-Ты знаешь, - говорит он удивленно, со смущением и недоумением, перед жадным вдохом, - я, кажется, кончил.
Ни задрочки, ни минета, ни на полшишечки во что бы то ни было. Без всякого массажа, голым намыленным телом или сухими жесткими пальцами, даже за ухом никто не почесал. Просто – увидел, и все, выстрел.
Вот урод.
Кислая улыбка, поглаживание волосатого живота, где – какая мерзость – вольготно раскинулась половина Китая в мутном киселе обреченного на безвестность выплеска.
- Это ничего, ты просто устал.
Ноль.
Тупая дура!
Да, он мудак, он не взял и не трахнул ее, он просто спрыснул себе на живот, просто так, глядя, как она раздевается. Он, ценитель и ярый защитник порнухи, знающий толк в бабах, перепробовавший всяких и не разочаровашийся ни в одной – он произвел самострел и подлежит суду военного трибунала.
Он - активист движения за легализацию порно и легких наркотиков, у него татуировка на плече – обнаженная девушка, обвитая листом марихуаны. Он считает порно искусством и готов до хрипоты доказывать, что оное таковым и является, он презирает одних порнорежиссеров и порнофотографов и уважает других. Он с брезгливостью относится только к детской порнографии и к геям.

Случай был такой в детстве. Однажды его маму забирал с работы отец, и то ли пробка какая случилась, то ли банально машина сломалась – второе вероятнее, откуда в то время взяться пробкам – из группы продленного дня в школе его забрала соседка, девушка двадцати лет с шикарными – это он позже понял – волосами. Уложив его спать – после программы «Спокойной ночи, малыши» - соседка ушла в ванную и через полчаса напевов в душе вернулась, с мокрыми волосами, завернутая в бледно-розовое махровое полотенце. Уверенная, что он спит, соседка скинула полотенце и одела неуклюжую советскую пижаму, выдававшуюся в то время за кимоно. Потом она легла в постель рядом с ним, а он не понимал, отчего это у него так бьется сердце. Девушка, уже засыпая, ласково потрепала его взъерошенные волосы, и он внезапно кончил, с испугу подумав, что умирает. Потом он с ужасом осознал, что описался, и побежал в туалет, и обнаружил, что все гораздо хуже, что ссаки липкие и мерзкие, как сопли, и не выйдет, как прежде, торопливо пихнуть мокрое меж ребер батареи и наутро одеть, как ни в чем не бывало.
Тот детский случай, он часто смеялся над ним в компании хороших друзей, но ни одной девушке он не рассказывал о своем настоящем «первом разе».

А теперь вот она зашла, ну точь-в-точь как тогда соседка, и такая же темнота, и так же скинула полотенце, и одела игривую шелковую пижамку, и подошла к ореховой двуспальной кровати немецкого гарнитура, легла на атласные простыни,  и он кончил.
Такой волшебный образ, такое теплое состояние, такое светлое чувство возвращения в детство – прочь от роботов в серых костюмах, от гонки в беличьем колесе, от пробок, наличных и чеков, и счетов за квартиру, и разбитого левого поворотника…
Потом он выпил кофе, подумал, плеснул в следующую чашку коньяку и тоже выпил, сходил в душ, вернулся в спальню, бесцеремонно разбудил ее и банально трахнул, долгим и твердым вторым разом, снова в душ и снова трахнул, не дав проскочить в душ ей самой. Сытая, она счастливо уснула, закопавшись пальцами в шерсть у него на груди. А он покурил, хмыкнул и погасил ночник, предварительно проверив, включен ли будильник.