Что делает любой падонак когда первый раз садиться за руль папиного автомобиля? Правильно, он берет телку и едет кататься по большому ночному городу!
Я взял двух! Стоит ли описывать это самозабвенное чувство свободы, которое смешано с легким поджимом очка на особо оживленных улицах?!
Деффки визжат! Огни горят! Сердце стучит! Везде – в груди, в ушах, в штанах…
- «А поехали деффки за город!» - говоришь ты, лукаво глядя в зеркало заднего вида
- «А поехали!» – кричат деффки на заднем сидении! А у них шампанское, а им весело! И тебе хорошо! Вот она блядь свобода! А за окном мелькает середина ебаных девяностых, чаще в виде сине-зеленых ларьков со сникерсами и спиртом «рояль»!
А вот и бердское шоссе! Здесь я разгоняюсь аж до 80! Ух! А деффки жужжат! Ох, будет сегодня мне ночка!
- «Едем бля к морю деффчонки!»
-«Пааааехали! Ты крутой!»
- «А то!»
А вот и ранняя осень напомнила о себе мелким дождичком. Но нам это пох, нам хорошо, тепло, уютно светится панель управления.
- «А щас деффки, я поставлю вам Тома Джонса! И от этого вы просто потечете!» - последнее уже про себя.
Машин все меньше, смещаюсь в левый ряд. Работают дворники.
И тут.
Я увидел как его вырвало из мрака светом фар мгновенно, сразу же. Он шел, с фатальной обреченностью уткнув голову в землю не видя фар, не видя и не слыша вообще ничего… Я жму на тормоза. А во рту сладкая слюна от ужаса. И все так главное стало вдруг тихо. Ни визга тормозов, ни визга баб. Только Том Джонс… И глухой такой удар. Бум! Треск лобового стекла. И я, я клянусь вам, что видел выражение его лица, когда оно впечаталось в стекло в сантиметрах от меня. А дальше тишина… секунд десять. Я не помню, что я думал и думал ли вообще. В мир меня вернули дикие крики.
- «Поехали! Уедем отсюда!» - они орали с вытаращенными глазами. Было что-то не естественное, точнее, наоборот - слишком естественное – животное в их лицах.
Я вышел из машины, было темно, редкие машины не проявляли к ситуации ни какого интереса.
…Он перелетел через капот разбил головой лобовое стекло и лежал на асфальте на спине в луже крови в трех метрах от машины. Я подошел к нему разглядеть было очень сложно, траса не освещалась. Я слышал хрип и отчетливо видел как судорожно дергается одна нога.
- «Куда ты?! Поехали!!!» - они орали деффки боясь даже открыть машину.
Не могу сказать чем я руководствовался, очевидно поступки диктовались очевидной логикой ситуации. Человек  умирает – его надо отвезти в больницу. Я руководствовался инстинктивно только этим. А делать этого, конечно же, нельзя. Это мне объяснили потом. Надо аккуратно обвести его мелом и искать телефон на пустой трассе (тогда могильника для меня был роскошью), чтобы позвонить в скорую.
А хотелось мне, братцы, бежать. Бежать куда глаза глядят.
Я взял его за конвульсирующую ногу и подтащил к машине. Просто подволок. - «Вылезай быстрее» - они вылезли уже успокоившись. Я взял его под мышки и стал засовывать на заднее сидение. Он показался чудовищно тяжелым. Деффки помогли мне.
-«Пездуйте на остановку, за вами скоро приедут» - они были очень рады слышать эти слова.
Я сел за руль и наконец выключил музыку. На руках сворачивалась кровь, было липко, меня подташнивало. Попытался собраться с мыслями, хотя б секунду. Сразу, стало понятно, что это не возможно. Меня трясло всего. Не просто руки, а всего, тряслись кости, тряслось сердце, тряслась душа.
Вдруг открылась дверь – сердце оборвалось. Деффки! Чо надо?
- «Вот, сумка его» - они положили на него какую-то вязаную авоську.
Сзади слышалось какое-то бульканье, но желания поворачиваться не было.
И я поехал в больницу. Постепенно дорога вернула способность рассуждать.
И началась мука! Первая мысль, доводившая до крика, до истерики – «только бы ты, сука выжил!».
Следом, еще кошмарней называется «если бы». Если бы не поехал, если бы не пездел, если бы не родился…
И, дальше, «а кто видел? – выбросить его на хуй и постараться забыть»…
И, наконец, «скорее бы все это закончилось…, сейчас бы перенестись на месяц вперед!»
Постепенно по машине распространился запах мочи, вина, говна и как мне казалось крови. Это бомж? Поворачиваться по-прежнему я не мог.
…Когда его уносили на носилках, я хорошо разглядел рваное тряпье и седую, как у пророка, бороду. Мусора сказали, чтоб я молился, чтоб он умер. Так проще будет вести дело в мою пользу. Я не верю в бога. Он умер через неделю. Его зарыли в мешке в безымянной могиле. Личность его установили только через пол года.
Холеный, румяный, молодой мусор куражился надо мной около месяца. Он, как и все плебеи, получал кайф от того, что кто-то был в его власти. В его, сцуко, ублюдка, власти. У Достоевского это называется «административный восторг». Он пугал, упрекал, морализировал. Я вынужден был выслушивать его и делать вид, что уважаю и очень благодарен ему за мудрость. Он выжрал за это время ведро моего коньяка.
В итоге родственников у погибшего не нашлись, дело замяли.
Так я стал убийцей. Аминь.
…Кстати, этот мусор в одну из душеспасительных бесед с умным видом сказал, что тебе мол психологически будет сложно потом сесть за руль. Я кивал ему и думал:
«Так вот уж хуй, мусор! Сяду, сяду бля, в надежде, что однажды увижу как ты, пидарас, перебегаешь мне дорогу»…