- Блядь, довели дерьмократы страну, штырь им в горло. Всё переворошили, пидарасы.

Директор питерского фольгопрокатного завода Валерий Никитич скривил красную рожу пьяницы-виртуоза и отодвинул забитую папиросными трупиками пепельницу.

- Вот прикинь. Уже январь, а годового плана выпуска нет. Какую фольгу катать, кому поставлять, сколько, почём – неясно. Цены аж три: по госзаказу, сверх заказа и для кооператоров. Министерство наше разогнали. Хотели ставки пересмотреть для литейщиков, а кто теперь разрешит?

-  А если сами? Без разрешения? – робко спросил Марат и тут же испугался: не ляпнул ли чего крамольного.

- Думаешь? – директор почесал мощный лоб с залысинами и достал из замусоленной пачки новую беломорину.

- Мож, ты и прав, капитан. Надо будет покумекать. Ну ладно. Мужик ты вроде правильный, наш. Читал твою анкету, странно, что армия таких отпускает. Давай, заступай на должность с понедельника. Пока в АХО, а там посмотрим.

***

Так в январе 1992 года капитан запаса Марат Тагиров стал начальником административно-хозяйственного отдела. Проще говоря – завхозом. Вёдра, писчая бумага, машбюро, уборщицы, секретарши.

Ещё – телетайп. Телеграфный аппарат, как на почте. Из-за этого кого попало на должность не брали: вдруг какие бунтарские телеграммы начнёт рассылать, призывать к свержению законного правительства, а на «Авроре», как обычно, не разберутся и шарахнут шестидюймовым? Словом, работа нудная, нервная и тоскливая.

Зато – на заводе. Марат при первой возможности убегал в цеха. Заворожено смотрел на живой ручеёк пылающего металла, льющийся из лётки, вдыхал запах горячего машинного масла, слушал весёлый хриплый мат вальцовщиков, перекрикивающих грохот прокатного стана.

Процесс превращения скучных серых чушек в сверкающее полотно тончайшей фольги был совершенно волшебным. Куда там Золушке с ботами из стеклотары и крысами-перевёртышами!

Всё бы хорошо, если бы не подчинённые. Кроме единственного плотника-алкоголика – полтора десятка баб. И если пенсионерки-уборщицы были всего лишь капризными старыми кошелками, норовящими  потырить хозяйственное мыло и хлорку (питались они этим, что ли?), то машинистки и секретарши представляли собой постоянно собачащийся клубок стервозных гадюк.

Кто из них и вправду когда-то спал с директором либо главным инженером, а кто делал это только в мечтах – разобраться было невозможно. Повышенной истеричностью страдали все до одной. Марату, с шестнадцати лет воспитывавшемуся в сугубо мужском армейском коллективе, приходилось туго.

Мужики в курилке сочувствовали.

- Не повезло тебе. Выебешь такую по работе… Ну, в смысле, отругаешь. А она к Никитичу побежит жаловаться. А он, например, её ебал когда-то. В смысле, трахал. Он у нас мастер на это дело. Никитич тебя вызовет и отругает. В смысле, выебет. Он и на это дело мастер. Сколько народу в больницы попало… В смысле,  с инфарктом.

- Неужели он и Лилию Андреевну того, трахал?

- Это поросёнка белёсого из машбюро? Не. Она у нас однолюбка, в смысле, припизднутая. В певца влюблена. Курчавого такого, в обтянутых штанах. Скачет ещё, как чокнутый. Во, в Леонтьева. Она даже пыталась имя в паспорте на «Верооку» поменять, да не срослось.

- Так он вроде голубой, в смысле… Тьфу, заразили! Пидар, короче.

- А ей без разницы. Петька вон зашел в машбюро, розетку поменять, так видел, как она, прости Господи, под его песню дрочит. Радио врубила на полную, титьки одной рукой мнёт, а другую в трусы запустила и шерудит там. Петька от расстройства три дня пил. До сих пор как этого Леонтьева услышит, так заикается. Так что она у нас со странностями, в смысле, ёбнутая. 

