Трудно было представить, сколько еще дней Парамонову предстояло провести в образе человека, попавшего, волей судьбы, в дешёвый бордель. Ни с чем другим сравнить жилище новой знакомой ему не представлялось,  да и не очень то и хотелось.  Бордель – они есть бордель, думал Парамонов, пусть даже двухкомнатный и с видом из окон на пейзажный водоём, с раннего утра в котором, по яйца в воде, стоят местные любители пескарей. Пескарей еще при Сталине задушили, а водоём перешёл в разряд мёртвых, когда Гагарин пизданулся. Космонавту памятники воздвинули, а рыбаки все равно каждый день мошонки полоскают, им похуй на Сталина – Гагарина, главное, что вода есть. « Аквафилы блять, водоёбы хуевы» - недоумевал Парамонов -  «Идущие ебать воду приветствуют тебя! Только вот удочки зачем, непонятно».

Непонятным было и то, как эта пизда, хозяйка  борделя, умудрилась на своей Оке сначала свалить с ног, а потом переехать Парамонова прямо по животу. Парамонов переходил дорогу в установленном месте и не увидел стремительно ползущую малолитражку, исподтишка подкрадывающуюся к нему, как солдат Абвера к деревенской девке. Он же не Турчинский какой, чтоб устоять под натиском Оки, да и чтоб потом сразу по животу, сначала передним колесом, а потом блять опять передним, когда, исключительно из благих намерений, тётя стала сдавать назад. Турчинский бы после этого встал бы и надул Оку, как грелку, у него работа такая, а Парамонов остался лежать и уповать на милость всевышнего, чтоб эту «Шумахер в юбке» нечаянно опять не посетили благие мысли, и она не решила повторить попытку переезда.

На лицо деликт с возмещением ущерба. Парамонов твёрдо знал, что жертва ДТП имеет право на получение денежной компенсации от виновника наезда, и для пущей демонстрации своих желудочных увечий напустил в штаны изрядную порцию дефеката. Фокус удался. Тётя, не моргнув глазом, схватила воняющего, неминуемостью близкой смерти, Парамонова за одежду и с большим трудом втащила на переднее сиденье Оки. Парамонов успел понять, что его увозят с места преступления, но кричать  и звать на помощь не стал, по тихому так, еще разок обосрался и стал морально готовится к страшному концу. 
Тётя привезла его  к себе домой, и Парамонов, решив, что убивать его никто не собирается, позволил своему организму расслабиться и в третий раз. «Да ж што ж это за демон такой злоебучий» - злилась Тётя – «мужчина перестаньте срать, ей богу как маленький». Парамонову от её слов стало стыдно, и он голосом умирающего кастрата попросил наполнить ванну теплой водой.

Помывшись, Парамонов ощупал живот. Не найдя никаких внешних изменений он стал втягивать и выпучивать пузо, из чего понял, что внутри живота тоже всё на месте, по крайней мере боли он не испытывал. Но сказать об этом не решился и стал дальше изображать из себя невинную жертву дорожного произвола.

-Бордель – он и есть бордель - каждую ночь кричал Парамонов под скачущей на нём тётей – « вы мне деньги когда заплатите? Я третью неделю жду компенсации.
-Да что ж это за демон такой злоебучий - злилась похотливая тётя – мужчина перестаньте орать, дайте кончить уже.

Парамонов попал в плен. Сбежать из дома ненасытной тёти не представлялось никакой возможности. Ночью он был в её власти, а днём прикован к батарее под окном, краем глаза в которое видел мертвый водоём, со стоящими по яйца в воде, рыбаками. Кричать он тоже не мог, рядом с ним всегда сидел ротвейлер, агрессивно реагирующий на орущих мужиков. Оставалось смириться и верить, что он, Парамонов, честный и благородный рыцарь не закончит свои дни в этом борделе, и его тело не будет предано мёртвому пруду. Так и умер с надеждой через двенадцать лет от тоски.