Противным, колючим снегом мела  поземка, белесой пеленой застилая вечерние фонари. По безлюдной набережной, медленно передвигая ноги и опираясь на палку, шел старик. Чуть впереди него шла собака, такая же старая, как ее хозяин.

    Так и продвигались они вперед, нагнув головы навстречу холодным порывам ветра, безжалостно секущего снегом по этим грустным фигурам. Они были так похожи друг на друга, что казалось – заставь собаку встать на задние лапы и идти рядом со стариком, - точь в точь получится портрет хозяина.

    Старик остановился, не выпуская палку из руки, придержал широкополую ковбойскую шляпу, готовую улететь с головы и тихо сказал:
- Пойдем Ася домой. – Собака внимательно на него поглядела, слабо виляя обшарпанным хвостом и покорно поплелась обратно к дому, бессильно перебирая задними лапами, скользящими по обледенелому тротуару в разные стороны.    

    Проходившая мимо тетка, затканная в платок зло проворчала,
-Господи! И что это за люди за такие?! Собаку человечьем именем назвать! Идиоты! Тьфу! – сплюнула она на тротуар и, ускорив шаг, пошла дальше.
Старик и собака никак на это не отреагировали и молча шли к своему дому, подгоняемые свирепыми порывами ветра, дувшего теперь им в спину.
    -До чего же злые все, - грустно думал старик, ежась под выношенным пальто. – Старость ведь никого не минует, ко всем придет, - как ты ее не гони. А кто твои последние годы согреет, если кроме Аси моей, нет у меня никого такого верного и преданного? Эх, люди, люди.

    В своей широкополой шляпе Алексей Евгеньевич действительно был похож на старого, уставшего ковбоя, с трудом слезшего со своего резвого мустанга и забросившего лассо куда-то в дальний угол. Лицо его мужественное, обветренное, с глубокими складками, прорезавшими борозды от мудрых добрых глаз до самого подбородка искривилось гримасой горечи, горечи оттого, что он как-то незаметно одряхлел после паралича, когда руку свело, и она совсем онемела. Правда, это особенно не сказалось на его спокойной жизненной умиротворенности, - просто сил немного поубавилось, а так ничего – жить можно!

    Ася, та совсем сдала. Глаза приняли форму нулей, некогда карие, они выцвели, поблекли, потеряли цвет и превратились в мокрые продолговатые лужицы. Поседевшие губы скорбно обвисли, ребра прямо выпирали из облезлых, запавших боков, хотя в еде недостатка нет, а тут еще задние лапы стали волочиться. Что делать? – Четырнадцать лет! Это чудо просто, что Ася вообще до таких лет дожила!
  

    Перед своим подъездом Алексей Евгеньевич бросил вперед палку бодро приказал:
-Ася, принеси палку!
Собака с иронией в глазах, снизу вверх посмотрела на Алексея Евгеньевича и видно про себя подумала:
-Ну да! Так я и разогналась за твоей палкой мой хозяин дорогой! Сам бы попробовал! Не в таком я возрасте чтобы за палками гоняться! – а на самом деле с достоинством заковыляла к палке, долго брала ее беззубым ртом и принесла к Алексею Евгеньевичу.

    Она ширилась ему губами в своей собачьей улыбке и Алексей Евгеньевич добро ей ухмылялся, открывая дверь подъезда.  
    Живут они на втором этаже, в махонькой однокомнатной квартире, в старом доме, перестроенном после капитального ремонта. «Коммуналок» теперь, слава богу, в доме нет, и все квартиры изолированные.
    Алексей Евгеньевич жил в этом доме много лет, еще до войны, в большой коммунальной квартире на восемь семей, с одним туалетом на всех и большой кухни, где с утра до вечера жужжали примуса и чадили казаны с разнообразной едой, и где от одних запахов можно было пообедать!

