Молодая медсестра вышла покурить на крыльцо. Было зябко, накинутая на плечи куртейка не грела, ветер противно поддувал сзади. Ей пришлось встать в угол, как наказанной школьнице, чтобы зажечь кончик сигареты.
— Девушка! Вы не могли бы?.. Ммм... Подержать?
    Медсестра машинально протянула просителю зажигалку.
— Девушка, вы меня не так поняли. Подержите, пожалуйста, вот это. — Пенсионер совал ей в руку мятую сотню.
— Уберите ваши деньги. — Медсестра вздрогнула и отшатнулась.
Больной вонял как и все больные — немытым телом, дешевым одеколоном, нестиранным тренировочным костюмом и старыми тапками. И выглядел он как вполне обычный больной — плюгавый седенький мужичонка за шестьдесят. Ничего необычного, если не считать того простого факта, что еще ни один здешний пациент не просил ее подержать деньги. В ПНД бывало всякое, но здесь-то не оно. И потом, если кто из психов заболевает чем-то еще, к нему вызывают консультанта прямо туда.
Дедок помялся. Кашлянул. Шмыгнул носом.
— Ну, девушка. Вам что, жалко, что ли? Пока вы курите, я сбегаю и еще принесу. Ну подержите!
— Это еще зачем?
— Девушка, понимаете... Мне надо двести, а тут сто. — Мятая купюра задрожала в желтых от никотина пальцах. — Надо еще сходить, чтобы было двести.
— А я-то тут при чем? — Медсестра швырнула окурок в урну так, что искры полетели. — Идите и возьмите еще, мне-то зачем вашу вонючую сотню держать? И вообще, учтите, что водку на территорию больницы приносить запрещено.
Дедок смутился.
— Девушка, ну при чем тут водка? У меня, ээээ... язва желудка. Я, может, хочу творожка «данон» себе купить. Вам что, подержать трудно?
Изо рта больного доносился характерный кислый запах, действительно как при язве. «А дедуля точно не в себе, — решила сестра. — И алкаш, конечно. Понятно, откуда язва».
— Девушка, ну подержите, а? — У деда был жалкий вид.
— Ладно. Если сможете мне внятно объяснить, зачем. — Сестра недобро поджала губы. Ветер поддувал сильнее, пришлось надеть куртку и застегнуться на все пуговицы.
Дед тоскливо оглядел больничный садик с огромным фонтаном советских времен — бетонный бассейн и ржавые трубы на дне. Проводил глазами троллейбус, шедший по проспекту Ветеранов.
— Ну, в общем... Дело было в семидесятом году. Я тогда работал на «Светлане». Ну, как работал: газеты читали, трепались про футбол, в морской бой играли,  в шахматы, в домино. Чай пили. Иногда соберемся всем отделом и ляпаем какой-нибудь проект, чтобы отчитаться. Ну, сами понимаете, работа непыльная, а за непыльную тогда и платили мало.
— А я-то тут при чем? И при чем тут ваши сто рублей?
— Я к этому и веду. В общем, пришел к нам работать один чучмек, Алахвердов Муртази Джейранович; мы его для удобства звали Мурзиком. Высокий такой, тощий, черный, глазки бегают. Чурка, кстати, был кандидат наук. Знал он и правда много, но тупой был, шо пиз... глупый, короче. Гениальный разработчик, за весь отдел один пахал, написал несколько книжек. Зато рассказывали, что ему дома жена завязывает шнурки. Если у него на работе развязывался шнурок, он так и шлялся по заводу, пока не споткнется или ботинок не свалится. Ширинку еще вечно забывал застегнуть, воду за собой в сортире не сливал. Перфокарту мог надкусить вместо бутерброда. Псих, короче.
Получал этот ненормальный больше всех: за изобретения, за книги, за всякие рациональные предложения. С одной стороны, ему можно было позавидовать, а с другой — стыдно быть таким валенком.
Один раз он попросил горячей воды, чай заварить. Я ему дал банку и кипятильник, а сам пошел в туалет. Потом чувствую, дымом пахнет. Прибегаю, там такая картина: кипятильник лежит на моем столе, вилка в розетке, на кипятильнике стоит банка с водой, а Мурзик на все это смотрит и удивляется.
Я кипятильник выключил, залил стол водой из банки. Спрашиваю:
— Ты идиот?
Он в ответ что-то промямлил.
Я его ругаю:
— Ты что, нас всех спалить хочешь, мурзик убогий? В твоем чуркистане кипятильников не продают? Вы что, свой тандыр кизяками топите? Тоже мне, гений, блять, нашелся!
Алахвердов тоже разозлился. Говорит:
— А ты что пристал, говнюк? Твой завод, что ли? Твое дело — приходить сюда, валять дурака и получать свои сто двадцать рэ. Мог бы уж сам воды вскипятить, если все равно не работаешь.
— А зачем ты мой стол испортил, псих ненормальный?
— А стол тебе зачем? В шахматы играть?
— Ну, знаешь ли. А если пожарный инспектор придет?
Алахвердов плюнул мне под ноги. Выразительно так плюнул. Говорит:
— Сука ты мелочная, Васильев. Я за тебя всю твою работу делаю. У тебя оклад плюс премия, толку от тебя меньше, чем от таракана, а ты еще выебываешься как ответственный работник. Отстань.
Ну, я и ляпнул, что мне сто двадцать рэ в месяц — мало. И вообще, не его шизофреническое дело, сколько я получаю.
