В последнее время чепок на Октябрьской стал самым популярным местом, типа выпить и поговорить. Там дешевле, чем где-то, включая трактир «Ы». А мелкое заведение на Докучаева убрали и на его месте открыли относительно дорогое кафе. Вот поэтому все нормальные люди и переместились на Октябрьскую.

А рядом там, на лавках, напротив Дома учителя, вечно сидят сильно пьющие мужики с кривыми мордами. Это место у них называется «дворня». Чужих тут не любят, сразу гонят прочь или, если попадаются упёртые, пиздят прямо на месте. Зато своим завсегда помогут и не дадут умереть от жажды.  И среди них частенько мелькает Наташка Смерть. Готичная и резкая, как всегда. «Смерть не страша, мы с ней встречались в смертельном бою», - напевает Володя Граф, который в своё время отторчал двенадцать лет за убийство, увидев Наташку издалека. Она же моментально начинает кого-то из старых урок раскручивать для начала на портвешок.

Там ещё Макс рисуется, в чепке и на лавках. Я ж не знал, что он такой дурак. Раз приглашаю его к себе домой выпить вотки. Он сам покупает две бутылки правильной и какую-то там закусь. Апельсины даже и бананы, как щас помню. Ну, идём, всё ништяк. Приходим. Только половину бутылки выпили, Макс как заорёт: «Мне, Алик, выйти надо!» Ну, выходи, говорю, дверь открыта. А он не в дверь, а в окно кинулся. Ладно, не высоко, второй этаж. Все потом говорили, что пусть бы прыгал, не хуя б ему не было, тем более пьяный, а бухим везёт в таких случаях. Только ну её нахуй, я потом Греку и Смерти объясняю, когда мы по Заполке набегались, а спирта так нигде и не купили. Да и хуй с ним, и хорошо, потому что от него потом отход я ебал, летом, сука, чуть не сдох. Наташка ещё в арафатке, как шахидка в натуре. Ей похую, у неё ж цероз печени, всё равно помирать через пол года. Надо было этим пидарасам, которые таким спиртом торгуют, от которого люди мрут, тратилу хуйнуть зачуток. Да и всю эту Заполку надо вабще уничтожить с её бараками и теми уродами, которые там проживают.

Я им объясняю, когда мы всё ж выпили за Грекову сотню, которую ему пришлось дома у мамки пиздить. Ну, вмазали, и я им говорю: на хуй мне это надо? Макс стоит на скользком карнизе, внизу голимый лёд, а над ним огромная сосулька. А он растопырил ноги и замер. Да ещё лыбится придурок. Я кричу: не двигайся! Тут ещё соседка прибежала пьяная, кричит: да пусть он прыгает, урод! Он пьяный, ему ничего не будет. Бухим вабще везёт. Но мне это не нужно, говорю, вдруг убьётся, объясняй потом тупорылым ментам что к чему. Мне этих проблем не надо нихуя. Я щас хочу тихо попить, поговорить с нормальными людьми. Только где они есть нормальные?

Вот Клюгер раз тоже пришёл с портвешком «Эрик» из Дырки. Ну, выпили восемь штук, закуски нихуя нет. Я отрубился, а этот барбос… Короче, просыпаюсь ночью поссать, вижу, как в кино, Клюгер сидит на полу и кидает нож в стенку над моей головой. Вот же еблан хуев. А если б…

Или Тоша тоже молодец. Тот наоборот в отличие от Макса нет чтоб в дверь входить, так он постоянно в окно лезет через козырёк над крыльцом и обязательно чегонить на кухне расхуярит. Сцука! Скалолаз ёбаный. Вон иди на Заполку, ёбни денатурата и по крепости лазий, может, ёбанёшься када с концами.

Короче, Смерть с Греком поебались, я поспал, Грек как-то утром свалил по-тихому, я лёг к Смерти. А, да, она уже встать не могла, потому что когда пошла поссать, на неё что-то ёбнулось типа шкафа и перебило ногу. То есть, ступня у неё или как там эта часть ноги называется внизу, вся распухла: Смерть, блять, встать, не может. У неё, конечно, паходу измена и прочая хуйня. Кричит… Вернее, хрипит, кричать уже не может, что батя (он у неё полковник и врач психиатр при тюрьме) теперь точно в дурку упрячет надолго. Вабще ей очень хуёво. Хочется кифира, томатного сока и пива Жигулёвского три литра.

Да у неё судьбина такая: Смерть постоянно то с разбитым еблищем, то со сломанными конечностями. И один хуй на дворне рисуется и бухает на халяву. Мужики там добрые, поют пока. Последнее время стала к Убийце захаживать ночью. Он там заебись рядышком в Чуриловском переулке живёт. Убийца, если кто знает, любил когда-то одну девку. Звали Графиня, потому что она любила, как подопьёт, пиздеть про своих титулованных предков. И вот эта чувиха (царство ей небесное) Убийце как-то раз изменила (это ещё до того как она начала путанить в мотеле). А тот приехал к ней в Ельню и поджог её дом. Она его посадила, канешна. Только братан убийцын из Кёнига продал свою Тайоту, Убийцу из тюрьмы выкупил и сделал ему шизофрению. Теперь Убийце заебись: он нигде не работает и пенсию получает. Так Смерть, сучка, повадилась к нему ночью заходить, когда он при бабле. И не прогонишь её никак. Кричит: у меня цероз печени, мне пиздец скоро. Бьёт на жалость, и Убийца тратит на неё всю свою жалкую пенсию.

Да, ладно хуй бы с ней. Я про Макса начал рассказывать. Мы с ним в чепке посидели сперва. У него бабло было. Он щас с Греком в Москве подрабатывает. Не слабо там капусту рубят. Короче, не помню, что там за хуйня произошла на ёбаной Октябрьской. Сначала мы со Стасом сидели, музыкантом, и его дружком. Такой бледный в чёрном пальто. Потом эта старушка, бывшая поэтесса, подошла, которая там между столов ходит. Станет так у стола и молчит, только улыбается. Ну, мужики не поймут сначала. Думают, может, ей денег надо. Некоторые подают. А она ждёт, пока они отвлекутся своими разговорами, и – раз, хватает, что у них там недопито. Ну, не пиздить же её. Гонят, конечно, только она один хуй возвращается и стоит с идиотской улыбкой на сморщенной роже.

А да, вспомнил. Потом этот придурок Митяй нарисовался. Я его не знал раньше. Стасов дружок. Стоит на другой стороне стола и на меня зырит. Потом начинает наезжать: мол, я тут лишний. Я сижу спокойно, только улыбаюсь. Мне такие лохи похуй. Пусть попробует только тронуть, тут же в этом грязном чепке ляжет. А Митяй покричал, покричал и брык навзничь. Лежит и лежит. Тут  такое часто случается. Люди уже не обращают внимания, проходят, стараются по возможности не наступить. Потом всё-таки кто-то его домой потащил.

Да хуй с ним, с Максом, он после, как мы с соседкой его с карниза сняли, раздейтый, похую мороз,  побежал куда-то. (Потом я его встречаю на дворне, он говорит, что к своей тёлке в одной рубашке заскочил). А вот что со Смертью делать? На телефоне денег ноль, бате её никак не позвонишь. И денег нет вообще. Смерть лежит, даже поссать сходить не может. Принёс ей тазик. Думаю: может, пока она ходить не может приглашать сюда с улицы прохожих мужиков, чтоб они за какие-то деньги её ебали. Быстро наварили бы на бутылку того же спирта на Заполке, чтоб она пропала с концами. А потом и домой бы её отправили на тачке.