    Сам инвалид войны, сыновья погибли на фронте, жена любимая умерла от рака. Когда дом на ремонт пошел, предлагало ему, заслуженному фронтовику государство отдельную двухкомнатную квартиру где-то на Покровском-Стрешнево, да отказался Алексей Евгеньевич, переехал жить на Чистые пруды, - до конца ремонта дома, - Здесь всю жизнь прожил – здесь и помру!

    Когда жена умерла, - ночами не спал. Глаза закроет, а Ася его дорогая, любимая стоит перед ним и все! На работе в бухгалтерии все из рук валится, - дебит, кредит, сальдо, - цифры все в голове смешались.
    Друг пришел старый, выпили, помянули Асю за упокой души.
-Я тебе Леша вот что скажу. Нельзя тебе одному. Тут у знакомых овчарка ощенилась, я тебе щенка принесу. Все веселей, живая душа! – Так вот и появился у Алексея Евгеньевича толстенький щенок, коричневый, с белой грудкой и белой отметине на широком лобике. Какая там у него мать – овчарка была, - неизвестно, а выросла из этого крохотного комочка огромная роскошная дворняга, добрая, ласковая и преданная, как и все наши русские дворняги! Может, и были в ней примеси благородных корней, - но ведь не в этом счастье!
    Назвал ее Алексей Евгеньевич Асей, в память о жене своей, чтоб часто это имя дорогое повторять и тем сердце свое радовать! Уши у Аси по овчарочьи так и не встали, зато умная она, ну прямо как человек! Все понимает, только что говорить не может.





Немудреные команды «сидеть», «стоять», «лежать», «рядом», «апорт», с одного раза запомнила и точно выполняла. Ела все, что хозяин сам ел и ей давал. Как только Алексей Евгеньевич садился за стол, Ася шла к своей миске и ела свою еду аккуратно, обстоятельно деликатно косясь на него, - не прибавит ли каких лакомств? И Алексей Евгеньевич прибавлял то немного, яичницы с ветчиной, то косточку с остатками мяса. Ася уходила в угол кухни, где была постелена старая клеенка и грызла косточку там, чтобы не испачкать пол.

    По утрам Алексей Евгеньевич надевал свою ковбойскую шляпу, привезенную своими сослуживцами из заграницы на юбилей, натягивал старое пальто и выходил с Асей гулять по набережной Москвы реки. Это было самое счастливое время в ее жизни. Она тщательно обнюхивала решетку парапета, деревья, сбегала по лестнице к самой воде, ныряла в нее, потом выбиралась обратно на лестницу и отряхивалась, разбрызгивая при этом воду в разные стороны.

    Мимо Аси чинно проходили пудели, доги, сенбернары и другая собачья аристократия, ведомая на изящных поводках. Часто ее к породистым псам не подпускали, - Пошла вон! – но она не обижалась, - добрая душа!

    Потом Алексей Евгеньевич клал в портфель черные нарукавники и уходил на работу, включив радио и оставив свет в прихожей. Ася укладывалась на половик у дверей и приятно дремала, думая о своей счастливой собачьей доле находясь рядом с таким замечательным человеком, как ее хозяин.

    Ближе к вечеру, когда начинало смеркаться, она становилась у окна на задние лапы и смотрела на улицу. Из тысяч людей она могла узнать своего Алексея Евгеньевича и когда он с помятым портфельчиком в своей неувядаемой шляпе, будто приросшей к седой голове, шел к дому от троллейбусной остановке, - Ася заливалась счастливым лаем! Радостно предвкушала она угощения, зная, что хозяин никогда не приходит домой с пустыми руками!
    Так прошли годы, много лет!..
    Алексея Евгеньевича проводили на пенсию. Сразу как-то стал он прихварывать. То давление подскочит, то сердце заболит. Сам лекарство примет, и в Асину пасть таблетки запихивает, - для профилактики. Ася покорно глотала таблетки, - значит так надо, зря хозяин не будет кислыми шариками кормить. Она чувствовала, когда ему плохо, ни на шаг не отходила. Гладил он ее по морде, вытирал собачьи слезы и тихо приговаривал: -
Так-то Асюшка! Старики мы с тобой совсем! Никому мы с тобой не нужны, только небо коптим. – И выпивал чарочку. Запаха водки Ася не переваривала и деликатно уходила на свою подстилку, чтобы хозяин чего доброго не подумал, что доставляет ей неудобство от ненавистного запаха.



