* * *
...шестьдесят одна минута до Бада-Бумм...
Только сели накатить по рюмахе, Олька рожать затеялась.
Я её сразу – в «шестёру» и по газам. Тесть, значит, в окошко зырит.
Тёща из курятника закудахтала, а мы-то как, Коленька?
Все люди как люди, думаю, а вы, как хер на блюде...
Без колёс на даче уже посрать западло.
А Олька говорит: шевелись, Колюня, самому придётся роды принимать!
Я вам что, гинеколог? Еду бойко, не тороплюсь. Старух со столиков не сшибаю.
Хорошо ещё, думаю, Валерку мы у мамы оставили.
Олька позади крякает, как утка. Потом постанывать начала.
Щас, думаю, водами своими как леванёт... приходи, кума, любоваться.

Пацана на обочине я ещё сдаля разглядел. Хоть и спешили мы, а всё-таки тормознул...
Почему тормознул? Да нипочему, ёбтэ!
Вот почему одни пропускают, когда выезжаешь со стоянки, а другие усраться норовят?
Нету объяснения. Одни эмоции, блять.
Он так... боком шёл, пацан. Хромал, чисто паук с перебитой лапой.
Рукой махал безнадёжно. И сел сразу назад, к Ольге, хотя я к себе его приглашал.
Смотри-ка, думаю, осторожный какой.
Вообще-то выходной я был, нормально так... с небольшим выхлопом.
До метро, говорит – а до роддома ещё три... нет, четыре метро будут.
Да, и бабок бы заслать на обратный бензин.
Как этот пидор в дебиляторе рассказывал? Десять баксов не лишние!

...сорок четыре минуты до Бада-Бумм...
Ну, до чего козлы.
Дай мужикам волю, в гинекологическое кресло к бабе полезут, с хуем наперевес.
Говорила Кольке, не трогай! Я в положении чего-то слабой стала на передок.
Много ли бабе надо.
Подул в ухо, погладил... Сгоношил в итоге на коленно-локтевую.
Лучше бы я ему отсосала, уроду. Так нет же: раком хочу.
Вот и стимульнул роды, урод – прямо как по заказу!
По срокам, две недели ещё. А мне с шести утра сегодня рожать приспичило.
Смотрю, интервалы между схватками сокращаются. Чухаться некогда.
Я когда Валеркой беременная ходила, многому научилась.
Первые роды тяжёлые. А вторые могут и на раз проскочить. Как посрать сходишь.
Ну, поехали мы... Собираться мне, как стриженой девке косы заплести.

Пассажира вот подобрали... вроде как по согласию. Не пойму, откуда оно взялось.
Пассажиры, по-Колькиному сказать, вхуй сейчас не усрались.
Но мимо денежки Коля не проедет. А мне вдруг пацана жалко стало.
Худой, смуглый, глаза провалились. Колючие такие...
Он сел и говорит: здравствуйте, я Семён.
Здравствуйте, говорю. Только мне щас и делов, что с мужиками знакомиться...
Колька говорит, деньги приготовь, зёма! На ходу будешь выскакивать.
Но раньше Сёмы цементовоз выскочил, блядина такая.

...одиннадцать минут до Бада-Бумм...
Мне очень хотелось ехать в одиночестве. Ехать и спать.
Редко так устаёшь от людей, как после бессонной ночи с женщиной, которой противен даже звук твоего голоса.
Но одиночество – вещь недешёвая. Его не все себе могут позволить.
Что поделаешь, даже внутри себя мы вовсе не одиноки.
Тело одинарное, а дело глубины души – двойное. Как кастрюля-пароварка.
Где кипит, а где варится. Так и половинки эти... нестыкуемые.
А может, даже больше их, половинок? Только остальные, твари, помалкивают.
От веку бьются между собой только две дольки, Звериная и Человечья.
Звериная Половинка упивается сейчас воспоминаниями о том, как Катя извивалась и по-звериному выла под пытками.
А Человечья, плача, выпрашивает у неё извинения.

