведьму, тёщу свою, за то, что не пожалела девку несмышлёныша. Подкинула ей наследство.

                                                                      ***

После этого воды утекло столь, что и не сочтёшь. Уже и батюшки с матушкой нет. Уже и сама старухой сделалась. Тогда-то, в молодости, думали за дар свой, не богом данный, век в девках просидит. Ан не тут-то было. Не заяловела. Повадился молодой паренёк под окошком соловьём высвистывать. И высвистел Лушку, как тут и был. Родители долго не упирались, спровадили «счастье» своё из дому и полы замыли. Но не долга бабья радость. Забрали её Андрейку на войну, да сразу же и убили. Ну, дак, к тому и шло. Не положен ведьме доглядчик. Поплакала баба-девка, да и стала жить дальше. Только теперь уже одна до веку.

Сначала помогала людям за так, потом, смекнув выгоду, стала продуктами брать, а иной раз и денежкой. С возрастом характер у Лушки испортился вконец, и стала она Лукерья, ведьма ведьмючая! Люди без особой надобности к ней не захаживали. Дом обходили стороной. Знала старуха, вслед плюются. Да хоть вовсе заплюйтесь. Время подступит, сами придёте. И приходили.

Кто зуб заговорить, кто по женским трудностям. Случалось, и роды принимала. А детки её принятые, росли здоровенькими и шибко умными. Иной раз захаживали бабёнки за отравой, было. А Лукерье чё? Не её грех. Баба захотела, вот пусть на страшном суде сама ответ и держит. А иной раз под вечер, долой любопытных глаз и злых языков, забегали к ведьме и девки молоденькие. Гулёны! Знам дело зачем. Грех свой нагулянный от людей скрыть, да и закопать подалее и поглубже.

                                                                      ***

Ну, давай, моя хорошая, ложись на лавку, я посмотрю, что там у тебя за охальник завёлся. Да не бойся, щас мы его голубочка турнём. Ишь удумал, пакостник. Легла? Вот и Умничка. Ножки-те расшоперь, да ширше, вооот! Ну, коли, больно будет, так поори малость. Не бойся, здесь никто не ходит. Не услышат!

16.06.08 г.