Филипу Котлеру посвящается...

– Трепещи, мезкая тварь! – Иван Павлович зловеще заскрежетал давно нечищенными зубами, мелко затряс клочкастой бородой, и, размахивая зазубренным складным ножом, резко прыгнул вперед, – Сейчас ты будешь медленно умирать ... БУ-ГА-ГА-ГА!!! – он постарался, чтобы его хриплый хохот звучал как можно кошмарней.

Но его демарш, похоже, не произвел никакого впечатления – в пустых круглых глазах мерзкой твари не отразилось и тени ужаса. Она внимательно, но вместе с тем тупо, смотрела на беснующегося перед ней худого заросшего человека, одетого в грязные лохмотья когда-то безумно дорогого костюма. Иван Павлович устало вздохнул. Осторожно, чтобы не попасть в зону досягаемости мощных лап, обошел беспомощную тварь сзади, и, перехватив поудобнее нож, приступил к работе.

Сегодня был удачный день. Наконец-то сработала одна из ловушек – тяжелая туша была придавлена к полу хитроумной системой бревен. “Центнера три, не меньше. Жратвы хватит надолго, и Матушке и сыночкам ... да и папашке-добытчику перепадет кусочек”, – удовлетворенно подумал Иван Петрович, почти любовно похлопав тварь по спине. И тут же поежился, представив, что произошло бы, столкнись он с ней нос к носу в этом узком каменном лабиринте.

Привычно уворачиваясь от фонтанчиков крови, думая о своем, Иван Петрович ловко орудовал ножом. Судя по всему, мерзкая тварь испытывала запредельные муки – пока он рассекал ее тугие мышцы, перепиливал твердые как камень сухожилия, со скрипом резал хрящи, она била перепончатыми крыльями, клекотала, сучила лапами, оставляя когтями глубокие борозды на каменном полу. Но Ивана Петровича это трогало мало – все предрассудки и сантименты он похоронил в Лесу Тысячи Голосов, откуда в свое время чудом выбрался полуживым и седым как лунь.

Чтобы убить такую зверюгу обычным складным ножом, нужно было немало повозиться – нелегко пробиться сквозь толщу плоти и костей к жизненно важным органам. Но, наконец, все было кончено – тварь затихла в небольшом озерце своей крови. “Пора звать сыновей”, – вытирая со лба пот, измученно подумал Иван Петрович, – “Пусть разгребут бревна и тащат мясо домой ... дармоеды”.

Иван Петрович зябко грел руки у маленького костерка. Красные сполохи прыгали на закопченых стенах тесной пещеры. Радость от богатого трофея ушла, уступив место привычной опустошенности. Вся семья была в сборе (он повернул голову) – в одном углу пещеры ворочалась Матушка, в другом – сидели на корточках и восхищенно гукали, разглядывая сегодняшнюю добычу, его сыновья. Знал ли он, когда-то преуспевающий экономист и маркетолог, веселый и в меру легкомысленный, чуть склонный к полноте бизнесмен, очаровательный сибарит, любимец женщин и душа компании, что у него будет ТАКОЙ дом и ТАКАЯ семья? Сам он изменился до неузнаваемости. От былой упитанности и безмятежности не осталось и следа. Худобой он напоминал ожившую мумию с воспаленными цепкими глазами. Его движения стали скупы и молниеносны, как у насекомого – он многое перенял у своих врагов, научившись в случае опасности надолго замирать в какой угодно позе по колено в воде, и мгновенно наносить точный смертельный удар.

В углу послышалось недовольное чавканье и хлюпанье – Матушка была голодна и громко заявляла об этом. Видимо, она не на шутку разволновалась, учуяв из другого угла пещеры запах свежей крови. У нее не было конечностей и она не могла самостоятельно передвигаться, полностью завися от Ивана Петровича. Ее тело напоминало короткий толстый опарыш размером с “Запорожец”, обтянутый склизлой бородавчатой кожей. В особо холодные ночи Иван Петрович с сыновьями засыпали, дрожа от холода, прижавшись к ее пульсирующим липким бокам, слушая оглушительное урчание в недрах ее тела.

