В нашем дворе дураков было двое. Вернее, их было, конечно же, больше, но настоящих клинических дураков – двое. Туша в синей олимпийке с литерой «Д», тоненькие ножки, невероятных размеров башка, вросшая в плечи, и вечно высунутый заветренный язык – это Женька. Ничего против украинцев не имею, но должен сказать, Женька был хохол, ибо носил гордую (в те времена малоизвестную) фамилию Тимошенко. Единственной и непонятной окружающим страстью Женьки были пробки – всевозможные, от одеколона «Шипр» до пробок шампуней и различных химсредств.

Он весь день искал их на помойках и волок домой, откуда его мама выносила их целыми пакетами. Когда делать нам, 12-13-летним пацанам, было не хуя, мы звали Женьку и вопрошали: «Кто дурак? (как вариант «Кто пидар?)» «Во, Фаяз дура», – на мгновение оторвав взгляд от пробки, Женька тыкал пальцем в первого попавшегося. Получал от него смачного пинка и переводил стрелки на другого. Иногда, желая пошутить, мы брали пробку и, напихав в нее палочкой гавна, презентовали Женьке. Гавно его не смущало, он деловито выковыривал его пальцем и тщательно очищал пробку майкой, как археолог, сдувающий пылинки с драгоценного артефакта. Это каждый раз повергало нас в дикий ржач. Еще Женьку просили «показать рыбку». Он охотно доставал из трико… Нет, не хуй – хуище! Сантиметров 25. И беседы плавно перетекали в философское русло, зачем природа одарила дурака таким агрегатом?

Как-то откинулся из колонии паренек с нашего двора, сразу же став для нас моральным авторитетом как Сахаров или Леонардо Пелтиер для взрослых. Весь день наш маргинальный друг рассказывал, как пидарасят стукачей на зоне, как опускают спящих мерзавцев, за что заставляют есть обоссанный хлеб и другие увлекательные подробности детской русской каторги. На зоне он был в большом авторитете за то, что один раз умудрился нассать в чайник вертухаям, после чего как «узник совести» подвергся многочисленным зверским репрессиям со стороны опущенных ментов. Когда запас этого ералаша иссяк, мы позвали Женьку, порасспросили, кто дурак, и попросили «показать рыбку». Женька достал свою гордость и тут малолетний урка, который крутил в руках ивовую веточку, со всей дури хлестнул ей по «рыбке».

Такова крика мы не слышали никогда, будто сирена о бомбежке взвыла! Мы растерялись и не знали, в какую сторону бежать. На крики за гаражи сбежалась вся социально активная часть двора в виде родителей Женьки, многочисленных старушек и молодых мам с колясками. Женька показывал всем свой покрасневший хуй, плевал на него, закатывал глаза и тыкал пальцем почему-то на меня, вконец охуевшего от такого беспредела…     

Вася-пень был намного умнее Женьки, друг друга они недолюбливали. Вася мог даже разгадывать кроссворды в «Мурзилке». Отец Васи был музыкант и играл на невзъебенно большой трубе в оркестре. Однажды он пришел домой поздно ночью и жена начала орать на него, что он падла и мразь, музыкант взял в руки свой инструмент и дунул со всей пьяной дури ей в морду – так маленький Вася в соседней комнате йобнулся. Тем не менее он даже ходил в первый класс, но после шести дней кромешного неадеквата родителей попросили его в школу больше не приводить.

Ростом под два метра, он был помешан на армии. С утра выходил из дома в наряде рядового духа, походкой контуженого бойца гордо вышагивал по улице, отдавая честь особо уважаемым людям и милиционерам, будучи своего рода районной достопримечательностью. К нам он не подходил, всякие попытки завязать дружескую беседу пресекал на корню, считая нас не хуя не солдатами. Если приставания становились навязчивыми, хватал камни и пулялся.

Василий посещал все без исключения поминки, где скорбно восседал во главе стола и зычным голосом выдавал время от времени: «К-к-компот папрошу!» Он пытался посещать и свадьбы, но почти все молодожены были против, и традиция не прижилась. Водки ему обычно не наливали, но иногда то ли по незнанке, то ли из баловства или сердобольности кто-нибудь и плескал ему фронтовые 100 грамм. Этого хватало Ваське чтобы упиться в гавно, и однажды он возвращался с поминок по проезжей части, временами пересекая сплошную и вылезая на встречку.

В тот день в нашем РДК выступал губернатор, в те времена 1-й секретарь президиума обкома горкома партии народных солдат и крестьянских депутатов или хуй ее знает как (точное название должности знал он один). Во время содержательного выступления по бумажке в духе «Одобрямс верные решения партии!» и «Осуждамс наглые действия американских империалистов!» сопровождавшие его гаишники из центра колесили по нашему району в поисках кваса, увидели вышагивающего пьяного Васю и остановились прекратить безобразие.
- Солдат, ты чо – охуел совсем… Может, подвезть…
- П-па-прошу кампот! – завопил Вася и харкнул в морду охуевшему гаишнику.
Во время стычки Васька умудрился оторвать у оплеванного им гаишника галстук на резиночке и оба погона, был немного отпизжен гурьбой человечных доперестроечных ментов и привезен в местный вытрезвитель под неодобрительные крики местных мусорков, мол, на хуя с дураком связались…

Наверное, Ваське очень не хватало любви, потому что однажды он натурально выебал свою маму, сломав ей (очевидно, в экстазе) руку. Его вечно злая родительница добрее от этого явно не стала, а свезла Васятку в больницу, где доктора отрезали ему яйца во имя государственной стабильности и общественной безопасности. Почти месяц Васьки не было во дворе, а когда он появился, что-то в нем перевернулось, он безвозвратно забыл про армию (какой солдат без яиц?) – его пробило на хавчик. Судя по тому, что мамаша каждый день приходила домой с двумя сумками продуктов, дома он не голодал, но едва выйдя на улицу, сражу же лез в какой-нибудь сад, где жадно сметал с грядок все огурцы и помидорчики, обтрясал яблони и груши, принимал жестокие бои со сторожевыми собачко.

Он ходил в столовые даже в те дни, когда там не было поминок, выклянчивая у поварих что-нибудь пожрать. Пиздил в местном магазине пачки киселя и жрал их прямо на крыльце сухими. Однажды он с дикой мордой налетел на первоклассницу во дворе школы и вырвал у нее бутерброд, после чего девочка сама чуть не йобнулась. В довершение Васька составил заметную конкуренцию дворовым кошечко, все лакомые кусочки старушки несли теперь Васеньке. В рекордно короткие сроки он разожрался до 160 кг, перестал выходить из дома и умер в забвении. Хотите верьте – на похоронах Васьки был настоящий военный салют…

В следующем рассказе я отображу жизнь еще одного типа с нашего двора – девственника-извращенца и по совместительству электромонтера-гиперсексуалиста Райкина, в одиночку доказывавшего режиму, что секс у нас есть (хотя и не у него лично).