Случайности. Вся жизнь соткана из случайностей. Будь ты хоть, сколько образованным человеком и огради себя от нелепостей и случайностей толстой стеной педантизма. Рассчитывай свою жизнь по минутам. Но всё в этом мире зависит от этих «случайностей». От этого никуда не деться. Это природа. Всё бытиё, не только человеческое, пронизано на первый взгляд незначительными, но толкающими на большие изменения событиями. И когда начинаешь осознавать это, то события эти предстают уже не как случайность, но как закономерность. Ничего в этом мире не происходит просто так.
Можно принимать такие события с удивлением, но лучше понимать их и принимать как должное.

От соседей, через одну хату пришла малява.  В ней была просьба. Человек просил дать ему тэху. Отзвониться домой. Просил нормальным языком, без всяких витиеватых «подходов из-под Хабаровска». Не уничижительно, несмотря на то, что «красный», и обращается в чёрноую хату. Вполне обыкновенно по свойски.
Арсен достаточно долго размышлял над просьбой. Наконец, поинтересовался у Белого:
«Ара Белый?»
«Что такое Арсен?»
«Ты там знаешь кого? Толкать им тэху, или пусть живут как жили?»
«Да, так то знаю. Плохого за него не слышал. Если особой канители нет, то можно толкнуть минут на пятнадцать. Пусть отшумится»
«Ладно, рисани ему, что как расканителимся, что просит – пойдёт».

Нет в тюрьме слова «работа», или слова «занят». Эти слова заменяются ёмкими и содержательными «канитель», или «при канители». Отсюда и производные. На воле человек бы сказал – «телефон, как освободится, дам попользоваться». В тюрьме же: «Как расканителюсь – толкну». Просто и понятно. Тюремный язык практически совершенен. Пиши я на «рыбьем языке», вся моя история уложилась бы в несколько страниц. Но поняли бы её только люди знающие эти слова. Этот язык отшлифован поколениями арестантов. Он как нельзя лучше передаёт саму суть того, что хочет сказать человек, не отвлекаясь на мишуру и ненужные слова, которыми наполнена повседневная речь вольных людей.  Тюремный язык это одна из многих ярких граней великого и могучего русского языка. Он принимает вольные, под час витиеватые слова, вкладывая свой смысл и развивая их неимоверно. Откуда берутся некоторые выражения остаётся только догадываться, но применяются они очень к месту и весьма остроумно. Назвать этот язык сленгом это всё равно, что обезличить…
Отчего-то проснулся задолго до вечерней проверки. Выйдя из проходняка, повторяя ежедневную процедуру умывания и чистки зубов, обратил внимание на Белого. Тот сидел за баркасом, склонившись над листком бумаги. Та половина баркаса, которую он занял, была похожа на мини-канцелярию. По левую руку расположилась его душевная папочка, где он хранил письма, стихи, рисунки и всё то, что дорого его сердцу. На ней аккуратная стопка тетрадей и отдельных тетрадных листов, испещренных разными почерками. Рядом с папкой – пенальчик, тюремного производства из кожи, с разноцветными ручками и «пастиками». Листок бумаги лежит не на самом «баркасе» а на специальной картонке, раскрашенной и оклеенной липкой прозрачной лентой. Типа как заламинированной.
Вся эта канцелярия говорила о том, что у Белого случился, как это говориться, творческий порыв. Всё существо его, склонённое над бумагой, выражало крайнюю степень задумчивости. Складывалось впечатление, что он без остатка ушёл в себя, в поисках чего-то неведомого. Он не замечал ничего вокруг. На какое-то время, как будто, ушёл из этого маленького и тесного мирка. Вот она сила творчества.
Над чем он корпел на этот раз, над очередным ли стихом, или над рисунком я не знал, поэтому и решил вывести его из небытия собственных мыслей.
«Андрюха»- сказал я зевая: «Чё ты там мастрячишь, внатуре? У тя шестерни в башке с таким скрипом бегают, что я аж проснулся. В зеркало глянь - у тя уже бобина дымиться».
«О. Витяня» - отложил он в сторону карандаш, не обращая внимания на мои подначки: «Вишь, какое дело. Я своей письмо пишу. Подумал, а хули тут писать? Тюрьма сидим. Решил накатать все слова заканчивающиеся на ая».
«Это как?» - уточнил я умываясь.
