Жильё  я искал долго. Ну, вы знаете, как это: то ценник такой, что даже на мыло хозяйственное не останется денег, то честные глаза риэлтора посреди помещения, где царит ядерная зима. А ещё можно оказаться в районе, из которого разве что посредством авиации МЧС выберешься.

Этот же вариант устраивал практически всем. Даже закрадывались мысли, что тут не так? Человек, получивший, хотя бы начальное образование, знает чётко: бесплатный сыр – только в мышеловке. А тут: Автозаводская, большая комната в трёшке. Разве что день на уборку уйдёт. Потолки высоченные, в ванной в футбол играть можно. Правда, мусоропровод на кухне, но что мне мыши, что мне тараканы, если я постоянно пьян и на них никогда не охочусь? Но главное – цена такая, за которую разве что в аварийной хрущёвке чего-нибудь найдёшь, да и то, под факелом Копотни.
И я, не взирая на страх попадалова, преспокойно подписал договор и отдал деньги.

Осматривая квартиру, я вышел с кухни на балкон. Удивительно: на балконе стояла статуя, точно соответствующая анатомии красивой девушки. Таис Афинская. Залип я перед ней надолго.
Очнулся же я только тогда, когда на балкон спикировала громадная ворона, и, прямо в моём присутствии, сняла крышку с кастрюли, схватила яйцо (кастрюля была полна яиц), и вальяжно улетела. Может, я и не очень похож на огородное пугало, но вот так, без всяких экивоков, взять, и украсть яйцо? Ворона меня опустила.

В раздумье над несовершенством мира, в котором даже пернатое с помойки ни во что не ставит человека с высшим образованием, я побрёл в своё новое логово.
Картинка была не то, что бы унылая, но не самая впечатляющая: стоял сервант эпохи застоя, на тумбочке, царственно возвышался телевизор. Чёрно-белый. На верхней крышке благородно лежали пассатижи. «Каналы переключать» - догадался я.
  Оформление комнаты было последовательно: календарь 85 года с лозунгом «40 лет Великой Победе!» был клеем утверждён на обоях. Далее шёл плакат с фестиваля «Лейся песня», с изображением рыжей лярвы, и за ним – реклама курорта на Рижском взморье с приветливо улыбающейся симпатичной латышкой.
У противоположной стены стояло: стол письменный – одна штука, стул сидетельный умирающий – одна штука, диван спательный продавлено-неуютный – одна штука.
Закончив осмотр, вздохнув, я вышел, закрыл дверь на ключ, и поехал за вещами.

***
Проснулся я посреди ночи. Даже не понял, от чего. Хотелось не то пить, не то ссать, я даже понять не мог. В окно что-то дико бликовало. Удивительно бодро встав, я плоскостопно прошлёпал к окну.
За окном была картина настораживающая. Бликовали троллейбусы, с этим я разобрался сразу. Но что-то было определённо не так. Вот этот звенящий на бегу ГАЗ 51. Вот эти уныло припаркованные два «Москвича» и одна «Волга» без дворников. Вот это закрашенное белой краской витринное стекло магазина под заголовком «РЫБА». Вот этот транспарант «Слава Трудовому Народу!». ЧТО???
Я протёр глаза. Сплю?

Что бы унять волнение, я отправился на кухню, приняв решение, что всё-таки я хочу пить.
Пол на кухне сменил имидж: линолеума не стало, я шагал по плотно подогнанным каменным плитам, отполированных до базальтовости памятников неисчислимыми тапочками.
Было душно. Видно, соседи кипятили бельё. На запотевшем стекле балконной двери очень отчётливо светилось слово «Нина», выведенное неизвестным старательным пальцем. А светилось оттого, что кто-то на балконе изображал из себя фонарь.
Ничему уже не удивляясь, я подошёл к двери и потянул на себя. Как я и ожидал, светилась статуя. «Нина, - подумал я, - её Ниной зовут».
Внезапно я почувствовал совсем неладное: я хотел эту статую. Хотел, как живую женщину, да как сильно!
Слава Богу, я тупо потерял сознание.

