Только не ебите мозги тупизной. Кому не интересно – не читай. Да, и нехуй орать – в (циферке).
Начало было здесь - http://udaff.com/creo/68640.html



Встаю, хмуро потягиваюсь, зеваю. Солнце настырно лезет в комнату – сквозь шторы. Обычно тусклое, сегодня оно налилось ярким чахоточным румянцем, но небо по-прежнему выцветшее, линялое. Гнусного бледно-голубоватого оттенка. Чертово небо похоже на застиранный домашний халат, перепачканный яичным желтком.

Сплевываю на пол. Ну что за дерьмо! Гляжу на свои электронные часики "Montana" – девять двадцать. Утро, мать его. Ни хрена не выспался. Дождь, с-скотина, лил и лил, ведро пришлось выносить раз десять, а надежда в очередной раз сдохла. Странное чувство, оно – как Феникс. Вновь и вновь возрождается из пепла. Сегодня вечером всё повторится. Прочту, блин, ритуальный свой монолог и завалюсь спать. Чудак-человек – верит в несуществующее, в Бога, например, в то, что где-то есть лето.

Я одеваюсь, задумчиво меряю шагами комнату. Большая, да, а толку? Ни кухни, ни ванной с туалетом. Стены в розовых, с цветочками, обоях, скрипучая кровать, стол, два стула, пыльная люстра. Мятое железное ведро.

Не-на-ви-жу, раздельно, по слогам, произношу я. Ненавижу! Пинаю ведро, добавляя еще одну вмятину. Оно с грохотом катится по коридору. Второе ведро стоит неподалеку от входной двери, воняет, зар-раза. А куда прикажете ночью нужду справлять? Не под дождем же. Ладно, сейчас вынесу. Попью и…

Беру со стола полупустую бутылку минералки. Делаю глоток, облизываю потрескавшиеся, обветренные губы. Плещу воду на руки, умываюсь, протираю глаза. Пожрать бы. Но еды нет – утром она всегда исчезает, сколько ни приноси из магазина. А вода остается. Я понял это на третий день. То, что Город "фальшивый", я понял гораздо раньше.

Термометр за окном показывает +15. Безусловно, врет – нагрелся на солнце, тупая стекляшка. По правде не больше семи-восьми градусов. Днем, может, потеплее, но утром и вечером – жуткая холодина. Брр. Одна радость – центральное отопление работает исправно, а то бы давно протянул ноги. Замерз как бобик.

Я вообще не понимаю, откуда здесь это – горячие трубы, магазин с едой и одеждой, фонари на улице.
Наглые юркие воробьи. Что они жрут, гады? Насекомых ведь нет? Нет! Теряющие листву тополя, клены и березки давно уже должны стоять голыми. Ни фига! Ш-ш-ш – листья падают, как из рога изобилия. Они что, вырастают заново? Сухими и пожелтевшими? А проклятущий дождь, льющий по ночам, почему он не затопил всё к чертовой матери?

Тысячи вопросов толкаются в голове. Миллионы. Будто стайка сперматозоидов, рвущихся оплодотворить яйцеклетку. Когда они достигнут цели – родится ответ. А я и так знаю его.

Город – ненастоящий! Муляж! Бетонные блоки с нарисованными дверями и окнами – словно кубики в детском конструкторе. Кто-то построил из кубиков дома, школы, офисы, кинотеатры. Натянул сверху синее полотнище – небо, запустил в него желтый шар солнца и поселил тут… меня. Этот "кто-то" – мерзкий вонючий ублюдок. Изощренная сука. Надо полагать, с тонким чувством юмора. В Городе царит вечная осень, опавшие листья кружат по мостовой, стылый ветер пронизывает насквозь, в лужах с грязноватой водой отражаются неопрятные космы облаков, а ночью всё окрест взрывается мириадами пузырей. Постоянной, нескончаемой пыткой отверзшихся небес. Боже Всемогущий, ты свалил в отпуск на Канары и забыл закрыть кран? Старый маразматик.

Назойливое "кап-кап-кап" скоро сведет меня с ума.

Я не люблю осень. Не люблю облака, лужи, ветер и дождь.

Я их ненавижу.

* * *

День начался скверно, а продолжился еще хуже. Гулял я, значит, по улицам шатался, маясь от безделья. Забрался невесть куда. Дома – незнакомые, улицы – неизменно пустынные. Дворы мрачные. Только солнце блестит надраенным пятаком, усиливает контраст. Неизвестный какой-то район. Существовал ли он вчера? Впрочем, я во многих районах не был. Так что – без разницы.

