Часть вторая.
Глава первая. ЛЮТЫЙ
Командиру 2-го эскадрона 4-й кавалерийской дивизии первой Конной Армии Евдокиму Каратаеву, по прозвищу Лютый, с утра нездоровилось. Причиной тому, скорее всего, был самогон, выпитый вчера вечером в изрядном количестве. Этой ночью, впервые в жизни, ему приснились странные кошмары с чертями, зловещими черепами и давно забытым лицом глухонемого батрака с огромным лилово-красным родимым пятном. Неожиданно воспоминания нахлынули на него…
* * *
…Ночь в закопчённой станичной кузнице. Кузнец Остап протягивает ему шашку, хвостовик которой вместо рукояти обмотан влажным тряпьём. Отчётливо вспомнились слова кузнеца:
- А сейчас, Дуня, ты должен напоить свою шашку живой кровью… Дело нехитрое – снеси-ка голову этому Каину, опробуй шашечку…
Не колеблясь и сам поражаясь своему равнодушию, Дуня, тогда ещё почти пацанёнок, легко, словно по кочану капусты, рубанул тёмную, жилистую шею. Почти не ощутив препятствия, шашка рассекла плоть и глубоко вонзилась в дубовую столешницу. Голова, удивлённо моргая глазом и беззвучно шевеля губами, покатилась по столу, оставляя алый след, с глухим стуком упала на земляной пол…
Странным клекочущим смехом расхохотался тогда кузнец:
- Ну вот и славненько… Повязан ты теперь кровушкой с шашкой своей. Люби шашку пуще жены и будет служить она верой-правдой, будет оберегать в сабельном бою, если канешно с другой заговорённой шашкой, которая посильнее твой будет, не встретишься… Тока не должно такого быть, я все заговорённые шашки по пальцам сосчитать могу…
Ну а счас, беги домой, я шлифовать да полировать лезвие буду, рукоять сделаю…
…Вспомнилась ещё германская война, где за храбрость получил он георгиевский крест, и вспомнился первый красный кавалерийский отряд, где шашками устанавливали они советскую власть на Дону и Кубани. Прослыл тогда Евдоким лихим рубакой, за что товарищ Семен Михайлович Буденный лично вручил ему богато украшенную позолотой шашку.
Досадный, надо сказать, подарок оказался. При каждой встрече пенял ему комбриг за то, что не носит наградное оружие.
«Уж не брезгуешь ли ты революционной наградой?» – часто спрашивал…
А Евдоким не мог расстаться со своей заговорённой шашкой. За долгие военные годы привык к ней и, памятуя наказ кузнеца, никогда не расставался со своей любимицей, тайно считая в душе живым существом. По ночам клал в изголовье, а в свободные минуты или полировал бархоткой, или вострил мыльным камнем. Надо сказать и шашка его никогда не подводила. Всегда повинуюсь хозяйской воле, легко разваливала противника от плеча до седла, настигала убегающих, рубила пленных. В последнем деле сильно преуспел красный командир Каратаев, за что и получил прозвище – Лютый. Беспощаден был он не только к врагам революции, но и к своим же товарищам. По приказу товарища Буденного, для укрепления красной дисциплины, собственноручно казнил бойцов, не выполнивших приказ.
И тихо ахал строй красноармейцев, видя знаменитый каратаевский удар, после которого распадалось человеческое тело на две половины. И с опаской шептались за спиной: - «Ох, и лют же комэск! Дюже лютый, как зверь…»
* * *
Накинув портупею с шашкой прямо на нательную рубаху, сел Евдоким за загаженный стол, налил мутноватой тёплой самогонки, с отвращением выпил, похрустел малосольным огурчиком и снова задумался…
Пару месяцев назад, гоня разбитых деникинцев, проскакал он со своим эскадроном через родную станицу. Пришпоривая коня, покосился на обгорелые ветви яблонь и груш стоящих вокруг закопченного остова печи – там где была их хата. Не сжалось тогда сердце и не дрогнула душа – давно вылетел он из родного гнезда и ничего не тянуло к нему. Кровь, смерть, людское горе закалили его до такой степени, что стал он ко всему равнодушен. И самым дорогим на этом свете было для него его оружие.