«Ну типа, вот несколько вспомнил и всё. Нежная, красивая, прекрасная, любимая, милая. И всё, дальше чёта не могу».
«Ужасная» - предположил я сплёвывая воду.
«Не гони. Нормальные слова нужны».
«А чё тебе на нравится?» - парировал я: «Ужасно-красивая».
«Не, красивая уже было».
«А страшная не подойдёт?» - несмотря на саркастический тон вопроса, мозг мой уже лихорадочно обдумывал поставленную задачу. Он, почти ощутимо, скрипя и надрываясь, рылся в закоулках памяти, выуживая забытые, за время, проведённое в неволе, слова. Любая разминка для ума в застенках, бодрит сильнее, чем ледяной душ в знойную погоду. Это ещё один способ уйти от окружающей действительности. Он много сильнее чем водка, трава и любые заменители реальности. Энергия, развиваемая мозгом, как будто растекается по всему телу. И такое ощущение складывается, что одряхлевшее за время заключения, оно наливается силой. Поэтому, в минуты задумчивости тянет к движению. Но, где двигаться в замкнутом пространстве? Три шага вперёд, три назад. И уже не замечая, носишься по этой траектории как сумасшедший. И если нападает такое состояние, то никто не помешает тебе. «Тусануться», «пошкуроходить», это если не святое дело, как например сон, но понятное, наверное, каждому арестанту.
Если есть чётки – замечательно. Перебирая их на ходу, чувствуешь, как мысли из хаотичных вихрей укладываются в ровное русло. Эмоции отступают, и мышление твоё достигает максимальной объективности. И, кажется, что уже нет неразрешимых проблем. Всё ясно, чисто и понятно.
Поэтому, уже минут пятнадцать я носился по проходняку, вертя в пальцах зажигалку, за не имением чёток. Сильно призадумавшись и изредка произнося слова:
«Сказочная»
«Ага» - чесал за ухом Белый и записывал новое слово: «Опа! Загадочная!»
«Угу» - подтверждал я, не прекращая движения.
Проснулся Арсен и с интересом пронаблюдал за нами, вникая спросонья в суть наших эволюций. Так и не врубившись до конца в происходящее, он спросил:
«А чё эт вы делаете?»
«Да не обращай внимания Арсен» - встрял развеселившийся от наших потуг Палец: «У них гуси улетели. Вот они пытаются поймать».
Через некоторое время, с танка, куда отправился смотрящий, справить нужду, донеслось: «Чудесная».
Сколько времени мы вспоминали слова? Никто не засекал. Но уже прошла проверка, уже давно наладились дороги, а мы всё выуживали из закоулков памяти прилагательные. В конечном счёте, подсчитали. Получилось около двухсот. Наверняка это было самое лучшее письмо, полученное той девушкой, которой писал Белый.
О разнообразии и многогранности можно судить по книжкам и стихам. Но гораздо интереснее наблюдать это всё в жизни. Пусть даже и на изнанке…

Наконец, телефон ушёл. Но не вернулся он и через двадцать минут.
«Белый» - раздражённо сказал Арсен, отрываясь от очередной малявы: «Чё, где там тэха?»
«Ща прошевелю» - откликнулся Андрюха. И подойдя к решке:
«Один четыре семь, один четыре семь»
«Ну, да-да один четыре семь»
«Чё да-да? Время смотри. Давай по шурику вэтэ делай».
«Покури шуману» - послышался ответ.
«Какое шуману» - взвился Белый: «Толкай давай, харэ балдеть»
«Ща-ща, пойдёт» - поспешно сказал голос.
Тэха вернулась в целости и сохранности. Но звонить по ней было невозможно. Закончились деньги на счету. Сим-карта была безлимитной при разговоре по краю, лишь раз в сутки снималось сто рублей. Помимо того, что этих ста рублей не было, оказалось, что мы ещё и в минусах.
«Та-а-к» - протянул Арсен, наливаясь злобой. Взял тетрадь с ручкой и быстро что-то написал. Потом вырвал, лист сложил его в маляву и подписал.
«Белый, толкни им».
«Запаивать?»
«Не, не надо».