Ну, послонялся, стало быть, то, сё. Ничего особенного и полезного не нашел. Собрался уж домой валить. Всё хорошо в меру, знаете ли. И тут… увидел ее.

Девушка сидела на скамейке, бросала хлебные крошки суетящимся подле воробьям. Те радостно копались в прелой листве и мерзко чирикали.

Маленькие засранцы, я выругался, облегчив душу. Ненавижу. Ладно, хрен с вами. Все-таки здорово, что я встретил другого человека, что не один здесь.

– Э-эй! – завопил, привлекая внимание. Замахал руками.
Девушка обернулась.

Около минуты я напряженно вглядывался в такое знакомое (до боли! до скрежета зубовного!) лицо.
– Ты-ы… – протянул разочарованно. – Уродская осень и так стоит поперек горла, а тут еще ты!

Я не удивился – это же Город. Встреться мне мумия фараона, я бы просто-напросто буркнул "здрасте" и потопал дальше.

Катька встала, взяла со скамейки книжку в строгой черной обложке. Подошла ко мне, задумчиво склонила голову набок. Миниатюрная рыжеволосая девчонка, с веснушками и длинными пушистыми ресницами. С пухлыми чувственными губами. Помню, раньше я весьма любил целовать их.

– Валерк… – прошептала она. – Как хорошо, что ты здесь. Я так рада.

Солнце падало на рыжие волосы, подсвечивало сказочным ореолом. Нимбом… Ветер трепал подол легкого ситцевого платья. Задирал его, оголяя сильные загорелые ноги с длинными пальцами и нежным пушком на щиколотках. Розовые босоножки с пряжками в виде бантиков оставались сухими и чистыми, хотя я отчетливо видел, как она шла по грязи этой, по лужам, средь месива гниющих листьев.

– Валерка, – Катька провела рукой по моей щеке. – Милый, любимый. Ты ведь не виноват, правда?
– Конечно, – сказал я, отстраняясь. – С чего бы мне быть виноватым? Если такая невнимательная, рассеянная дурёха, как ты, не смотрит по сторонам, перебегая дорогу, то какого дьявола нужно считать меня виноватым!
– Я не считаю, – опечалилась девушка. – Просто… хотела быть рядом с тобой. Всегда… Вместе…
– Ты, – процедил я. – Неужели это… всё ты?
– Что?
– Это всё! – заорал я. – Вот! Вот! И вот! Это всё подстроила ты!!

* * *

Расстались мы недавно, примерно месяц назад. Хорошо помню тот день, ее зареванное лицо; Катька плакала и говорила: "Я же люблю тебя, люблю". А матушка ее, училка средней школы, рвала и метала, не хуже портового грузчика. Короче, скандал дикий. А ниче потом, устаканилось. В гости даже заходил. Иногда.

Они внешне смирились, но, тем не менее, старались охомутать. Жаждали до умопомрачения, чтоб мой паспорт украсился фиолетовым штемпелем в графе "семейное положение". Может, у Катеньки ребенок будет, хитро прищурив глаз, заявляла Зоя Степановна. Не будет, возражал я и доставал из кармана пачку презервативов. Что я – дурак какой? Видите? – электронный контроль, спермицидная смазка. Фирма, опять же, гарантирует. Знаете, сколько стоят? Я ими постоянно пользуюсь. Училка краснела, смущенно прятала глаза.

В воскресенье, кажется, 13-го или 14-го………………? Впрочем, не важно. Катька позвонила, зазвала в гости. Долго нудила в телефонную трубку тонким извиняющимся голоском. Просила: Валер, зайди, пожалуйста. Черт меня дернул. Согласился. Ну и что в итоге? Рассорились как обычно. На самом деле Катька просто невыносима. Я нагрубил ей, наговорил кучу гадостей и громко хлопнул дверью напоследок. Когда уже выходил из подъезда, на лестнице послышались торопливые шаги.

– Валера, – ее голос нагнал меня во дворе. – Подожди, слышишь? Не уходи.

Я угрюмо шел дальше. Руки в карманах сжались в кулаки. Еще бы – разозлился жутко, как никогда. Не девчонка, а тряпка. Сейчас виться станет, увещевать, зубы заговаривать. Окручивать, короче. Скажет: прости, это я во всем виновата.

Бип! – машины на дороге неслись сплошным потоком. Я не стал дожидаться "зеленого", перебежал перед самым носом белой тарахтящей "Оки". Ругнулся на водителя, мол, куда прёшь, козел. Старался оторваться от Катьки, чтоб не догнала. Нужна ты мне, ага. Как же. С булочками своими, с тортиками. С очкастой мамой-училкой. Две набитые дуры. Интеллигентки, блин.