Мы выкурили в полночь по паре джойнтов.
Алкоголя... даже не помню, сколько выпили.
Я прижигал ей сигаретой худые ляжки в редких серебристых волосках.
Она подвывала и вздрагивала. Я бил её по выпирающим позвонкам, и она согласно принималась ходить ходуном, словно шаткий мостик в ночной, бесконечной Лете.
Она качалась и трясла бёдрами, как ошалевшая кобыла.
Я шлёпал её по губам сизоватой головкой члена, омертвелого в непроходящей эрекции, и она послушно ловила его, безобразно причмокивая.
Предложи она мне хоть половинку... нет, даже четверть подобного беспредела! И я без колебаний вонзил бы ей по рукоятку не покидавший карманы старенький штык-нож, украденный когда-то с военных сборов.
Она осталась одна на опустевшей, холодной даче. Живая или мёртвая?
А я до рассвета ушёл, не попрощавшись. Я ненавидел и эту женщину, и себя.
Всю дорогу меня непрерывно трясло и подташнивало.

Почему остановились именно эти «Жигули»?..
Водитель напряжённо пыхтел и источал густое похмелье. 
Я поздоровался и сел назад. Губы тётки, сидевшей на соседнем сиденье, зашевелились. Но её слова не произвели на меня обычного действия. Я их попросту не расслышал.
Шофёр сказал что-то про деньги. Я нашарил в брючном кармане две пятисотрублёвых купюры и смял их в кулаке. Других денег у меня попросту не было.
Половинки Дела уже затихли, устав от борьбы, и принялись играть в прятки.
Наступал Час Игры. Любимое время, когда мозги гудят от трассирующих фраз, как раскалённый паровозный котёл.
А тело прикидывается, что оно всё ещё – живая плоть.

четыре минуты до Бада-Бумм...
Цементовозника я, конечно, сразу засёк. Краем глаза.
Пятнашка всё-таки за рулём – это вам не в тапки насрать.
Тоже с бодуна, думаю... и гаишников, падла, торопится проскочить!
Вылетает, говень, на трассу и не чирикает.
А выезд-то, между прочим, при царе Горохе был ещё раздолбан и гравием присыпан.
Без утрамбовки. Самосвал, поди, с пол-кузова не пожалел...
Крупный гравий из-под колёс так и брызнул в ветровое стекло, как пулемётная очередь.
Трещины, трещины полетели... будто в рожу мне плюнули!
Вправо гляжу – кювет. Я тогда влево – на встречку и по газам.
Обойду сейчас, думаю... Прижму пидарюгу и настучу по рогам! Учить таких надо!!
Олька-то потерпит – пусть хоть пальцем себе обратно запихивает.
Анхуй на лысый череп. Песда сплошная, а не выходной праздновать.
Летит ко мне по встречной бэха-вседержительница. Бездорожная то есть.
Как вмажет по правой скуле, я и перешёл с четырёх на два опорных колесика.
А на соседней полосе – микроавтобус, серенький козлик... Лобовое столкновение – хуу-йакс! Остались от козлика рожки да ножки. Завертело нас, закувыркало вокруг оси.
Ударом рулевой стойки развалило мне брюшину надвое. Лечу в перевороте, а кишки, зеленовато-сизые, следом перекатываются и как будто отстают...
Мама в комнату прошла с молочной крынкой. В ледяной истоме молоко – стало быть, с погреба. Боли никакой нет. Только вижу, потолок будто чернеть начал.
Смутно всё, и Олька не...

две минуты до Бада-Бумм...
Треск пошёл такой – я думала, градом нас прихватило.
А потом... словно в трубу Валеркиного калейдоскопа попала.
Грохнуло и завертелось всё.
Бьюсь, бьюсь головой да рёбрами, ажником искры из глаз.
Хруст какой-то слышу: оказалось, кости ломаются. Кисть левой руки, ключица лопнула... и с ногами что-то неладно. Потом в последний раз грохнуло так, так что я язык прикусила, и всё вокруг затихло. Зажало меня между креслами.
Чувствую себя... хрустальной, что ли. Лопну вот-вот, если вздохну полной грудью.
А внутри всё дрожит, как будто воет: ребёнок же! Ребёнок!!
Словно несу домой кошёлку с яйцами... а дно возьми да и лопни.