Это было началом «качелей», которые неизвестно ещё чем могли закончиться. Сначала тёрки происходили исключительно на бумаге. Наконец, Арсен не выдержал и вылез на кислый. От бушевавших в душе эмоций, речь его смазалась сильным акцентом. Он уже не утруждал себя особо в выборе некоторых слов и срывался на мат. И оно понятно, виданное ли дело, чтобы его – далеко не последнего человека на централе, так вот беспардонно наебали. А сомнений практически и не было. На кого ещё можно подумать? Вот, была связь, было на симке двести рублей. Одну сотку сняла компания, куда делась вторая? Но краснопёрые откусывались и не хотели признавать косяк.
«Я же к вам зайду. Всех поломаю. Под шконки загоню» - орал Арсен, вцепившись в решку побелевшими пальцами.
«Арсен, да заходи ради бога. Я те говорю, чё пришло, то я и вернул. Щас марану тебе» – достаточно спокойно, но самую малость взволнованно отвечал кто-то из один четыре семь.
«Марани, хули только толку марать» - зло говорил Арсен уже в хату: «Витёк, ну чё ты там, дошумелся?»
Я в это время пытался дозвониться в службу поддержки, чтобы выяснить, куда звонили с телефона за последний час. Деньги могли снять только по двум причинам. Либо в результате сознательной или случайной ошибки самой компании. Либо, если кто-то звонил за пределы края. Наконец, я дозвонился. Ответил какой-то мужской голос и на все мои попытки выяснить, куда же звонили с номера, он сообщал. Типа такую информацию не выдаём.
«Мозгоёб овцехуев» - в сердцах бросил я трубку. Накал Арсена задел и меня: «Не говорит, скотина».
«Попробуй ещё раз» - сказал сидящий напротив меня Белый.
Пробовать мне не хотелось.
«Сам попробуй, не люблю, когда меня посылают, даже если вежливо».
«А кто там? Мужик или девка?»
«На кого попадёшь».
Белый набрал номер. Дождался когда ему ответят, и аж просиял:
«Девушка, добрый вечер!» - произнёс он обыкновенно, как будто звонил с воли: «А вот подскажите пожалуйста, нужно уточнить на какие номера за последний час были звонки с этого телефона… Да-да, с этого номера… Не можете? Почему?»
Как только он ни уговаривал оператора. Голос его лился патокой. Не обещал он только лишь звёзд с неба. Уже даже практически договорился о свидании. Но девушка стояла на своём. Наконец, он не выдержал:
«Девушка, вы, пожалуйста, не пугайтесь, поймите меня правильно и внимательно выслушайте. Дело в том, что я звоню вам сейчас из тюрьмы. Не верите? А ну-ка, хата, поздоровайтесь с прекрасной, как вас зовут? Оленька! Поздоровайтесь с Оленькой!»
Он убрал трубку от уха и вытянул её, что бы на том конце было лучше слышно.
«Драсте» - нестройным хором поздаровались мужики.
«Так вот, Оленька. У нас тут случилось чепэ. Мы дали телефон попользоваться другим людям. Да-да, вы прекрасно осведомлены. По верёвкам. Так вот, когда получили обратно, то денег не обнаружили. Не буду рассказывать, что это означает. Тюрьма сидим. Но, дело в том, что сейчас возможно решается чья-то участь» - Сгустить краски, Белый любил, и умел: «На кону чья-то жизнь. Помогите. Нужно лишь выяснить звонил ли кто за пределы края? Звонил? Спасибо. А куда? Курск? Ага, спасибо большое. А телефончик не дадите, у вас голос такой приятный. Нет? А почему?»
«Белый, хватит любятину гонять. Не время», - раздражённо встрял Арсен внимательно следивший за разговором.
«Ну и ладно, добра вам здоровья!» - закруглился Андрюха: «Э, мешковой, достань-ка домовую»
Через несколько минут, домовая лежала на баркасе. Мы склонились над ней. И вот оно. Фамилия, имя, отчество, статья, срок и место рождения – город Курск.
«Эй, один четыре семь» - подошёл к решке Белый.
«Да-да»
«А где там у вас этот, из Курска?»
Немного помедлив, голос произнёс:
«Да он на этап только что ушёл»
«Прям так и на этап? Чё то ладно у вас так всё складывается. Узнали мы только что, куда письмо дорогое писалось. В Курск, до востребования. Чё скажете?»
«Да он к канители даже не подходил».
«Ага-ага. Ты на продоле это дежурной расскажи» - сказал Белый уже практически в хату, отходя от решки.