На околице, сломав хиленькое сопротивление ополченцев, недолго гнал он по полю странно знакомую фигуру, катящуюся на коротеньких безобразно кривых ножках. Человек этот, бросив винтовку, бежал, прикрывая голову двумя руками. Такая глупость всегда удивляла Евдокима – да разве ж можно защититься рукой от сабельного удара?
Настигнул, крутнул шашкой, вспоров ткань рубахи на бегущем от плеча вдоль спины. Краем глаза видя как полетела прочь отрубленная рука, поскакал дальше, зная, что раненых после его удара никогда не остаётся. И только спустя какое-то время подумалось: уж не кузнеца ли Остапа зарубил он? Сильно похож был со спины… Мысль эта, пустяшная, тут же забылась в хмельной горячке боя…
А вот сейчас опять вспомнилось…. Только к чему бы это?
Глава вторая. ПЕТРУХА
В дверь, постучав, вошёл вестовой:
- Товарищ командир! Наши поутру беляков словили. Видать заблудились в потёмках.
Что прикажите делать с ними?
Задумался Евдоким. Эскадрон после боёв находился в неглубоком тылу на заслуженном отдыхе. Поэтому пленных можно было смело, без допроса, пустить в расход. Но, с другой стороны допросить недобитых деникинцев не мешало бы – а вдруг что ценное скажут?
- Ладно, - буркнул командир эскадрона:
- Гоните их на двор, счас выйду, там и посмотрим…
Не торопясь выпил ещё самогонки и стал одеваться.
Застегнул френч на все пуговицы, пояс и портупею подтянул. Провёл рукой по подбородку – щетина порядком отросла, а бриться долго… Ладно, и так сойдёт… Руку положил на эфес шашка – вот она родимая, здесь, рядышком… Плохо только что сапоги не чищены, в пыли…
Вышел на крыльцо командир 2-го красного эскадрона Лютый. Утреннее солнышко припекало. Парило. Воробьи купались в придорожной пыли – видать быть сегодня дождю. Это хорошо, что эскадрон на отдыхе – в дождь воевать совсем несподручно.
Хмуро взглянул на пленных. Тесной кучкой, в одном исподнем бельишке толпились они посреди двора окруженные гарцующими конными конвоирами. Поморщился командир – опять, опять раздели пленных почти до гола. Приказ командира армии о мародёрстве нарушают. Жадность этих людишек необъяснима – вроде всё есть: и сыты, и обуты-одеты, а все равно норовят с мёртвого сапоги снять, да пленных ограбить. Быдло… Ладно, с этим потом надо будет разобраться…
- Дунька, ты что ли?
От знакомого голоса вздрогнул Евдоким. Почти забыл он о том, что звали его в детстве этим бабским именем. Пригляделся попристальней и оторопел. В толпе пленных стоял его родной брат Петруха. Высокий, по-каратаевски широкий в кости, язвительно усмехался он разбитыми в кровь губами.
- Всех в расход, только отведите подальше, чтобы падалью не воняло потом, - скомандовал комэск: - А этого оставьте, сам с ним разберусь.
С матюгами, напирая крупами коней, погнали красноармейцы пленных к дальним оврагам. Петруха одиноко остался стоять посреди двора. Не торопясь, в развалку подошел Евдоким к нему. Пристально оглядел с головы до ног. Босые ноги сбиты в кровь, завязки тонких иностранных кальсон распустились и были в грязи. Наверное, издалека по степи пёхом хлопцы гнали… Белокурая бородёнка в крови… знакомые глаза сверлят злобно и с ненавистью.
- Ну, здравствуй, брат… – слова произносились медленно, словно через силу. Голова отчего-то закружилась.
