Мы все учились…
Забежала с утра в альма-матер по делу. И что-то взгрустнулось. Ходят мои преподы любимые. И Григорий Саныч в том же пиджаке…
Нет, больше учиться я б не хотела, нет-нет-нет. Эта еботня с зачотами, ну ее нахуй. Старославянский опять же. Два посещения из четырнадцати занятий… Сердитая замдекана: «Ну-ну… кошка скребет на свой хребет, пропускай-пропускай, отрабатывать будешь, я сделаю так, что старославянский будет твоим родным языком!» И сделала же. Теперь старославянский язык – единственная недвижимость, которой я владею.
А философия? Нет, интересная штука, беспесды. Но нахуя, нахуя ее первой парой поставили? Это ж фашизм – в такую рань вставать. Милейшая философиня пообещала сделать моей настольной книгой труд Энгельса Фридриха «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». В просторечии «Людвиг Фейербах и ево конец». Хули? Где я ее возьму? Не в библиотеку же идти. Ваще-то один раз я там была, если чесна. На первом курсе сдуру. А тут бля я представляю себе – заходит Шейла, волоча за собой шлейф универской оторвы, не куда-нибудь, бля, а в библиотеку. И просит не что-нить, бля, а Энгельса. Тишайшая библиотекарша Людмила Пална – хто ее откачивать будет? Девки добрые говорят – у нас есть такая книжка. Тока мы тебе ее не дадим – самим нада. Приходи к нам – читай, а так не дадим. Потащилась, помню, к ним. В общежитие, в смысле. Помню, мне там даже какой-то халатик выдали и на койку уложили – читай, вот тебе книжка, она тоненькая. Лежу читаю. Крео охуительный, конечно. Без поллитра хер просечешь, в чем фишка. Но – лежу, просекаю. К девкам парни пришли. Трепятся сидят, чай пьют. А один все на меня поглядывает – чего я в общем базаре не участвую. Где-то через час не выдержал: «А чё это у нас девушка такое интересное и увликательное читает?» Говорю – Энгельса. Ржут. «Нет, ну а правда?» Энгельса! Опять ржут. Да нате, посмотрите! Шары вылупили, ебала вытянули, и с опаской так на меня косятся…
А с философиней я до сих пор дружу, перезваниваемся. Великолепная тетка, с чудесным юмором. Звонит мне: «устала, все магазины обошла, купальник искала. Я ж уже старая, мне трудно подобрать, надо чтоб не очень открытый был»… «Ну? И че купили? С длинным рукавом?» - я типо шучу. Она ни секунды не размышляет, выдает: «Да, знаешь, и с меховым воротничком!»
А экономика? У меня какой-то праздник был, не помню… а, да, у мужика днюха. И что-то я как-то суетилась по этому поводу на семинаре, и утомила Розу Михалну в усмерть. Она говорит: «Че с вами сёдня?» Я: «Да у меня праздник, вам, пожалуй надо меня отпустить!» Она поздравила да отпустила, доброй души человек. Ну я как ушла в феврале так в мае и вернулась. На экономику, в смысле. Захожу в аудиторию, думаю – блять, а хто это за кафедрой? А я когда уходила, в феврале, у Розмихалны волосы были короткие и с химией. А тут блин стоит тетка – волосы длинноватые и бес химии, ну сошла уже химия за это время. Так я ее и не узнала…
Царствие небесное, Розмихална Вам. Она умерла прямо на лекции двумя годами позже, не на нашем курсе, на другом.
Таки вот. Хоть седня и не день учителя. А я хочу поклониться этим людям. И плюнуть в глаз тому государству, которое платим им такие деньги. Ведь Григорий Саныч все в том же пиджаке…
2006