    Алексей Евгеньевич очень дома тосковал, поэтому устроился в Сберкассу  кассиром, с сохранением полной пенсии. Денег ему хватало, и не так из-за денег пошел он работать, а чтоб больше на людях быть, да и без работы жить невмоготу!

    Тут его паралич и ударил. Рука совсем онемела, пальцы скрючились, и ногу стало тянуть. Пришлось теперь с палочкой ходить, а о работе уж и говорить нечего.
    Ася научилась в зубах авоську с продуктами таскать, и когда они с хозяином шли из магазина все вокруг восторгались:
-Вы только посмотрите, какая умная собака? – совсем простая, а какая ученая!
    Предложили тут в комитете ветеранов в хороший дом престарелых Алексею Евгеньевичу переехать. Комната, мол, на два человека, замечательный врачебный уход, аутогенные тренировки, концерты, настольные игры! Он было уже согласился, но когда сказал, что только вместе с Асей, - развели руками:
-Ну, знаете ли! С собакой в дом Престарелых? Это категорически исключается!

    Так и остались они вместе горемыки на своем втором этаже...
Ася всегда с удовольствием встречала пожилого человека, ежемесячно приносившего пенсию Алексею Евгеньевичу. От него пахло собакой и он, приятными теплыми пальцами выщипывал из Асиных ушей мелкие волоски, которые мешали и жутко чесались.
Они о чем – то с Алексеем Евгеньевичем тихо жужжали, потом хозяин расписывался в толстом журнале и подносил гостю рюмочку. Гость строго говорил:
-Нет! на работе нельзя! – но тут же смягчался, выпивал, крякал, закусывал маринованным огурчиком и, вытерев руки об засаленные брюки отсчитывал деньги, назидательно говоря:
-Нет, вы деньги-то пересчитайте! Деньги, они счет любят! А собачка у вас распрекрасная!
    А еще из квартиры напротив приходила соседка Лида. Она торговала в овощном ларьке и возвращалась домой с полными сумками и на веселее. Лида вываливала на стол разные овощи и фрукты и весело говорила сиплым простуженным голосом:
-Беру над тобой шефство Евгеньевич! Со мной не пропадешь!
Алексей Евгеньевич мягко спрашивал:
-Зачем вы пьете Лидия? Женщинам это вредно.
-Да чтоб в ларьке от холода не околеть! Похватай целый день маркошку, лук, яблоки, картошку!
-Но можно же обогреватель поставить, потеплее будет.
-Ни хрена там Евгеньевич не поставишь! Только водкой и спасаюсь.



Лида усаживалась на любимый стул Алексея Евгеньевича, что Асю особенно раздражало и, развязно провозглашала:
-Старый ты хрыч Евгеньевич! Ну что ты со своей собакой облезлой последние годы мотаешь? Давай найду тебе бабенку! А? Ты ведь дед еще справный! Одной рукой так зажмешь, что кости захрустят! Давай найду тебе старушенцию?!
Ася поднималась со своего половика и люто гавкала на эту ненавистную ей женщину с кирпично-красным лицом и водочным перегаром, вылетавшим из ее рта с непотребными словами.

    Но делать было нечего! Лидино шефство стало просто необходимо, потому что походы в магазин, стали для Алексея Евгеньевича длительны и мучительны, а Лида была вообщем-то женщиной хотя и грубой, но не злой. Каждую неделю приходила она к Алексею Евгеньевичу с новым мужчиной и представляла его:
-Мой муж Борис! Муж или хахаль, - черт его знает! Посмотрим! Боря! – это Алексей Евгеньевич, - заслуженный человек, старый холостяк, тебе дураку, пример для подражания! А это собака Аська! Столетняя карга, - охранница дома! Евгеньевич, давай выпьем?! – Ася начинала рычать, а Алексей Евгеньевич обиженно говорил:
-Лидия! Будьте добры, - сколько я вам должен за продукты и большое спасибо! Мы уже ложимся спать...

