Перед отъездом в Израиль в своих документах он исправил год рождения с 1954 на 1934. Чтобы не работать, а получать пенсию. И по приезде в наш маленький провинциальный городок под названием Назарет вжился в образ преклонного, но хорошо сохранившегося старца до такой степени, что сам почти поверил в свой возраст. И сейчас весь Назарет знает его как «Миша в шляпе». Живет он один, готовить ему лень, да он и не умеет, а потому покупает полуфабрикаты и консервы. Из любопытства он всегда старается купить какие-то другие банки. Иврит он, естественно, не знает (после семидесяти язык никому не дается). А потому в качестве консервов однажды попытался купить кошачий корм.
— Мяу, мяу, — обращаясь к нему, произнесла кассирша, пытаясь объяснить Мише в шляпе, что это для кошек.
Вначале он оторопел, а потом очень разозлился. «Вот сука марокканская, — подумал он о кассирше, — смеется надо мной, падла полногрудая. Мол, дурачок я, иврита не знаю».

Кассирша, пышнотелая давно разведенная марокканка лет сорока пяти, явно оказывала Мише в шляпе знаки женского внимания, но языковой барьер…
— Мяу, мя-яу, — вкладывая всю душу в эти звуки, вновь произнесла марокканка, хотевшая сделать как лучше.
— ГАВ — вырвалось в ответ из груди Мише в шляпе. В это «Гав» он вложил всю обиду и на свое одиночество, и на то, что дети откровенно избегают общения с ним, и что он не может залезть под лифчик этой марокканке, и на то, что он давно не ел простой человеческий суп.
— У-у-у, — по-волчьи завыл он на кассиршу, — у-у-у. Гав, гав, гав!
У марокканки от страха задрожали губы, она попыталась закрыться ладошками от воя и гавканья и из ее глаз брызнули слезы.

Так Миша в шляпе первый раз был задержан полицией.