***

Марат в рассказ не поверил, но Лиля действительно была с причудами. То молотила, как бешеная, печатая по две нормы документов, то заваливала срочное задание. Вместо заголовка «Детальный план» печатала «Мой ДельтаПлан». Регулярно замирала, уставившись в настенный плакат с Валерием Леонтьевым, пуская струйку слюны из перекошенного, криво нарисованного яркой помадой рта.

А то вдруг срывалась и убегала куда-то посреди рабочего дня, предварительно заклинив дыроколом чудовищное порождение отечественной промышленности – пишущую машинку «Ятрань» (типа, орудие труда сломалось, поэтому миссия невыполнима). На все вопросы и замечания она отвечала придурковатым  хихиканьем и закатыванием поросячьих глазок и боком отходила – терять очередной приказ по заводу.

Кадровик, вздыхая, пояснил кипящему Марату, что уволить сотрудника просто так не выйдет – КЗоТ не позволяет. Надо раз пять поймать на нарушениях трудовой дисциплины, провести собрание, объявить несколько взысканий в приказе. Да и как профсоюз ещё посмотрит…

Марат решил уже просто придушить машинистку в тёмном уголке, когда Лиля подставилась сама – неделю не приходила на завод.

Счастливый Тагиров нужными бумагами зафиксировал отсутствие марсианки на рабочем месте. Когда Лиля бочком вползла в кабинет, Марат почти её любил.

- Ну-с, что же у нас случилось, милая Лилия Андреевна?

- Марат..э-э.. Тимурович. Вы не поверите! Утром пошла я на работу, стою на светофоре. Горит красный почему-то.

Вдруг Лиля завизжала почти ультразвуком:

- Ну почему, почему, почему был светофор зелёный!... Гхм, простите. И тут! Подлетает огромная чё-ё-ёрная машина. Из неё выходят трое, нет, четверо мужчин в чё-ё-ёрной одежде, хватают меня и везут неизвестно куда, в Купчино. Привозят на неизвестную квартиру номер восемь, связывают веревкой и оставляют там. Ничего не говорят, не требуют. А сами в чё-ё-ёрных масках!

- Верёвка тоже чё-ё-ёрная была?
- А как вы догадались?! Да, да!

- И как же вы выкрути… то есть спаслись?
- Именно! Из верёвки я выкрутилась! На шестой день. А дверь-то они закрыть забыли, вот я и убежала.

- Так. Это всё вы должны прямо сейчас изложить на бумаге. Чтобы принять меры.
- Какие меры?

- К чёрту уволить… э-э, уволить надо всю милицию! Ужас! Посреди бела дня  на улицах людей похищают.

- Нет, что вы! Они же отомстят! Они прямо так и сказали: молчи сука, не то на куски порежем! И Марату Тимуровичу передай, говорят, что если будет принимать меры, то и его на куски порежем. Я за вас боюсь!

- Ну хорошо, хорошо. Не будем в милицию звонить. Но ведь надо как-то начальству объяснить ваше отсутствие.

- Так я же не хотела вас подводить. Поэтому по знакомству бюллетень взяла в больнице. Вот, возьмите. Я пойду, хорошо? Там работы накопилось, ужас!

Хлопнула дверь. Марат замороженно смотрел на синий листок с фиолетовой печатью. Операция «Уволить Лилю» безнадёжно провалилась.

Хотя нет. Больничный, конечно, фиктивный – значит, причина прогула неуважительная.

Марат лихорадочно пролистал телефонный справочник, набрал номер и попросил позвать врача, подписавшего больничный лист.

- Лиля? А как же. Обычное весеннее обострение, каждую весну её кладём на недельку.
- Каждую весну?!
- Ну, иногда и осенью. Шизофрения – это такая штука. Непредсказуемая.
- Не понимаю, как она у нас работает. С шизофренией.
- Молодой человек, она же не снаряды разгружает. Её должность на вашем заводе под ограничения по болезни не подпадает. Всего хорошего.

Гудки.

Марат тупо пялился в стену. Тоже ёбнуться, что ли? Может, плакат с Пугачёвой повесить?

***
Лиля скоро вышла замуж за сержанта милиции, ушла в декрет и на завод не вернулась. Естественно, фамилия сержанта была Леонтьев.

(Продолжение будет.)

Из цикла «Завод»: Гордость бриттов http://www.udaff.com/creo/61962.html