Проснулся я в своей постели.

***

Утром я познакомился с соседями. Выносил на кухню свою коробку с посудой, и познакомился.
В наличии их было два раза, и тоже жили одиноко: свеженькая бабушка с добрым лицом и в старом, но опрятном халате, и мужик под пятьдесят, в грязной майке и лицом, от которого  ждать доброты – было бы глупо.
- Ты из второй комнаты, что ли? – вместо приветствия спросил недобрый, и сокрушённо покачал головой, - поселили всё-таки.
Бабушка молчала, лишь сочувственно моргала глазами, как старая идиотка.
- Здравствуйте! - я, в отличие от них, всё-таки – вежливый человек, - меня зовут Артём.
- Тёмка, значит, - констатировал факт грязномаечный и уныло уставился на дверь кладовки.
- Клавдия Сергеевна, - неожиданно молодо, отчётливо и звонко представилась пожилая леди.
Я вопросительно уставился на мужика.
- Михаил Иванович. Дядя Миша называй, – снизошёл жлоб, - пока ты тут живёшь, порядок следующий: в туалет – со своей бумагой, в ванную – со своим мылом, курить – на балконе, яйца – не воровать, уборка кухни – по очереди. Понятно?
Очень уж мне не понравилось это «пока».
- Понятно, - робко-робко протянул я, и, так и не подумав даже позавтракать, отправился одеваться. На работу.

***
Вечером я упаковывал свой очередной холодильник. Как-то неудачно звякнул бутылками, и дверь первой комнаты незамедлительно открылась.
- Обмоем новоселье, Тёмка?
В принципе, а почему бы и нет? Всё равно релаксировать, так хоть в компании. Пусть даже и в такой.

- Дядь Миш, - спросил, я, разливая по второй (Клавдии Сергеевне чуть-чуть), - а что это за статуя такая на балконе?
- А-а-а, эта… Ну, жил тут один. Артём Шиленко его звали. Ещё при совке дело было. Так  это его работа. Скульптор он. Был. Прям у себя в комнате и ваял.
- Почему «был»?
- В дурку увезли, бедолагу, - звонко пояснила Клавдия Ивановна.
- А что так? – задумчиво выпив, спросил я. Вспомнилась ночь.
- Да беспокойный какой-то стал, - продолжал Дядя Миша, - как эту статую сделал, так и стал. Мы даже узнали, что он на неё…. э-э-э…. ну, это самое… как его…
- Дрочил, - спокойно окончила мысль Клавдия Ивановна.
- Вот как? - озадачился я, и стал судорожно разливать по третьей, - и что же дальше?
- Дальше? – плотоядно хмыкнул Михаил Иванович, - а дальше всё так и шло: новый жилец, обязательно Артём, и обязательно дурка. Хотя нет, вру. Один удавился в ванной. Я с утра умыться пошёл, а вместо этого ублевался.
- И я…
- И ты...
- Рехнёшься! – резюмировала бабка.

***
Я всё понял мигом. Я очень сообразительный.
Вынося скульптуру во двор, и запихивая на заднее сидение, я употелся в никуда. Дядя Миша помочь отказался, сославшись на геморрой. Баба Клава смотрела на меня безучастно, но в глазах была стойкая уверенность, что уже началось.

Я очень боялся нахождения этого произведения искусства  в своей машине. Мало ли что.
Слава Богу, Москва-река рядом. Живенько так нырнув на Проектируемый проезд, я припарковал машину подальше от пытливого взора случайных прохожих и закономерных ментов.
Ещё раз, помучавшись с погрузочно-разгрузочными работами, я, с облегчением, надёжно бултыхнул статую в воду.

Отдышавшись, я достал сигареты, и закурил. Выдохнув дым, произнёс:
- Нина - хуина. Да пошла ты нахуй, блядь гипсовая!