Утром первая мысль была: «Всё, накрылась Болденская осень!»
Вторая мысль: «Пиздец каникулам!»
А.С. нервно теребил бакенбарду на смятом, заспанном лице.
На столе перед ним лежала четверть бумаги изрисованная вензелями и другими половыми органами. Вокруг стола весь паркет был в бумажных комках неудавшихся строк и органов и в ощипанных, изодранных  злобно, поломанных гусиных перьях…
«Радионовна, мать твою! Тьфу! Свят, свят, свят!  Машка, Марфа, сука белобрысая, где ты там шароебишься?» - А.С. страдал и был серьезно раздражен, - «Марфушка, голубушка, принеси еще перьев и водки!»
«Что ты, барин, с утра употреблять начнёте? Может, СанГеич, капустки? Рассольчику? Чижало, поди, со вчерашнего?» - заботливо укорила просто Мария. «Попизди мне! Давай чего говорят!» - суров барин с похмелья.
«Лучу уже, лечу, вашество», - дебелая девка засуетилась деланой поспешкой и вразвалочку  неторопко вышла за дверь. «Курица!» - уже беззлобно сказал ей вслед А.С., он уже ощущал, как обжигая горло, прокатится волна ледяной водки и разом  потеплевшим водопадом рухнет в желудок, согревая изнутри душу, исцеляя голову и внося мир и спокойствие…

«Накрылась Болденская осень!» - голову отпустило, но спокойствия не прибыло.

А как все начиналось!!!
Да хуево, прямо сказать, начиналось…
На последнем балу по причине давления пузырьков шампанского на мозг – еще бы семь бутылок на пари с Дантезом одолел! – сказал не в меру распиздевшемуся перед бабами Николаю: «О как мы свой павлиний хуй распустили-то перед придворными пелотками, ути-пути!» - и ткнул государя в пузо. Будучи особой величественной, халаднокровной и привычной к пьяным выходкам поэта, но злопамятной и резкой, Н1  высокомерно произнес: «Господин камер-юнкер, потрудитесь в присутствии дам вести себя более адекватно», - дамы фыркнули, а государь-император притянув  матершинника за лацкан к себе, добавил тихо, - «Шура, блядь, ты меня уже заебал! Я тебя точно в камеры-юнкеры определю – довыеживаешься! То ты нажрешься, то в морду кому дашь, то в чем мать родила на бал заявишься, то на меня лаешься непечатно! Ты же не поручик Бржевский всё-таки! Слушай, пиздуй по-хорошему к себе в деревню, развейся на пленере, девок поети, пробздись.»
Поэта пошатывало, но Его Императорское Величество крепко держало лацкан в своих царских руках и продолжало речь – наболело! – «А вчера, - помнишь-нет? -  меня, шелкопёр сучий, сатрапом публично обозвал! Да я, Сань, сам иногда в зеркало посмотрюсь – у, говорю, сатрапья твоя морда! Думаю, может право, право крепостное отменить? А? Отменить? Вот то-то и оно, голубчик ты мой,  ты же первый взвоешь! Не проживешь ведь ты с трудов-то своих борзописных! Нет, не проживешь… Мой совет: пиздуй в Болдено. Обо мне что-нибудь лицеприятное напиши. Без матюков. Вернешься другим человеком.»
«Болдено-Хуелдино! Не кампрене  ву, бля!» - пытаясь сохранить перед дамами хорошую мину при хуевой игре, победным тоном произнес обиженный поэт. Но этого для моральной победы над самодержавием показалось мало, и на весь зал было провозглашено: «Господа, же ни манн шпа сис жюр!»
Дикое ржание князя Болтконского, занавес.

Наутро николаевский совет показался А.С. вполне дельным, а главное не подлежащим обсуждению и обмысливанию.

Дорога, конечно, одна беда. Если б не чудотворная анисовая, беда эта была бы  бесконечной, а так мигом долетели, сломав два колеса.
Встреча. Неискренняя со слезой радость прислуги, заалевшие щечки крепостных кистеневских  девок, дергающих задками и себя за косы, угрюмые взгляды мужиков, сжимающих в кармане кулаки и теребящих шапки… Холодная домашняя водочка тройной очистки – это тебе не паленый польский «Абсолют»! Хорошо-то как! Запеченный поросенок  с хреном, грибочки-огурчики… Хорошо. Девка-краса постель стелит… Ну, её нахуй! - Эту постель! Полезли, кросотка, на сеновал спать! Хорошо, бля!
Вспомнив, барин мечтательно закатил глаза, облизнул губы и улыбнулся:
«Ну, хорошо ведь. Прелестно! Век бы так жил, е… в р…!»