Сёма, вижу, трудно так поворачивается к дверям. И выталкивает их ногой.
Я гляжу, у него и рубашка, и спина вдоль позвоночника разорваны...
И розовато-серое лёгкое движется под рёбрами, как меха у баяна.
На Колю я взглянула разок и сразу зажмурилась.
Вместо Коли лежало в кресле какое-то месиво.
И запах... кислый, тяжёлый запах крови, да ещё с говном будто замешанный.
Вырвало меня, и сразу стало легче дышать.
Я на Сёму смотрю: тащи, мол... Тут меня словно обожгло: рядом с Колей показался язычок пламени. Безобидный такой, словно прикурить дают.
А горючки-то у нас в обрез... а рвётся-то, я внутренне ахнула, как раз пустой бензобак.
Как-то мы с Колей в кино сходили. Так всю дорогу обратно он автотрюки критиковал.
Сам бы лучше ездить учился... импотент.

восемнадцать секунд до Бада-Бумм...
В этот раз Игра удалась. На все сто.
Только вот в Игре мы снова были вдвоем, как ночью с Катей.
Вместе с этой пузатой тёткой, зажатой соседним креслом.
Язычок пламени лизнул подлокотник водителя, и я понял, что сейчас мы взлетим на воздух. От водителя толку не было... Но, может, оно и к лучшему.
Половинка Зверя сказала: ухх-хаа!! Всё, скотина – теперь приготовься сдохнуть.
Нет-нет, я выхожу.
Досматривай это без меня, сказал я своей Половинке Зверя.
На прощанье я почему-то взглянул пузатой тётке прямо в суженные от боли зрачки и вдруг понял, что её Зверь оказался сильней моего.

Увидев, что я  снова разворачиваюсь к дверям, которые после толчка вздрогнули и выпали на землю, тётка перестала ёрзать между креслами и медленно откинула голову.
Глаза её смотрели презрительно и спокойно: ссышь, дескать, сосунок?
А мне хотелось, чтоб все они передохли.
Зачем садиться за руль, если с утра навеселе? Да ещё с беременной бабой за плечами.
А меня... меня-то за что эти уроды?!
И вот, когда я понял, что тёткин Зверь сильнее моего Зверя, высокий и чистый голос сказал где-то глубоко внутри: умирать, это всё равно как, Сёма!
Чем ты дальше-то станешь, если выживешь?
Сниться тётка начнёт. Со своим безумно-равнодушным взглядом...

восемь секунд до Бада-Бумм...
Сёма выбил дверь, оглянулся и снова прянул к проему.
Я так поняла, что он не хочет нас с ребёнком спасать.
Меня тогда такое зло взяло. Да гори оно всё, думаю, пропадом!
Жила с козлом и помирать буду с... бараном.
И тут Сёма снова повернулся ко мне.
Протянул руку и сжал воротник блузки. Сильные пальцы, а по виду не скажешь.
Сёма сильно дёрнул меня за ворот. Я попыталась сказать, что мне нельзя так, мне больно. Но он дёрнул меня... И вот я вырвалась наконец-то, и пролетела по сиденью, как пробка.
И Сёма выпал наружу, не выпуская меня. Почти задохлую, рожающую тётку.
Всю боль у меня в этот момент как рукой сняло. Повернулся он ползти...
И вижу снова, как лёгкое сминается у него в грязную тряпочку, а разжиматься не хочет... Поползли мы. И тут как полыхнёт сзади! Нас с Сёмой вздыбило и раскидало.
Сколько я тогда пролежала, не помню.
А когда подняли на носилки и понесли, я посмотрела и вижу, что между колёсами «скорой» Сёмина голова на меня скалится. А самого его мне нигде не видать.
Я врачам попыталась сказать: голову подберите!
Машу рукой, а пальцы-то машут отдельно от меня. Сломаны, надо полагать.
Я ещё успела сказать: мальчик если... Семёном. СЁМОЙ!!
И всё словно пропало куда-то.
А в больнице говорят, девочка у вас. Отцу сообщить?
И тогда я заплакала: девочку-то... Девочку я как назову?