В тот день Семеныч неожиданно вернулся с улицы неотпижженым. Это само по себе нехуйово настораживало, а когда он зашёл на кухню, залпом въебал из горла целых полтора глотка водки и, покашляв пару минут, улыбнулся во все свои четыре с половиной зуба, стало окончательно ясно: к нашему многострадальному дому, похрюкивая от предвкушения, уже вовсю приближается очередной пиздец модели «здрасьте, а я к Семенычу»…
 
И точно – в следующую секунду Семеныч растянул свою мегалыбу ещё шире (я её когда на ночь вспоминаю, до сих пор без клеенки спать не ложусь), перегнулся через стол и доверительно прошамкал: «Саныч, ты охуеешь – я через агентство с бабой познакомился! Вечером в гости придет». Я не то чтобы охуел, я блять вместе с котлетой чуть полвилки не откусил и водкой подавился, а этот горбатый меня даже по спине не похлопал. Засвистел какую-то хуйню и приплясом в комнату свою съебался. Казанова блять недобитый.

Я кое-как откашлялся и попытался представить себе, что за самка могла клюнуть на этот оживший кошмар генного инженера. Варианта было всего два: либо у неё должно быть ниибаццо большое и доброе сердце – либо ниибаццо большая и страшная тушка. Вспомнив ещё раз Семенычеву улыбку, я понял, что про вариант с сердцем по-любому придётся забыть: не может же быть, чтобы женщина полностью состояла из сердца, весила пятьсот килограмм и при этом еще могла бы с кем-то знакомиться. Так что не оставалось мне ничего другого, как вслушиваться в Семенычев свист (который пиздец как напоминал брачную песнь обкурившегося ужа) и тихо бояться приближающегося вечера.

Оказалось, зря боялся. Надо было не бояться, а вещи собирать и в лес, к партизанам съебываться. Где-то около семи вечера в прихожей раздался звонок, и буквально через пару секунд два глухих удара в дверь. С потолка посыпалась побелка и всякие пауки, со стены сорвался и недоуменно повис на одном гвозде портрет Товарища Че, даже вечно тарахтящий холодильник в прихожей вдруг пару раз чихнул и замолчал. И только контуженный дедок из соседней квартиры вдруг забыл про свою немоту и завопил про каких-то йобанных Гансов, йобанного старшину и йобанную атаку, но тут раздался ещё один удар и дедок замолчал, а охуевшая дверь, решив что лучше позор чем смерть, сдалась и распахнулась. В проеме на фоне освещенного коридора чернел силуэт. Не, не так: чернел Силуэтище блять.

Постояв без движения секунд пять, гостья тихо пробасила «Ыы, чобля, спите все чтоли…» и вдруг заорала: «Сё-о-ома, тыгдебля-а-а?!». От её крика у меня пиздец как заложило уши и почему-то потемнело в глазах. Сначала я так и подумал: Всё, БС, пиздец - полопались нахуй твои глазки, прощай любимая  порнуха; но потом разглядел слабый свет с улицы и понял, что полопались всего лишь лампочки в парадной. А я же темноты и так с детства боюсь, а тут ещё с Этим на расстоянии грамотного рывка… Так бы я наверно и скончался там рано поседевшим зассанцем, если бы из последних сил всё же  не нащупал выключатель и не включил свет в прихожей.  И тут же пожалел об этом: если бы Колю Валуева скрестить с Ющенко и с рождения кормить чистым протеином пополам с диоксидом, то выросшая лет через тридцать хрень как раз и сошла бы за родственника вечерней гостьи. Только помельче и посимпатичней децл. Незамутненные сознанием глазки гостьи до ахуения быстро адаптировались к переходам «песдец как темно – я ебу как светло» и цепко скрестились где-то в районе моей переносицы. А я, почувствовав резкий позыв ломануться куда-нибудь до ближайшего толчка, вдруг понял, что мои собственные ноги предали меня и совершенно забили хуй на все мои команды типа «Съёбываемся, блять!». Гостья медленно  двинулась в мою сторону…

И тут из своей комнаты наконец-таки выпорхнул Семеныч – в хуй пойми из какого музея спижженом костюме в крупную чёрно-белую полоску (на два размера меньше чем надо), все двадцать четыре волоса залакированы «под Гитлера», а лицо густо излеплено клочками газеты на израненной в сражениях с бритвой коже. Семёныч меня опять удивил: вместо того, чтобы обосраццо от открывшегося зрелища, он вдруг включил свою неотразимую лыбу и шагнул к чудищу навстречу, протягивая трясущиеся от нетерпения ручонки. «Саныч, знакомься – это Зина. Зина, знакомься – это Саныч» - гундосо протараторил Семёныч и попытался обнять свою новую подругу, но пальцы его так и не смогли сцепиться – не хватило всего каких-то полметра. «Зина» - пробасила Зина и резким движением схватила мою неосторожно протянутую ладонь. По квартире поплыл отчетливый скрип костей и мое тихое поскуливание. Адским усилием мне все же удалось вызволить свою руку из плена и отбежать на безопасное расстояние, но Зина почему-то не бросилась за мной чтобы добить и съесть, а повернулась к Семенычу и ласково пробасила: «Ну чё, Сёма, показывай, где тут наша комнатабля, гыгы». И, ободряюще улыбнувшись, слегка хлопнула его по плечу.