Так нет – ничто не вечно под луной. Вчера А.С. от Дельфига SMS-ку получил. Вечерней лошадью. И всё - спокойствия  в мире больше не существует.
Дельфиг писал: «…Позволь, друг мой, отвлечь мне тебя от райского отдыха твоего, но боюсь, что иначе эта важная новость минет тебя. А это, полагаю, будет тебе интересно, а может статься, и полезно. Только ты отбыл на отдых в места не столь отдаленные, в Санкт-Петербурге некто, скрывающий свой ник под фамилией Соколоффский учредил в своей комиссии призы неисчислимых размеров для служителей Эрато, Каллиопы (и прочих нимфетических блядей) и каторжан  гусиного пера. Одним стихом имеется возможнось заработать три тысячи денег свободной Американской колонии, двумя стихами – 1500, а бесконечным множеством стихов и рифм – 500. Если не пизжу… Зная твое незавидное – на данный момент времени – финансовое положение, не вижу ничего зазорного для тебя выиграть эти 5000 долларов.
ЗЫ. Как там всех уже девок переёб? Как я тебе завидую. Эти надутые баронессы да княгини уже приелись и просто остопиздели! (Хотя очень рекомендую Н.Г., прости) Так хочется чего ни будь а-ля-натюрель! Ну, не буду более отвлекать тебя, тем паче предстоит тебе призвать дочерей Мнемосины для воспоможествования в трудах тяжких.
Пеши ещо!»

Прочтя сообщение, А.С. выпил водки и сел за стол с твердым намерением удивить санк-петербургский контр-бомонд своим творчеством: «Доллары-пиздолары, лучше б в золотых рублях…»
Водка убывала, а нетленных строк, достойных комиссии Соколоффского, не прибыло ни одной. Рождалась какая-то классическая  херня:
«Пруцца тучи прямо в кучи;
Прихуевшая луна
Освещает снег ебучий…
Мутно нёбо, ночь мудна» - «Не прёт», - А.С. в сердцах опрокинул в себя еще рюмку водки, от обиды и расстройства даже не закусив.
Удачная тема «Ответ онанисту» в результате неудачной попытки чуть не обернулась  «Одой ахтунгу»:
«О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье
Приветствует мое к блаженству возрожденье,
Чья скрытая рука мне крепко руку жмет,
Указывает путь и посох подает…» (с)
А.С. передернуло: «Ну, нах! За это выебут не по-детски! А может просто пошлют на хуй «не понравилось!»».
Родилось неплохое «Глухой глухого глухо  звал к суду судьи глухого», да коротко, а развить тему было уже не на чем. «Краткость – сестра таланта только в афоризмах. Не пойдет», - и А.С. еще одной рюмкой усугубил своё душевное расстройство и смятение.
«Что-то меня потянуло на туповатый юмор …» - грустно подумал лауреат-конкурсант, в третий раз перечитывая, - «Румяный критик мой, насмешник толстопузый… голопузый…косопузый…» - И еще хлопнул водки, призакусив гусиным пером.
«Рифма… Рифма- Рифма дочь Мнемозины… старо и тема ебли не раскрыта… кругловато-головато и акцента маловато, однозначно!»
Настроение незаметно переросло из веселого пьяного могущества в мучительное пьяное уничижение: «Ничего не выходит! Бездарь! Ай, да сукин сын! Машка, еще водки!»
Замутить зачетное что-нибудь нетленное про пьянку не удалось по причине тошноты от анисовой водки и этой темы вообще, вырвалось скоро, но сразу не понравилась самому:
«Та-да-да та да-да да-да…
Мне тяжело, как смутное похмелье… Сейчас вырвет… »  За окном надрывно брехала собака.
«У Гальяни иль Кольони Закажи себе в Твери! С пармезаном макарони Да яичницу свари.
На досуге отобедай У Пожарского в Торжке, Жареных котлет отведай И отправься налегке...(с)  Вот что надо, вот это можно было бы, это заценили бы обжоры санкт-петербуржской комиссии, да нельзя - уже известно! Баян!» - от кулинарной темы захотелось еще холодненькой.
«Радионовна, блядь, то есть Машка, еще водки! И заткни нахуй псину, писать мешает!»
«Измята Севилья - и раком и в рот…Господи, что же с моей Музой! Нахуй, завтра же поеду к Наташке и … предложение сделаю!» 

Забывшись тяжкой головой на столе, А.С. беспокойно проспал остаток ночи.

Утром первая мысль была: «Всё, накрылась Болденская осень!»

xxx. Тока што. (с пером)