Угораздило же познакомиться на дискотеке. Наверное, ты первый раз здесь? – спросил я тогда. И угадал, в яблочко самое попал. Мать, старая клуша, дрожала над дочкой, словно та была бриллиантом в десять карат. А я был булыжником, хе-хе, такие часто валяются в придорожной пыли. Обыкновенный рабочий парень. Пьяный и добродушный – принял, естественно, на грудь по случаю дискотеки. Небрежно обнял ее за талию, бросил: девушка, разрешите вас пригласить? Валерий, представился. А вас как? Катя, пролепетала она, пытаясь стряхнуть мою руку. Ты мне нравишься, Катька! – с чувством произнес я и поцеловал в щеку. Она, видимо, не ожидала, даже не уклонилась.

Ну вот, так и стали встречаться. Мамаша, Зоя Степановна, разумеется, стервозничала поначалу. Ворчала, да кто он такой? Слесарь на заводе. Но позже ничего, успокоилась. Нравились ей дорогие подарки – кольца, сережки. Я мог себе это позволить. А Катька простой оказалась, скромной. Но малость шизанутой. На стихах повернутой, на высокой литературе, музыке. Что там еще? Меня всё пыталась в это болото затащить. В книжный клуб, ага. Вот смехота.

Ни хрена у нее не вышло. Зато я затащил ее в постель. К моему удивлению, Катька в свои девятнадцать умудрилась сохранить девственность. Она визжала, царапалась, кричала "нет!". Бесполезно. Я ломал и не такие бастионы. После секса, как ни странно, она еще больше в меня втюрилась. А мне, честно говоря, все эти "муси-пуси" уже надоели. Я ей так и сказал. Не люблю скрытничать. Т-ты, ты разве на мне не женишься? – едва не разревелась она. Конечно, нет, дуреха, рассмеялся я. Ладно, бывай. Звони, если захочешь перепихнуться, но не чаща раза в месяц.

Ну расстались и расстались, нет, названивала постоянно. Докучала. Вот и тогда, четырнадцатого …... Я вообще с друзьями на шашлыки собирался ехать. Дзинь – брякнул телефон. Дзи-инь. Валер, приди, пожалуйста, если сможешь. Че-ерт. Зачем согласился?

Попил, блин, чайку да плюшками побаловался, ага, – разругался в пух и прах. Мамашу чуть на три буквы не послал. В общем, полный пиздец…

Я злобно уставился на яркий оранжевый мяч, подкатившийся к ногам. Малыши, играющие на детской площадке, кричали:
– Дядя, дядя, кинь мячик!

Пнул со всей дури.

– Валерка! – неслось со спины. – Прости меня!

Гудели снующие по проезжей части машины.

Я ускорил шаг, побежал почти. Вдруг сзади раздался визг тормозов, протяжные завывания клаксонов, скрежет сминаемого металла. Чей-то пронзительный вскрик. Затем всё утонуло в невообразимой какофонии звуков – мат-перемат, рычание моторов, нетерпеливые гудки, галдеж, бабские ахи-причитания. Даже собачий лай.

Авария, решил я. Человека сбили. Или столкнулись меж собой. Точно. Ну и район. М-мать! Не стал оборачиваться, пошел себе, в новостях городских потом можно посмотреть. Мимо, по улице Гаврилова, спеша к перекрестку, промчалась "скорая". Надсадный вой сирены еще долго преследовал меня. Вот дебилы! Приехали, а выключить не озаботились.
Вечером позвонила Катькина мама. Сначала я думал, что это Катька. В трубке долго молчали, хлюпали носом. Наконец охрипший, зареванный голос сказал:

– Гад ты, Валерка. Сволочь. Из-за тебя Катюху машина сбила. КамАЗ. Слышишь, меня?!
– Слышу-слышу, – успокоил я несостоявшуюся тещу. – Только я-то причем? Я домой шел.
– Скотина! Она в реанимации сейчас. Если не умрет, на всю жизнь останется инвалидом.
– Сочувствую вам, Зоя Степановна, сочувствую, – произнес равнодушно. – Ну? Что-то еще? Зачем вы позвонили?
– Ах ты… ах… – задохнулась училка. – Проклинаю тебя! Проклинаю!! Чтоб ты сдох, мерзавец! Чтоб…

Я просто повесил трубку.


Зы. …еще не все….