Сидя в этом гиблом колхозе держа левой рукой трубку, а правой отгоняясь от мух, которые ебутся на платежках, счетах и отчетах, на моей голове и мониторе, я выслушиваю от него какой-то бред про какие-то служебные записки и о перерасходе выделенного мне бюджета. Иногда мне кажется, что эти мудозвоны из центрального офиса специально создают себе  и мне работу. То есть я должен сидеть около часа и сочинять вместе с мухами распиздатую служебную записку о перерасходе в 11 200 рублей по некой статье, хотя на эту статью выделяется по плану 950 000 и мой перерасход по ней составляет всего 1,2%.

Ты составляешь служебную записку и отправляешь ее в центральный офис ответственному лицу, ответственное лицо относит ее другому более ответственному лицу, а то в свое время несет ее еще выше. Каждое из этих лиц делает на ней свои пометки. Потом твоя служебная записка спускается тем же путем в низ и оказывается у тебя на столе. Получается, что все заняты и не зря кушают свой хлебушек с маслицем.
- Так что Макс напиши, пожалуйста, служебочку и пришли мне по факсу, - это он мне говорит, - а то я не могу посчитать тебе зарплату по нашей системе мотивации работников. В это время я смотрю, как мухи спариваются в полете то, слетаясь, то, разлетаясь в разные стороны.
- Хорошо, Володя, - отвечаю я, - все будет сделано. И кладу трубку на рычаг. Единственное, что меня сейчас волнует это мухи, которые до того меня достали, что я не могу ни на чем сконцентрироваться, они выводят меня из себя, они ползают по мне, моют на мне свои лапы и крылья, как будто я грязнее их, или они сидят на дерьме.

Немного посидев и потупив в монитор, я принимаюсь писать служебную записку о перерасходе, о недостатке финансирования, арестах счетов, инкассовых и прочих приятных вещах в жизни финансиста. Нужно сказать, что в нашем холдинге финансист это самый последний человек, на которого можно свалить всю вину за срыв, каких либо благих начинаний или отлаженных схем.
- Кто виноват?
- Да финансисты опять напортачили!
- Вот мудилы!
- Прикинь, реквизиты перепутали!
А то, что мне эти реквизиты принес снабженец, никто никогда не заикнется. Размышляя о превратностях своей милейшей профессии, я что-то пишу в служебке, получается на добротный лист формата А4. Перечитав ее несколько раз, поправив некоторые обороты и распечатав, я начинаю набирать на факсе номер Юли, девочки из финансовой службы холдинга, которая должна принять факс и отнести его Володе. С четвертого раза телефон все-таки соглашается набрать ноль, и я принимаюсь набирать восьмерку, которая ломается в два раза больше чем ноль видимо, потому что она женского рода. Но вот долгожданный гудок. Я набираю номер, но, сука, как всегда, по закону подлости, там занято. Чувствуя, как ко мне подкатывает ярость, чтобы не причинить вреда себе дорогому швыряю трубку на рычаг со словами: «Как вы пидарасы меня достали!» и со спокойностью буддийского монаха ухожу в себя, тупо смотря на сейф. Глаза сами по себе скользят в низ и натыкаются на пластиковую бутылку с коньяком.

Коньяком это колдовство можно назвать только с очень большой натяжкой. Это эфирный бутор с красителем и подсластителем. Причем бутылка объемом 1,5 л стоит всего 150 рублей. Подлая мысль начинает просачиваться мне в мозг: «Отхлебни!». Я борюсь с ней порядка 5 минут, а потом думаю, что если сейчас больше одиннадцати, то выпью если меньше, то пить не буду, смотрю на монитор, и предательские часы показывают 10,53. Поняв, что эту борьбу мне не выиграть я беру бутылку, отвинчиваю пробку. Мне кажется, что бутылка грязная и эта грязь начинает с поверхности бутылки просачиваться мне в руки, чтобы это предотвратить я делаю из горла два больших глотка, закручиваю пробку, ставлю ее в угол к сейфу и проглатываю коньяк.

Уняв в себе рвотные позывы, и потребность харкнут на пол, поворачиваюсь к монитору и пытаюсь вспомнить, что мне нужно сделать. Ах, бля, служебка! Пытаюсь набрать ноль. Но после нуля тишина, это значит, что межгорода нет, аккуратно положив трубку, закуриваю.
Колдовство и никотин начинают делать свое дело, в этот раз я погружен на новый уровень тупости, меня не интересует ни служебка, ни мухи, ни межгород. Ничего.

Я думаю, что в этой жопе я нахожусь уже пять месяце, и эта мысль меня приводит в шок, я думаю, что за эти пять месяцев мной ничего не сделано для будущего, думаю, что мне вообще-то пора жениться ведь мне уже 26 лет. Думаю о том, что у меня нет квартиры, у меня нет любимого человека. По-моему у меня нет ничего.
В этот момент раздается телефонный звонок, по характеру звонка я понимаю, что это межгород прорвался к нам и поднимаю трубку и с мыслью «Какого хуя!» подношу ее к уху. На том конце провода что-то кряхтит и пыхтит, пытаясь прорваться сквозь помехи.
- Алло! Алло! Вы меня слышите? – говорит женский голос. Я в свою очередь, не пытаясь преодолевать помехи, ровным спокойным голосом отвечаю: «Да».
- Что?! Что вы сказали?! Это завод ХХХ? – кричит голос мне в ухо. Я смотрю на телефонный провод, соединяющий трубку с аппаратом, и пытаюсь определить, через какое количество недель он перетрется внутри от большого количества изломов. Тут я вспоминаю про барышню, которая пытается завязать со мной разговор, при этом с усилием перекрикивая помехи. Видимо на этом заводе такая же проблема со связью, как и у нас. Вера очень рада, что наконец-то дозвонилась к нам, но мне похуй Вера, их завод и вообще мне сейчас похуй все. Оторвав трубку от уха, я начинаю класть ее на рычажок, смотря при этом, как мухи в секс-полете закладывают виражи. Во время движения трубки голос пытается мне сказать, что это Вера и что это завод УУУ и что-то ей очень важно… Заканчивая за нее: «… любить и быть любимой» начинаю тушить бычок в пепельнице. Туша бычок с особой педантичностью думаю: «А куда же запропастилась эта пиздища Лена?!». Но ответ приходит сразу сам собой: «На хуй». Пойду и я в туже сторону.

Не выключая компьютера, я забираю баклашку «колдовства» и пиздрую к выходу, в коридоре встречаю главбуха и без злости, а скорее от удивления говорю ей: «Чё, бля?», она опускает глаза и проходит мимо.
На выходе прощаюсь со своим охранником, на крыльце закуриваю и походкой уставшего от мирских дел Бога иду к себе в келью. Мне завтра будет плохо, ну и хуй с ним, детям Африки еще хуже, утешение, бля.