Ёбаный в рот, взяли меня в армию, как только девятнадцать лет исполнилось.
Пришла повестка, и попиздовал я с утречка к ДК имени 40-летия Октября, там последний медосмотр и в автобус, на Угрешку.
На Угрешке недолго продержали, опять автобус и в «Домодедово», на самолёт до Благовещенска, сказали в танковую учебку везут, буду командиром танка.

В Благовещенске на поезд и до Завитинска, а там и первая ночь в казарме, никто никого не пиздил, но на душе уже неспокойно было, хотя и весна на улице.
На следующий день первое посещение столовой, все рожи от солдатской еды отворачивали, и работа по ремонту казармы. Первая бессонная ночь, заставили стены до конца покрасить и так целую неделю.

Потом нас на полигон отправили, землю копать и шпалы таскать, строили движущиеся мишени для стрельбы из танков. Здесь начались проявления дедовщины, сначала сержанты над одним парнем издевались на виду у всех, для примера, чтобы остальные себя «правильно» вели. Возникли склоки между призывниками, кто усерднее работает, и выяснилось, что больше копают не умеющие постоять за себя в драках.

Подзаебло это всё меня, начал я под нарами спать, там свободнее, а то ночью по команде на другой бок поворачивались, тесный барак был.
Последней каплей было обещание капитана «замполита» бить нам ебальники за медленную работу – тут я и свалил в «самоход».

Вышел через сопки к Транссибу и пошагал по шпалам на Москву, до которой 7000 километров, ночевал в будках обходчиков, там буржуйки стоят, и дрова всегда есть. В одном месте удалось сесть на сцепку последней нефтецистерны остановившегося товарняка. Доехал до какой-то станции, состав остановился, пришлось снова пешком идти. Оказалось, снова в Завитинск вернулся, полигон в Архаре был, восточнее.
На пути мост с охраной, мне туда соваться нельзя – заметут, и река широкая, не переплыть.

Решил сдаваться, пошёл к ближайшей части и на КПП сообщил дежурному кто я такой, скоро и сопровождающий пришёл, доставили меня в родную роту и на тумбочку поставили, «вечным» дневальным, чтобы у всех на виду был.
Тут же и присягу принять заставили с незаряженным автоматом, пидоры гнойные.
А ещё через пару дней «продали» меня в другую часть, на пересылку в Хабаровск отправили вместе с кучей таких же неудачников.
Туда на поезде ехали, в общем вагоне, по прибытии обещали ночью всех отмудохать. Но решил я ночки не дожидаться, опять в «самоход» свалил, прямо с хабаровской пересылки.

Месяц по Хабаровску и пригородам слонялся, сверху на «хэбэшку» спецовку рабочую надел, спиздил в одной бытовке. Хавчик в помойных вёдрах находил на лестничных клетках многоэтажек, в середине восьмидесятых пищевые отходы так собирали для свиноферм. В автобусах просил не бросать мелочь в кассу, типа сам полтинник бросил и сдача нужна, тоже еду покупал.

В автобусе меня мент и попалил, подошёл к водителю и прямо возле военного патруля меня высадил, попал на хабаровскую гарнизонную губу.
На губе две недели просидел, приехала мать из Москвы, вызвали сопровождающих из Завитинска, того же пидора «замполита» с солдатом, и на поезде опять в танковую учебку повезли.

На вокзале прощался с матерью, ком в горле стоял, понимал сердцем, что пиздец мне полный настаёт. Ей обещали, что оставят в прежней части, но хуй там!
В Завитинске опять неделю на тумбочке постоял, и отправили меня в Бикин, в самый страшный пехотный полк, в/ч 31963. Там одни хачи и азиаты.
В первый день съебался, после того как получил по морде за пролитую солярку из бака БМП – не умел я тогда заправочным пистолетам пользоваться, а отпиздил меня прямо на глазах офицера дагестанец-сержант.

Неделю бродил по Бикину, присматривался к товарным поездам на станции, хотелось на запад уехать, ближе к Москве. Пришлось пару раз из лужи попить, по ночам залезал в вагоны, а там воды никакой. В вагоне меня и застукали железнодорожники, сдали патрулю на вокзале, оказался я весь жёлтый – подхватил болезнь Боткина. Прямо с вокзала отправили в госпиталь, там удалось продержаться больше двух месяцев, до сентября.

После выписки никакой экзекуции не последовало, направили служить в роту, где не было ни одного русского. После ночи проведённой там снова убежал!
Решил пешком направиться во Владивосток, а там пробраться на иностранный корабль и навсегда уплыть из Советского Союза, хотелось попасть на японское судно.
В день проходил около семидесяти километров, пищу находил в вагончиках и бытовках строителей, пока они были на работе, ночевал, закапавшись в листву.

Под Дальнереченском нашёл уютный вагончик на строящихся дачах и поселился там на время, поскольку выпал снег и наступили лютые морозы. В бытовке был топчан и печка-буржуйка, дрова находил на соседних участках. Соседи не беспокоили, наступила зима.
Написал домой письмо и отослал в конверте без марки. Как оказалось впоследствии, дома его получили, мать меня и выдала, сообщив командованию координаты моего местонахождения. Второго декабря меня взяли ночью прямо в вагончике, предварительно запустив туда огромную овчарку.

Доставили в Бикин, исключили из комсомола и посадили на «губу».
В части я отсутствовал 62 дня, уголовное преступление, в ожидании трибунала должен был находиться на гауптвахте.
Губа никак не отапливалась, и через двадцать дней я обморозил себе ноги, снова попал в тот же госпиталь, но уже в хирургическое отделение.

Были невыносимые страдания, пальцы на правой ноге почернели и их отрезали, левая нога уцелела. Началась трофическая язва, пришлось пережить ещё пару операций, из госпиталя выписали только в начале июня с незажившей ногой.
Уголовное дело замяли, чтобы не усложнять жизнь начальнику гауптвахты, а я вернулся в Москву с «кривым» дембелем.

Пенсий никаких мне не выплачивают, да я и не требую. Но военных за людей не считаю, берегите своих детей!