    У Алексея Евгеньевича была страсть. Любимое занятие. Из хлебного мякиша и спичек мастерил он всяких человечков, и когда мякиш подсыхал, раскрашивал человечков в самые фантастичные цвета. Скопилась у него достаточно большая коллекция на серванте. Были в коллекции поделки из глины, обожженные в духовке, пластилином Алексей Евгеньевич не пользовался – материал пачкающийся и недолговечный, да и в руках держать неприятно.

    Одной рукой лепить стало трудно, но ничего. Просто уходило больше времени, но уж времени то теперь было навалом, - хоть отбавляй.
    Ася любила наблюдать за тем, как хозяин лепит своих человечков. Тихо лежала она, положив морду на лапы, и мигала слезящимися глазами. Когда-то, правда она напроказничала и заставила поволноваться своего Алексея Евгеньевича! Великий зов любви унес ее с ватагой свободных дворовых псов и два дня она пропадала. Вернулась она без ошейника, виновато исподлобья косилась в сторону хозяина и целый день не притронулась к еде. Вскоре она ощенилась под кроватью...
    Щенкам повезло, ни одного не утопили. Друг забрал всех щенков, отвез в Подмосковье  и продал их там по полтиннику за штуку, наверное и в этот раз он выдал щенков за овчарок...
    Алексей Евгеньевич отворил дверь, стряхнул снег со шляпы и пальто, потом варежкой смахнул снег с Асиной плешивой шерсти и закрыл дверь на ключ.


Тихо поужинали. На кухне было тепло, и сразу как-то забылась противная, колкая вьюга, свирепствующая там, за окном.
    Алексей Евгеньевич включил торшер и, не раздеваясь, лег на кровать, - почитать перед сном газету. Неожиданно острой болью ударило в сердце. Алексей Евгеньевич уронил очки, скомкал газету и потянулся за нитроглицерином. Длинненькая пробирка выпала из его ослабевшей руки и таблетки рассыпались по полу. А-а-ся! Асся – задыхаясь, прохрипел он и в тот же миг Ася залаяла около его повисшей руки. Лая не получилось, а будто тяжело закашлялся очень больной человек. Она подобрала с пола таблетки высунутым языком и слизала их на сомкнутые губы Алексея Евгеньевича. Собачьим своим сердцем, чутьем своим поняла она, что случилось непоправимое и завыла так жутко, так жалобно...
    Потом вспрыгнула на кровать, неимоверным усилием затянув непослушные задние лапы, что было неслыханной вольностью и легла на ноги, на холодеющее тело Алексея Евгеньевича..............................
    Через день Лида с очередным «хахалем» с сеткой в руках позвонила в дверь Алексея Евгеньевича. Никто не ответил.
    -Дрыхнет старикан! А чего Аська молчит? Совсем чтоли от старости голос потеряла? Ты знаешь Витек, - так они друг на дружку похожи, - ну просто смех и грех! - Лида минут десять нажимала на кнопку звонка, потом вместе с Витьком грохотали в дверь, - Боже ж ты мой! Что-то с дедом случилось! Мамочки! Я боюсь Витек! А Аська? Сука! Чего же она молчит а Витек? – испуганно кричала Лида.
    Позвали слесаря-сантехника. Он сунул зубило в щель между дверью и замком, стукнул пару раз молотком и небрежно сорвал замок на двери, рванул дверь и она отворилась....................
    Так же мягко светил торшер. В тех же позах застыли навсегда ХОЗЯИН и его СОБАКА..................................
    Все молчали потрясенные и только слесарь, стащив с головы шапку, тихо сказал:
-Мда... Надо же? Старый человек и старая собака...
-Не могли они значит друг без друга...
-Эх – старость не радость...