Едва объявилось такси, инкуб поспешил убраться. По пути все казалось, что шофер медлит, а пробки встречаются нереально часто.

Потеря памяти напугала инкуба донельзя. Это выглядело так, будто поздно с работы возвращаешься в свой старый, знакомый, уютный домик – и вдруг обнаруживаешь там целый табор цыган. Джинн не привык, чтобы кто-то запускал руки к нему в разум. И на костре его жгли, и вешали, голову рубили, травили газом, забивали до смерти, но чтобы реально повредить разум – это никогда. Инкуб привык, что может быть боль, мучения, сколько угодно тяжкие лишения, но нарушения в мыслях – никогда.

Впрочем, что там говорить – Игоренко недвусмысленно заявляла о намерении полностью перековать плоть джинна в свою. В сравнении с гибелью всего духовного организма какие-то проблемы с воспоминаниями – сущий пустяк. К тому же, едва ему стало легче, джинн вдруг вспомнил: Федор Соринов. Так звали носителя, предшественника Короткова. Но чем тот занимался, какой вел образ жизни джинн припомнить не мог. Только имя – и смутная картинка, как в зеркале отражается высокий, крепкий мужик.

Кроме того, из памяти начали выплывать лица ремесленников, купцов, крестьян, чьи тела когда-то носил джинн. Все оставалось как в тумане, но одно ясно: стоило вырваться от Наташи, как раны разума стали понемногу затягиваться.

Ерунда, все хорошо. Теперь главное – бежать, скрываться, не оглядываясь. Затеряться.

Из такси инкуб пулей бросился к подъезду. Каждый миг на счету. Интересно, Игоренко успела одуматься? Небось, уже звонит кому-нибудь. Гм, какие она имеет связи, чего от нее можно ожидать?

В любом случае, теперь квартира Шапловых превратилась в крайне опасное местечко. Может, не следовало сюда приезжать?.. А впрочем, джинн в любом случае не собирался надолго задерживаться.

- Виталик! – окликнул его женский голос у подъезда, и сердце носителя дернулось. Неужели, попался?.. Бля, ну, какого он сюда приехал?!

Но голос был не наташин.

- Виталик! Стой!

Обернувшись, инкуб обнаружил не кого иного, как Ирину Васильеву, одноклассницу. Это ее он поцеловал вчера не перемене – поцеловал просто от нечего делать. И вот, теперь она ошивается у его дома.

- Чего надо? – грубо бросил джинн на ходу. Замедлять движение он не собирался, еще не хватало вляпываться в неприятности из-за молоденькой дурочки.

- Виталик! Чего ты в школе не был? Тебя Светлана Федоровна спрашивала…

- В пизду Светлану Федоровну…

- Виталик, ну, подожди! Мне надо с тобой поговорить!..

Она едва поспевала за джинном. Впрочем, путешествие длиной аж до пятого этажа позволяло обменяться несколькими репликами.

- Да чего надо? Говори, я спешу!

- Ну, подожди! Я так не могу говорить. Я хочу узнать, почему ты… ну, вчера…

- Целовался с тобой? Да просто целовался, захотелось. А что, запрещено?

- Нет, ну, ты знаешь…

Запыхавшийся инкуб поспешно отпирал замок.

- Короче, Виталик, ну… Я хочу, чтобы ты знал… Я люблю тебя.

Джинн даже остановился.

- Что? – засмеялся он. – Ну, молодец, ничего не скажешь! Лучше забудь про Виталика, мой тебе совет.

И не обращая внимания на жалобы и хныканье девушки, инкуб скрылся в квартире. В принципе, в другое время из чувств малолетки можно было бы извлечь пользу, но не сейчас, совсем не сейчас… Теперь требовалось одно: улепетывать, и по возможности быстро.

- Виталик, ты? Ты почту посмотрел?.. – раздался скрипучий, такой раздражающий голос с кухни. – Нужно вытереть со стола. Садись кушать, но сначала помой посуду. Ты дневник…

- Заткнись ты хоть раз! – Инкуб прошел к матери. – Ты хоть раз говорила с сыном нормально?! Что это все за бред?

