1920 год.
Улица маленького мексиканского городка медленно угасала в опускающихся сумерках.
Стареющий мексиканский мачо Гомес Касьенда вышел на балкон своей дешёвой каморки на третьем этаже и грузно упал в старое, обтянутое клеёнкой, кресло. Отчаянно скрипнув под неожиданно обрушившейся сверху стокилограммовой жопой, кресло прогнулось, но в очередной раз удержало вес.
Резкими уверенными движениями кисти Гомес взболтал бутылку сорийского мусто, поднял руку и некоторое время любовался весёлой чехардой многочисленных пузырьков. Ковром чёрных волос на тыльной стороне ладони вытер рот. Обхватил толстыми губами прохладное горлышко бутылки и дёрнул несколько раз кадыком.

Опять Хосита назвала его старым козлом. Опять разразилась той же тирадой, что высказывала всякий раз, когда он возвращался с работы слегка всракупьяным. Сука. Просто сука какая-то. Он и так тратит половину заработанных денег на её дерьмовые безделушки. Прямо какая-то папуаска, плять, тащится от всего, что блестит. Маленькая, крутобёдрая смуглая папуаска с тёмным пушком над верхней губой. Он с отвращением, но в то же время с теплотой, протяжно сплюнул. Тяжёлая вонючая струя проворно нырнула за ограждение балкончика и с чавкающим звуком обо что-то размазалась. Кто-то недоумённо крякнул. Выглянув за бортик, Гомес обнаружил, что целью харчи оказались высокий чёрный цилиндр и половина морды какого-то странноватого на вид джентльмена в изящном костюме и с длинной чёрной тростью в правой руке.
-М-мусье, великодушно прошу прощения, но вы изволили омокрить моё чело своей, п-позвольте, соплёй. – Раздался заикающийся учтивый тенор с сильным акцентом. – Извинитесь.
Истерично заржав, Гомес ударил себя по коленке и рухнул назад на спинку кресла, которое протестующе захрустело под заходившей от хохота дряблой жопосракой мексиканца.
-Гомес Касьенда попал в десятку! Главный приз мой! Давай поднимайся, говноед, у меня запор уже неделю, но тебе я так и быть отсцежу своего фирменного, глистастого. Касьенда никогда и ни за что не извиняется, усёк?! – Мексиканец выпрямился во весь рост и почувствовал как мудрость и мощь всех поколений Касьенд пронизывает его тело яркими всполохами, прямо как Кристофера Ламберта после убийства очередного горца. Еще чуть-чуть и он спрыгнул бы с третьего этажа, насрал в цилиндр господина, нацепил его на благородную голову и любовался бы побежавшими по лицу многочисленными поносными дорожками.
Гомес снова откинулся на кресло и победоносно громко заржал.
-Ну, сука, я тебе в череп насру… – Будто прочитал его мысли господин и пообещал снизу уверенным и каким-то страшным голосом.
Гомес оборвал смех и поднялся с кресла, которое, будто почувствовав опасность, даже не скрипнуло. Наклонив голову параллельно бортику, мачо, затаив дыхание, выглянул на улицу одной половиной лица, но внизу уже никого не было. Какая-то тень перемещалась по другой стороне утопавшей в сумерках улицы.

Мексиканец ещё несколько для храбрости хохотнул, но уже не так громко. Достал из кармана просаленных коричневых брюк помятую сигару и воткнул её в рот. Вонючий дешёвый вкус сигары, который обычно добавлял какой-то грязноватой пикантности курению, сейчас же был просто невыносим. В руках Гомеса мелькнул маленький коробок. Нервы стали совсем ни к черту. Вот и какая-то сумасшедшая геморройная тварь, так ловко поймавшая харчу своей тыквой, не по-детски напугала старину Гомеса. А людей по фамилии Касьенда испугать было не легко. Не давая своему хозяину обдумать инциндент в кишечнике ощутимо дёрнулась огромная недельная какашка.
Вспыхнувшая спичка, тепло озарила тоскливым огоньком загорелое, усталое и слегка отёкшее от ежедневного мусто лицо Гомеса. В сантиметре от сигары огонёк остановился.
Кто-то негромко шебуршил в замочной скважине.
Гомес от неожиданности заблеял и почувствовал как недельный запор стремительно превращается в секундный понос - выхлопная труба гулко шибанула метаном, известив окружающее пространство о лопнувшей внутри фекальной плотине и освободила ревущую стихию. Сигара свисала из угла рта почти вертикально, прилипнув к нижней губе. Спичка выпала из скрюченных пальцев и, подхваченная метановым ветром, устремилась в атмосферу.