«Ну, ссуки» - в сердцах произнёс кто-то.
Арсен не находил себе места. Он метался по хате. Молчал, но молчание это было недобрым. В принципе, по происшествию всё было ясно. Сопутствующие выводы были уже сделаны. Доказывать и выяснять что-то уже не имело смысла. Но какой то червячок сомнения остался в моём мозгу.
«Погоди» - задумчиво сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно: «Андрюха, шумани-ка ещё раз. Пробей, во сколько, по-времени, был звонок. У них затычковано».
«Зачем? И так всё ясно», - ответил Белый. Но всё же присел на шконяру и взял в руки тэху.
«Да, сам не знаю. Шумани чё ты. Мож опять на Оленьку попадёшь».
«Да, Белый, шумани» - поддержал, непонятно откуда взявшуюся, мою идею, Арсен.
И Белый позвонил. Диалог был коротким, но не менее содержательным, чем предыдущий. Оказалось, что звонок был произведён минут за двадцать до того, как телефон отправили на один четыре семь. Стали вспоминать, кто звонил. Вспомнили, что звонил я и долго разговаривал. Хоть и знал я, что в Курск не звонил, но стало, мягко говоря, не по себе. Секундное чувство, но не забыть его никогда. Всё внимание обращено на тебя. Обстановка в хате накалённая. И доказывай потом, как говориться, что ты не баран…
Неожиданно вспомнил, что давал отшумется «Ангидриду». И только это вспомнил, как неожиданно он сам тихо сказал: «Да это я шумел».
«Как ты?» - опешил Белый: «Ты ж с другого города»
«Да, у меня мамка туда уехала»
Как затравленный зверёк смотрел Ангидрид, своими стеклянными, ничего не выражающими глазами. И скорее, пытаясь загладить вину:
«Ну я ей сказал, чёбы кабанчика загнала»
На мгновение повисла тишина. Тяжёлая, гнетущая, не предвещающая ничего хорошего.
Арсен медленно подошёл к Ангидриду. Молодому девятнадцатилетнему приштырку. Тощий и лысый, зашёл он в хату меньше недели тому назад. Ещё не перекумарился, источал он запах отчётливо заметный даже в тюремном смраде. За что и получил свою погремуху.
«Так а чёж ты сухарился?»
«Да спал я» - начал было оправдываться Ангидрид.
«Да чё ты пиздишь» - встрял Белый: «Спал он. Ты ещё от кумаров не отошёл. Кому ты рассказываешь? Меня самого с воли две недели кумарило. А ты ещё и бодягой какой-то штырился»
«Спал ты, да?» - свой вопрос Арсен сопроводил звонкой затрещиной: «И проснулся, ты вовремя. Ты чё не въезжаешь? Из-за тебя такой кипишь подняли.»
Арсен был скуп на слова. Но весьма сердечен на затрещины. Со стороны выглядело так, как будто старший брат учит младшего за проступки. Голова младшего молчаливо болталась на худой шее, после каждого соприкосновения братской ладони со свежевыбритой лысиной.
Когда Арсен закончил к экзекуции подключился Белый. Он был как обычно более многословен:
«Ну ты чё внатуре? У тя мозги совсем высохли от ангидрида? Не слышал ты как Арсен на решке гуся выводил? И чё ты предлагаешь нам щас делать? Не разобравшись наехали. Может ты предложишь Арсену извиниться на всю сторону. А? Каково это будет, признать свой косяк? И перед кем? Перед краснопёрыми. Ты всю хату подставил. Спит он. Засухарился, с понтом под зонтом. Думал пронесёт? Тюрьма сидим, если ещё не понял. Я вас таких агидридов вообще не понимаю. Чуть что сразу сухарится. Чё тебе сложно было сразу сказать? Да никто бы тебя и пальцем бы не тронул. Чё вот вы боитесь? Я вообще в ахуе с таких делов…»
Пока Белый развивал свои мысли по поводу произошедшего, изредка кто-нибудь подходил и окучивал виновного. Не сильно, затрещинами. Сильно бить опасно – тщедушный, сдохнет ещё или сломается, что ни будь. Но, по всей видимости, ему хватало. Он сидел, потупив взор и опустив голову. Не произнеся ни слова.
Ангидрид, что тут можно ещё сказать.