Вот и настала  холодная осень, вызывающая чувство полного дискомфорта и омерзения. Холодный влажный ветер то поднимал листья выше деревьев, то небрежно бросал их и бил о землю, показывая тем самым своё недовольство. Дворник в старой ободранной фуфайке, лениво водил метлой по грязному асфальту.

    Серое небо казалось  злым и вот-вот могло выплеснуть эту злость на город в виде недельного дождя. Грусть и тоска переполняли мою душу, и странные мысли приходили на ум: - точно в это время, год назад забрали в армию друга Андрюху,  как он там, почему не пишет? Всё это заставило меня вспомнить наше детство. Футбольные матчи на конфеты, стрельба из рогаток по уличным фонарям и многое другое, которое просто не укладывалось в детские мысли, а пролетало само собой. -А ведь было это совсем недавно, но прошло. Прошло как сон, как утренний туман. 

    С этими мыслями я подошёл к своему подъезду и, подняв голову, увидел женщину, стоящую возле входной дверки. Я подошел ближе и узнал Галину Петровну,  мать Андрея. Поздоровался и с нетерпением спросил: - Ну, ну как там Андрюха?.
В ту же секунду горячая слеза стекла по её щеке, и я понял, что-то случилось с ним, с моим другом Андрюхой. Галина Петровна смотрела в землю и сжимала в руке платок.
Так стояли мы чуть меньше минуты, после чего она кинула взгляд на свою сумочку и, нервничая, расстегнула её. Пошарив в ней рукой, она достала конверт, запачканный грязными руками и с наполовину отклеившейся маркой. По телу моему пробежали мурашки, и сердце забилось ужасным ритмом. Протянув конверт в мою сторону,
Галина Петровна промолвила что-то, что-то важное, а что, я не расслышал, встала с лавочки и пошла по улице медленными шагами. Она удалялась от подъезда всё дальше и дальше.

    Я, не глядя на адрес, указанный на конверте, засунул конверт во внутренний карман кожаной куртки и вошел в подъезд. Пока я поднимался к квартире, в мою голову залетали всяческие мысли, раздумья о мимолётном детстве.
-Эх, Андрюха, Андрюха. Вот и всё.

    Зайдя в квартиру, я, по привычке, кинул ключи на пыльную тумбу и снял одежду. Письмо читать не стал. Отложил на потом. Стало как-то грустно и тяжело на сердце, будто от него оторвали что-то родное. Заглянул в холодильник. Утолить голод? В рот ничего не лезло. Ужасный холод в квартире и грусть просто обязывали меня хряпнуть рюмочку, другую. Присев за стол, я налил стопку, и это заставило меня вспомнить нашу первую бутылку пива, выпитую за домом.

    Стемнело на улице. На столе стояла пустая бутылка «Столичной». Тянуло в сон. Эта погода на улице действовала как снотворное. Я закурил, присел в кресло и в, раздумьях обо всём происходящем, уснул.