Дверь скрипуче распахнулась. Взору открылась душераздирающая картина: вчерашний мачо пытался перелезть через бортик балкона. Он попеременно издавал несколько разнокалиберных звуков – то пузырящийся клёкот, то застенчивый пердёж прерываемый продолжительными поносными сентенциями. Неожиданно родившееся желание вернуться  в прошлое минут на десять назад погибло от собственного визга.
-Один шаг и я брошусь вниз!…
Словно в шизофреническом бреду в сознании остался калейдоскоп обрывочных чёрно-белых картинок. Высокая статная фигура в чёрном прямоугольнике двери… через секунду та же фигура, но уже почти рядом…  удар тростью под правильным углом по яйцам отправил его неустанно обсирающееся тело обратно в комнату… чёрные, с проседью в висках, волосы… перекошенное бешенством точёное лицо… миниатюрная циркулярная пила, выскочившая из набалдашника трости… жуткий, с искрами, скрежет диска пилы о что-то твёрдое… яростно спущенные до бледных икр стильные брюки… злорадный взгляд через плечо, густой аромат говна… и в конце спасительное беспамятство…

******
Проснулся Гомес в своём любимом кресле-качалке с тяжёлой от похмелья головой. Испуганно пощупал своё тело. Скользнул взглядом по влажным, словно после недавней стирки, брюкам. Принюхался. Сильный запах мусто. Посмотрел на пустую бутылку мусто, которую он тут же швырнул в угол. Чёрт, похоже когда отключился опрокинул на брюки последнюю бутылку сорийского. Тьфу ты.
На улице было по утреннему свежо. Какая-то бабка катила перед собой пустую детскую коляску. Гомес облегчённо вздохнул, тяжело поднялся из кресла и прошёл в комнату. На кухне уже хозяйничала Хосита.
-Проснулся алкаш. Пока он спит, я сражаюсь с его сломанным дверным замком. Когда ты его починишь, тварь такая? – Грозно протараторила она, высыпая на тарелку два буррито. Быстро сменив тон на обиженно-игривый, Хосита прошелестела. – А я твоего любимого буррито принесла. Милый, а ты купил мне ту штуку, а? Ну ту, в форме змейки… - Она робко подняла искрящиеся тёмные глаза и наткнулась на растерянное лицо своего мужа, который, должно быть, все еще был под впечатлением очередного эротического сна.
-Кобель. – Беззлобно произнесла Хосита и начала вертеть ручку допотопного приёмника, который сразу зашёлся кашлем. Через некоторое время кашель прервался новостями: страну с дружественным визитом из Москвы посетил чиновник особых поручений Эраст Фандорин, он посетил несколько маленьких мексиканских городков инкогнито, желая проникнуться духом настоящей Мексики…

Гомес тряхнул головой, почувствовав лёгкую блуждающую в голове похмельную тяжесть, расслабленно потянулся, хрустнув суставами, подошёл к зеркалу над умывальником, пустил воду. Облил согревшейся на жаре водой руки, сполоснул лицо. Вгляделся в свое отражение, оттянул веко левого глаза, потом правого, высунул язык, провёл ладонью по слежавшимся волосам. Уже от одной бутылки опухал как от пяти. Здравствуй старость?
Глубоко вдохнул, позволяя прохладному воздуху заполнить каждый кубический миллиметр лёгких, довольно крякнул. Потом обернулся, чмокнул свою женщину в плечо, уселся за стол, схватил вилку с ножом и стал разделывать остывшее буррито. Хосита положила свои руки ему на плечи, приобняла, поцеловала в лысеющую загорелую макушку.
-Какой, оказывается, смешной шрам у тебя есть. Никогда не обращала на него внимания. - Прошептала на ухо Хосита.
Отправляя очередной кусок пищи в рот, Гомес смачно рыгнул. Да, шрам это то, что нужно настоящему мужчине. Девчонки любят шрамы. Особенно шрамы на лице.
–Круглый такой шрамик, как будто нимб на голову рухнул. – Хосита запрокинулась от представившейся картины. – Оказывается у моего грешного и грязного мачо когда-то был нимб, но он и его пропил. Святоша дгыгыгыгы…

Когда Гомес в очередной раз опустил голову над тарелкой подхватывая последний кусок буррито из ушей вязко капнуло. Гомес выронил нож с вилкой, не в силах оторвать взгляда от образовавшихся на столе коричневых пятнышек. Интересно, как быстро удастся привыкнуть к непривычной бултыхающейся тяжести в голове…