Мурзик словно взбесился. У него даже шерсть на голове приподнялась, как у настоящего кота. Шипит:
— Сука халявная! Мало ему! Хочешь, у тебя всегда будет сто рублей в кармане? И тогда ты от меня отстанешь?
Ну, я поржал. Говорю:
— Хочу. — Чего с шизиком спорить? Может, он в следующий раз весь завод подожжет?
Мурзик лыбится:
— Вот и хорошо. Вот и отлично.
Говорю:
— Вы не нервничайте, Муртази Джейранович. Мне просто обидно, что кандидат наук не может сунуть в банку кипятильник. Вы себе таким макаром травму устроите.
— Ааа, так ты обо мне беспокоишься?! — Хихикает Мурзик. О моем благе думаешь, значит. Молодец, Васильев. Ты настоящий друг! Я тебя, Васильев, отблагодарю. Каждый раз, когда ты выйдешь из дому, в твоем кармане будет сто рублей. Сто рублей тебе, надеюсь, хватит?
Я покивал для приличия и смылся, пока он буйствовать не начал. Боюсь психов, знаете ли.

Ну и вот. На следующее утро перед выходом у меня в кармане брюк лежало два рубля и еще рубль пятьдесят мелочью. Я специально пересчитал. Еще похихикали с женой над Мурзиковым бредом. Жена еще брякнула, что неплохо иметь твердый доход по сто рублей в день, это ведь светлое будущее советской интеллигенции.
Потом в троллейбусе хочу достать мелочь, а там одна бумажка по сто рублей. Я охуел. Мне даже зарплату сотенными никогда не выдавали. А контролер меня оштрафовал за безбилетный проезд — не буду же я сотню в кассу кидать?
На работу прихожу, спрашиваю Мурзика, как у него это получилось, а он прикинулся валенком, будто ничего не знает. Расспросил меня обо всем подробно. Потом вопит на весь отдел:
— Васильев спятил! Говорит, я ему сто рублей в карман подбросил. Уберите его от меня!
Все ржут. Надо мной причем. А не над ним, как обычно.
Я обозлился:
— Это ты нарочно мне в карман сотню подбросил, чтобы надо мной поиздеваться? Ты за такие шуточки дорого заплатишь! В прямом смысле!
Мурзик так смеялся, что чуть не упал. И все остальные тоже. Думаю: «Ладно, мурзик драный, посмотрим, что дальше будет. Тебя ведь самого жаба задушит каждый день мне по стольнику подбрасывать».
Когда я в следующий раз выходил из дому, специально надел другие штаны, и в кармане штанов лежало новое портмоне, а в нем — пятьдесят рублей сорок три копейки. На работу ехал уже в такси, потому что нашел в кармане плаща сотню. А портмоне у меня, похоже, кто-то свистнул по дороге. Я первым делом подлетел к Мурзику, взял его за грудки и заорал, что не знаю, как у него это получается, но тупо давать большие деньги за просто так. Алахвердов попросил «убрать от него этого шизика».
И так было целый месяц. Еле убедил жену, что я эти деньги не ворую. Потом начал даже подозревать, что они с Мурзиком в сговоре, устроил им очную ставку. Пробовал вернуть деньги, мне чужого не надо. Он не брал, да еще каждый раз выставлял меня дураком перед всеми. Эти сволочи сотрудники, конечно, ржали хором.
А потом я побил Алахвердова, и меня забрали на принудительное лечение, с тех пор у меня легкая психопатия — это от аминазина.
— Понимаю. — Хмыкнула медсестра.
— Ничего вы не понимаете! — разгорячился дед. — Все вы пиздите, что понимаете, а сами нихуя не понимаете! Когда я вышел из психушки, у меня в кармане опять было сто рублей!
— Я верю, верю. — Медсестра на всякий случай отступила назад.
— Ну так вот. Каждый раз, когда я выходил из дому, у меня в кармане лежало сто рублей. Если я перед выходом клал, например, сто десять, все равно доставал ровно сто. В общем, чтобы получить больше, надо было выходить из дому несколько раз и отдавать деньги жене. Купили квартиру ЖСК, чешский гарнитур и «Жигули». Потом разные сволочи начали докапываться, откуда у меня столько всякого барахла. У советского инженера не может быть столько денег. Вы понимаете, о чем я?
Медсестра покивала.
— Во! Иногда я хотел разыскать Мурзика, чтобы спасибо ему сказать, а иногда убить его хотел, гада. Помните, в девяносто первом?
— Что, ваш карман выдавал банкноты старого образца?
— Нет, почему сразу старого... Нового. Каждый раз — нового образца. Их потом даже в ларьках не принимали. Надо было все утро туда-сюда бегать, чтобы один раз в магазин сходить. Вот после деноминации стало немного полегче. И то по пять раз приходится выходить, а здоровье уже ни к черту.
Старик замолчал. Сестра закурила третью сигарету. От холода она уже почти не чувствовала ног. Бешеный больной загораживал двери, она размышляла, как бы проскочить побыстрее. Надо сообщить вахтерше и охраннику. А то мало ли?
Больной кашлянул:
— Гм... Ну так что? Подержите? Я мигом! — Он сунул ей в руки грязную купюру и поспешно заковылял к дверям.
Сестра держала сотню двумя пальчиками, как будто шизофрения была заразной и могла передаваться через бумагу.
Осмотрелась в поисках подходящего камешка, нашла обломок кирпича, прижала им банкноту и побежала звать охранника.