Ночь. Кузница. И сиплый стон мехов…
Удары молота по старой наковальне…
Деревня замерла во власти снов.
Лишь волчий вой доносится печальный…

А в пасти горна впитывает жар
Деталь последняя - но та, что всех важнее.
Кузнец Андрей - не молод и не стар,
И в совершенстве ремеслом владеет.

Война, проклятая, побила мужиков.
В деревне - девки, старики, да вдовы.
А вот кузнец вернулся жив-здоров.
Как до войны - руками гнет подковы…

Но думой горькою омрачено чело -
То ль волки воют по ночам, то ль бабы…
Один мужик остался на село,
Всех не суметь - хоть, вроде и не слабый.

И он придумал хитрый механизм.
Работал - днем и ночью, чтоб скорее.
На шток елдак резиновый нанизан,
Движок от трактора и приводы на реях.
    ***
Наутро сизый дым из глушака
И стук цилиндров разбудил деревню.
Ах, ночь июльская – как все же коротка!
Кто встал уже, а кто еще все дремлет…

И вот стоит у кузницы народ.
Кузнец в лаптях и в фартуке прожженном,
Толкает речь, такой базар ведет:
Не быть уж больше бабе обделенной!
    ***
Неловко на сиденье взгромоздясь,
Настюшка, приподнявши робко юбку,
Навстречу механизму подалась,
Обильно орошая смазкой губки…

Скрипит натужно мягкое седло,
Елдак резиновый утюжит мерно лоно.
Кузнец тревожно смотрит за стекло:
Манометр… тахометр… спидометр…
    ***
Настюшка, прикусив слегка губу,
Вперед подавшись, прибавляет ходу,
Впервые так – не чешут, а Ебут!
Бесстрастно, но без паузы на отдых.

…Горячий всплеск -  и рухнул белый свет,
Свивались в плети нити мирозданья,
Звучанье сфер и музыка планет –
Слились в одном безумном содрогании…
    ***

Стучит движок. Настасья чуть жива.
С виска щекотно капелька стекает,
Андрюха машет: – Ну! Еще давай!
Чего-то там, на пульте нажимает…

Качнув согласно головой, в бреду,
Во власти похоти зверино-первобытной,
Настаська пододвинула пизду,
Поглубже хуй вбирая ненасытный…

Стрельнул глушак и выбросил за дверь,
Прям на толпу, изрядный клубень сажи.
Чихают бабы – верь глазам, не верь,
Такого точно в клубе не покажут!

Кузнец крутнул на полную газку,
Да с мостика - бегом туда, к Настасье,
Хуй доставая прямо на скаку,
Он над собою был уже не властен…

В толпе лишь стон пронесся в унисон,
И целки спрятали глаза в рукав стыдливо,
Могучий хуй с разбегу был вонзен
Туда… О чем писать-то некрасиво.

Да ладно - хуле делать, напишу.
В очко Настасьино, невинное доселе
Размякшее от радости в лапшу,
Был втиснут хуй, с натягом, еле-еле…
    ***
Народ безмолвствовал, но вот один дедок –
Еще не дряхлый, крепенький и сбитый,
Почуял, как поднялся и намок
В ширинке хуй, давно уже забытый.

Недолго думая, подол задрал он той,
Что перед ним, к удаче оказалась.
И засади-и-ил!
Вот так вот!
- Ну-ка, стой!
Она и вырываться не пыталась…

И началось. Вот верите ли, нет…
Хватали всякий всяку - кто придется.
Ебет Вакулиху в кустах какой-то шкет,
Ульянка с Петькой-дауном ебется…
    ***
Поляна. Кузница. Движок уж не стучит.
Закончилась давно соляра в баке.
Настенка обессилено висит,
Андрюхин хуй пожевывая сракой…

А на поляне – как в Бородине!
Смешались в кучу(с) - нет, не кони - люди.
Как наеблись – на пузе ль, на спине,
Так и уснули - хуй кого разбудишь.
    ***
Вот так бывает. Лишь пошевелить,
Толкнуть под бок российского медведя,
И похуй нам – ебать, иль колотить,
Нам долго запрягать, да быстро едем!