Семёныч вдруг исчез. Только что он стоял передо мной и счастливо лыбился – и вдруг его уже нет. Только кусочки газеты с ебанутым видом типа «А куда это делось Семенычево еблище?» сиротливо кружась в воздухе, тихо опускаются на пол. А я стою с не менее ебанутым выражением на лице и тоже не могу вкурить: а куда это оно в самом деле делось? На счастье для моей и без того ебанутой психики, Семеныч (который, оказывается, всего лишь отправился в полет на крыльях любви от Зининого шлепка) куда-то там у себя въебался и тихонько заныл, а Зина, не выключая улыбки, с неожиданной быстротой скользнула вслед за ним и захлопнула за собой дверь. Бедный Че от очередной встряски дома все-таки наебнулся на пол и окончательно там затих, боясь привлекать к себе лишнее внимание, а я так и остался стоять посреди коридора, с единственной мыслью в голове: всё-таки Зинина улыбка покруче Семенычевой. Потому что у неё зубов на полтора больше.

Где-то минут через двадцать мои ноги наконец прекратили забастовку, и я мелкими шажками по стеночке пробрался в свою комнату, где и затаился, безрезультатно пытаясь уснуть под скрипы кровати, басовитые вздохи Зины и писклявое поскуливание Семеныча. Ближе к полуночи, когда скрипы стали понемногу переходить в Зинины «Нутычобля», а давление в мочевом пузыре превысило норму раз в пятнадцать, я всё-таки решил предпринять вылазку в туалет. Потихоньку приоткрыв дверь и просунув в коридор голову, я уже собрался выходить, когда дверь в Семенычеву комнату вдруг распахнулась. Оттуда выскочил голый Семёныч и резво поскакал к спасительной двери в подъезд, но из комнаты вдогонку за ним внезапно метнулась Зинина лапища, в которой и скрылись Семенычевы ступни. Причём полностью. Низ Семеныча как-то резко затормозил, тогда как сам Семёныч всё ещё ломился к окну, из-за чего в соответствии со всеми законами физики ебло Семеныча описало нехуйовую такую дугу и с громким треском вонзилось зубами в паркет.

Зинина рука с зажатым в ней Семенычем начала медленно скрываться в комнате, а я вдруг вспомнил все ужастики, которые смотрел в жизни и понял, что снимали их реально ботаники, которые ничего страшного в жизни и не видели. За Семенычем на полу оставались сквозные борозды от ногтей с обломками паркетной плитки, но прервать неторопливое движение наверное не смогли бы и пара БТРов, тянущих Семеныча в другую сторону. Перед тем, как окончательно исчезнуть, Семёныч из последних сил зацепился зубами за порог, но после очередного рывка Зины скрылся внутри комнаты вместе с порогом и затих. И тут из комнаты вышла сама Зина. До этого я реально думал, что дальше охуеть уже не смогу, но как же жестоко я ошибался… Возьмите какую-нибудь бегемотиху, оденьте её в портупею с цепями, обколите виагрой и закройтесь с ней в одном помещении – и вы меня поймёте. Пендосский «Шок и Трепет» по сравнению с этим – обыкновенный «Треск и Шёпот» блять. «Треск и Шептунок» даже.

Это был пиздец, полный и безоговорочный. Даже окно казалось мне охуенным путем к спасению, не смотря ни на четвертый этаж, ни на сваленный внизу строительный мусор – вот только не было у меня времени решётки грызть… А Зина всё ближе… Вот она уже в комнате… Тянет свою лапу ко мне, забившемуся в угол кровати… Я зажмурился, а Зина вдруг сказала: «Бум-м-м бля!» и затихла. Открыв глаза, я почему-то вместо Зины обнаружил перед собой расцарапанного Семеныча, с чугунной сковородкой в руках. А потом и Зинину жопу, которая даже в лежачем положении возвышалась над кроватью чуть ли не на полметра. «Бе-бе-бежим б-б-бля…» - проблеял Семеныч и резво поковылял к выходу, как-то неестественно расставляя ноги. Ясен хуй, уговаривать меня не пришлось, и уже через пару минут я, подгоняемый ревом разъяренного Зверя, вовсю съёбывался в направлении ближайшей подруги – благо жила она напротив.

С утра, когда кошмары прошедшей ночи немного отступили, я всё же решился наведаться домой. Зины уже, слава богу, не было, а разъёбанную ей в хлам обстановку Семеныч потихоньку восстановил. Даже почти без пиздюлей. Точнее почти без переломов. Еще примерно с год я прятался под кровать при любом подозрительном шуме с лестничной площадки, но Зина в нашем доме так больше и не объявилась. Хуле, сковородка походу заговоренная попалась.

А Семеныч так до сих пор при слове «Зина» мертвым притворяется и вонять сцуко начинает… Бывало скажешь скажешь ему что-нибудь вроде: «Семеныч, я вот только что из магаЗИНА…» - и всё, пиздец: зима, не зима – а окна на ночь открывай…

Кагвсигдаваш БС aka Бушш Средний, октябрь 2007 года.