- Я с тобой постоянно разговариваю, это ты то отмалчиваешься, то орешь… Ты обутый вошел, иди, разуйся, вымой за собой пол, хорошо вымой, и оценки покажи…

- Как можно быть такой ебанутой?

- Вот ты ругаешься на мать, ругаешься, вместо того, чтобы лучше помочь, убраться, за почтой сходить… Я ведь не могу, мне тяжело!

- Ты просто сумасшедшее существо. Все вы, люди, сумасшедшие, сбрендившие каждый по своей линии. Вы не замечаете ничего вокруг, живете в своих мирках, не слышите и не видите друг друга. Вы либо общаетесь меж собой на пустые темы ни о чем, либо вообще не воспринимаете слова друг друга. Удивляюсь, как вас еще земля носит!..

Мать продолжала бормотать что-то насчет посуды и уборки, но ифрит просто вышел и хлопнул дверью. Бесполезно с ними спорить, кругом одни манекены, разговаривающие сами с собой.

Джинн вошел в комнату Витальки и хорошенько забаррикадировал дверь. Чтобы не помешали вдруг. Нужно было уходить, спасаться, и простая логика говорила только об одном, самом целесообразном шаге. Стараясь очистить голову от любых мыслей, джинн по возможности спокойно подошел к окну и растворил его. Потом отошел подальше… главное – ни о чем не думать… Он уже делал это ранее, а другие делали с ним это еще чаще. Способ простой и верный. Разогнаться,  прыгнуть, не сомневаясь и не смотря вниз. Чем меньше думать, тем лучше.

Инкуб повернулся к окну, неестественный для отапливаемого помещения холодный воздух уже наполнял комнату, гладил лицо свежестью. Итак, разбежаться, одной ногой – на кровать, два шага по ней, потом – на стол, потом – на подоконник, потом… Главное – не терять скорости и ни о чем не думать.

Он успел сделать пару шагов, когда Виталик взбунтовался. Молодой организм умирать не собирался. Мощный инстинкт самосохранения вцепился в ноги, нагнал слабости. Впрыск норадреналина свалил инкуба на пол. Страх, ужас перед смертью… Виталик бился в голове, вопя нечеловеческим голосом.

Но инкуб должен был выбираться из тела. Оставаться здесь – верная смерть. Возможности Виталика сильно ограничены, а теперь совершенно нет времени на достижение больших успехов. Нужно действовать здесь и сейчас, но на что способно тело Виталика? Ни умственных способностей, ни физической силы, ни социального статуса, ни денег, ни талантов, ни даже авторитета в семье! При таких способностях инкуб никогда не сумеет уйти от Игоренко. И кроме того, Наташа ведь знает, кто такой Виталик и где его искать…

Однако, парень хотел жить. У него впереди были десятки лет, море возможностей и впечатлений, женщины, приключения, пьянки, драки… Он был полностью здоров, и инстинкты властно требовали: живи. Как хочешь, но живи.

В соплях корчась на полу, инкуб понимал, что отступи он сейчас – и больше ему Виталика не переселить. Тот не позволит выйти из тела, пока… Впрочем, не будет никакого «пока», инкуб здесь и погибнет. А допускать подобного нельзя. Просто – нет иных вариантов. Джинн никогда не отступал и не сдавался.

Он схватил зубами палец и в ярости разгрыз его до крови. Боль вывела из столбняка. Уже хорошо. Грязный, взбалмошный, с безумным взглядом он поднялся с пола и посмотрел в проем открытого окна.

Виталик, ты никогда ничего не добьешься. Ты думаешь, что станешь крут? Не-ет. Ты навсегда останешься быдлом. Тебя всегда будут шпынять и использовать. До самой старости. Никого рывка и победы не будет, все это твои мечты. Твоя жизнь была дерьмом до сего момента, лучше она не станет. Все, что тебя ждет с годами – накопление усталости. С каждым годом ты будешь все больше сожалеть о прожитом впустую времени, и окружать тебя будут только муки.