- Не брат ты мне! Христопродавец! Батяню красные зарубили! - неожиданно с ненавистью закричал Петруха и плюнул в лицо Евдокиму: - Сволочь ты Дунька! Веру нашу на звёзды красные променял! Душу дьяволу продал…
Клинок шашки не дал ему договорить и с размаху опустился на ключицу. Пошатнулся брат, но устоял. Бессильно повисла левая рука и, кровавым мясом, развернулось перерубленное плечо. Впервые в жизни не получился удар у одного из лучших кавалеристов первой Конной армии Буденного. Стальное лезвие не достало до сердца и смертельно раненый Петруха продолжал шептать помертвевшими губами:
- Каин, Каин ты настоящий…. Брата родного убил…, креста на тебе нет…, шашке, шашке дедовской не дай пропасть…. Каин ты Дунька …., сука…
Неловко и наспех, по голове, рубанул во второй раз. Из расколовшегося черепа хлынула кровь на лицо и рухнул перед ним на колени, цепляясь дёргающимися, скрюченными пальцами за пыльные сапоги, бывший родной брат его Пётр Каратаев…
С трудом Евдоким разыскал в интендантском обозе в ворохе оружия захваченного у врага знакомую дедовскую шашку. Ножны сломал о колено и забросил далеко в кусты бузины. Со злобой положил одним концом клинок на камень и топнул по нему каблуком. Шашка спружинив, не сломалась. Остервенев, прыгнул обеими ногами. Хрустнув, лезвие переломилось на три части, а острый конец, подлетев, воткнулся прямо в бедро. Матерясь, выдернул Евдоким его из тела и, прихрамывая, пошёл прочь. Кровь горячим ручейком стекала в сапог напитывая портянку.
Глава третья. ВОЕНВРАЧ
Жарко и душно было Евдокиму. Всё тело жгло огнём. Раскалённая постель колыхалась и временами проваливалась куда-то вниз. Открыв глаза, увидел перед собой глухонемого батрака. Темнея родимым пятном и низко наклоняясь над ним, он вдруг начал говорить:
- Это не я Каин…. Это ты Каин! Брата своего родного зарубил!
Сзади него появился кузнец Остап и зловеще расхохотался…. За ним толпилось множество людей с жуткими кровоточащими ранами от сабельных ударов.
Откуда-то вынырнул брат Петруха и, придерживая разрубленное плечо рукой, прокричал:
- Каин!!! Ты Каин!!!
- Шашка! Где моя шашка? Дайте мне шашку!!! – хрипел Евдоким, шаря руками вокруг себя. Спасительной шашки, которой бы он смог отбиться от окружающих его врагов, нигде не было. Страх накатывал мутными тошнотворными волнами…
* * *
- Ну-с, Варенька, как тама наш пациент? – вопрошал доктор, строго глядя сквозь треснутые стекла очков на толстую и конопатую медсестру. От этих очков сильно болели глаза и ломило виски, но он упорно носил их, считая, что только так больше похож на настоящего военврача первого ранга. Должность эту он выдумал себе сам, будучи недоучившимся фельдшером, и строго следил за тем, чтобы персонал госпиталя только так называть его.
- Командир эскадрона Евдоким Каратаев находится в бреду, вызванном общим заражением крови от незначительной раны в бедре, товарищ военврач первого рангу! Умрет скоро. Постоянно просит шашку дать ему, – бойко докладывала Варенька, стреляя раскосыми глазами на доктора.
- Шашку-с, говорите просит, сестра? Очинь интересна-с. Что-с за шашка такая?
- Дык, вить привезли его вместе с двумя шашками энтими в обнимку. Они прям там в палате сейчас и валяются.
- А ну-ка Варя, принесите мне эти шашки. Важно очень взглянуть на них для понимания истории болезни!
Жадно схватив принесённую наградную шашку, военврач быстро спрятал её под кровать, а другую, в простых без отделки ножнах, со скромным латунным эфесом, протянул обратно:
- Вот, что Варенька, давайте будем считать, что поступил к нам больной только с одной шашкой, – быстро заговорил он, заглядывая медсестре в глаза:
- А писарю завтрева скажите, пусть запишет так: красный командир изъявил последнюю волю быть погребённым вместе со своим оружием. А когда хоронить его будут, то положите в гроб вот эту простенькую шашечку. Ему, мёртвому ведь без разницы с какой шашкой на том свете воевать. Ну а вас, сегодня вечером прошу-с ко мне в гости… Приглашаю-с отужинать-с!