Ты никогда не будешь нравиться женщинам. Уж поверь мне, я прожил сотни жизней. Они будут жалеть тебя – и презирать. В лучшем случае, ты заведешь себе мерзкой внешности жену, некрасивую, толстую, грязную. Впрочем, все эти недостатки не помешают ей унижать тебя до конца жизни. Она будет понукать тобой, ты будешь для нее ручным животным для битья. Жизнь отыгралась на ней, а она отыграется на тебе. Ты будешь никем, ты ничего не будешь решать.

Успехи в жизни? Друзья? Автомобиль? Этого не будет. Успешной твоя жизнь никогда не станет, на работе ты будешь вкалывать за троих и получать смешную заработную плату. Тебя никто не будут уважать, будут лишь использовать. Уж поверь мне, я знаю, о чем говорю! Сколько раз видел подобное. Ты – слюнтяй, ты не в состоянии постоять за себя. Ты даже не можешь просить. Ты, видишь ли, слишком горд для этого. Нет, Виталик. Всю жизнь ты будешь никем. И если когда-то у тебя появится машина, то это будет вечно ломающаяся развалюха, на которой стыдно показаться на людях. Разумеется, иную машину тебе никто не позволит иметь. Только такую, на которую никто больше просто не позарится. А если ты замахнешься на большее, тебя быстро отодвинут. Так будет во всем: сначала дадут выполнить самую грязную работу – и при дележки добычи будут всегда отодвигать. А ты и перечить не посмеешь, слабак.

Твоя жизнь – полное дерьмо, Виталик. Уж поверь мне. Лучше – умереть сейчас. Тебе даже шевелиться и переживать не придется. Просто – позволь это сделать мне.

И в доказательство инкуб сделал то, на что решался лишь в крайнем случае: открыл носителю свой разум, воспоминания – те, что успели отойти от наташиного наркоза. Виталик в растерянности перебирал эти истории, эти плачевные жизненные истории. В жизнях людей наступал подъем, когда в них приходил инкуб. Краткая вспышка, а потом, по скорому уходу ифрита из тела – пустота. Нудное ожидание смерти.

Виталик еще перебирал картинки, а инкуб уже захватил контроль над телом. Ему потребовалось максимальное напряжение воли, чтобы добиться четкого управления организмом, подавить инстинкты. Пока Виталик был растерян и подавлен, пока он оставался в стрессовом состоянии, можно было действовать. Это – какие-то секунды, может, десятки секунд.

Едва джинн убедился, что действительно контролирует тело и нового восстания не ожидается, он сорвался с места. Пробежав по мебели, инкуб старался ни о чем не думать, выпрыгивая в окно. Он успел и сам заразиться переживаниями носителя, его желанием во что бы то ни стало жить, и теперь даже не был уверен, как ему и поступить. Осталась слепая воля: да, нужно прыгать. Неважно, почему и зачем, только это одно – верное решение.

Ощущение невесомости охватило его. Ветер рванулся в лицо, мгновенно растрепал одежду. Но джинн не ощущал этого – взбесившийся мозг накачивал в тело галлоны наркотика адреналина. Осталось только чувство невесомости, как во сне.

А потом последовало паление. Точнее, разум его не зафиксировал. И боли не было, просто одно странное впечатление перешло в другое. Будто, пребывая под действием одного наркотика, он резко ввел себе совершенно другой. Инкуб еще лежал на асфальте, чуть подергиваясь. Вокруг сновали люди, кажется, они кричали, но ифрит (да и Виталька с ним) пребывал в полусне. С одним его глазом что-то случилось, но другой хоть совсем плохо, а продолжал видеть. Какие-то деревья, чьи-то ноги…

Потом последовала череда впечатлений, нечто уже совершенно смутное. Носитель растворялся, пропадал из этого мира. Кажется, были врачи, его куда-то везли, а он все проваливался и проваливался, реальность становилась все больше похожа на бездарно поставленный спектакль…

Затем Виталька будто пришел в себя, инкуб даже сумел оформить мысль: живой?! Но тут же понял: нет. Он уходит. Виталик уходит…

Резкая вспышка чувств, эмоций, джинн вскрикнул от боли – откуда она взялась?! – и вдохнул, будто новорожденный. По сути, так оно и было. Инкуб медленно открыл глаза и посмотрел обновленным взором.