Для связи с внешним миром у Матушки не было никаких интерфейсов типа глаз, носа или ушей, а только три основных отверстия. В переднее отверстие – жадный пищеприемник – Ивану Петровичу приходилось регулярно загружать добытую еду. Слава богу, Матушка была непривередлива – жрала все подряд и переваривала даже кости. Заднее отверстие Матушки, соответственно, временами шумно исторгало дурнопахнущие фекалии, который стоило как можно скорее удалить за пределы пещеры, чтобы сохранить хотя бы иллюзию гигиены. Ну а назначение недвусмысленной сопливой щели рядом с каловыводящим сфинкстером угадывалось без труда – когда Иван Петрович задумывал увеличить свою семью, он подходил к ему, снимал полуистлевшие брюки и, отрешенно глядя в сторону, с минуту ричмично двигал тазом, накачивая Матушку своим генетическим материалом. Удовлетворенно похлюпав внутренностями, Матушка тут же приступала к воспроизводству потомства. Через полчаса она через ту же дырку с урчанием выплевывала голую копию Ивана Петровича, с ног до головы покрытую слизью.

Чтобы отпрыск получился здоровым и сильным, нужно было предварительно как следует накормить Матушку – чем толще было ее брюхо, тем крупнее получалось потомство. Так, один раз она даже произвела на свет гиганта два с половиной метра ростом, но он оказался слишком тяжел и неповоротлив, и очень скоро завяз и утонул в трясине. Если же Иван Петрович оплодотворял Матушку в голодном состоянии, то рождались скрюченные нежизнеспособные карлики, его жуткие карикатуры, с крохотными сморщенными мордочками и лапками-тростинками, как у новорожденных мартышек. Да и сама Матушка после таких родов выглядела измученной, а ее шкура провисала глубокими складками. Когда это случалось, Иван Петрович одной рукой брезгливо ломал шею очередному уродцу и тут же скармливал его тщедушное тельце безразличной Матушке.

Все новорожденные иванпетровичи были похожи на своего родителя как две капли воды, но ничего не соображали, нечленораздельно мычали, тащили в рот все подряд и пускали слюни. Ивану Петровичу приходилось каждый раз с нуля обучать очередного отпрыска основам выживания в жестоком мире. Обучение шло медленно, трудно, глупые иванпетровичи гибли как мухи. Стоило им покинуть родную пещеру и вылезти за пределы лабиринта, как с ними приключалась какая-нибудь неприятность – они бесследно терялись в окружающем лабиринт болоте, тонули в омутах или умирали, проглотив какого-нибудь ядовитого таракана или ягоду. Увидев иглогорбую якобыжабу, клыкастого жопонога или саблезубогорбого шипоклювого клешнелапа, они с задорными воплями, с голыми руками бесстрашно кидались на врага и тут же гибли под ударами клыков, клешней, когтей и хелицер, сводя на нет все труды Иван Петровича. Так что помощи в охоте от них не было никакой. Самая безопасное, что он мог им безбоязненно поручить – это роль вьючного скота, перетаскивающего в пещеру дрова и добытый отцом провиант.

Однако, у всех клонов было одно несомненное достоинство – врожденная преданность родителю и абсолютное послушание. Как-то раз, озверев от одинаковости своих детей и решив дать им имена, Иван Петрович построил их в шеренгу и, не обращая внимания на слезы и всхлипы, вырезал ножом уникальные идентификаторы на голой спине и груди каждого, так что семья стала похоже на футбольную команду.

Иван Петрович вздохнул. Вчера, во время неудачной охоты он потерял самого старшего, самого прокачанного, сильного и толкового сына с релизным номером “17.0” – тот совсем недавно научился ловко орудовать здоровенной дубиной, и уже почти начал говорить. Смерть его была нелепа, а утрата очень тяжела для семьи. Притащив труп домой, Иван Петрович грустно расчленил его, часть мяса тут же зажарил и съел с другими сыновьями, оставшуюся часть замариновал в желче болотной сколопендрии, а кости и требуху скормил Матушке.

Иван Петрович измученно смежил глаза. Его ежедневные заботы – убирать дерьмо за Матушкой, плодить, учить и опекать даунов-сыновей в вечной сырости, охотиться и искать пищу, кормить себя и свою семью. Это не жизнь, а полуживотное выживание. Ресурсы его болота постепенно истощаются, а он даже не может выбраться из своих владений! В окружающих болото лесах обитают его ближайшие соседи – немногочисленные, но воинственные племена мохнорылов, после первой и последней стычки с которыми Иван Петрович едва унес ноги и зарекся в ближайшее время соваться к ним еще раз. Слава богу, эти ребята не лезли в его болото. Но пробиться сквозь их земли в одиночку было совершенно невозможно. Именно по этому он остервенело клепал клонов, надеясь собрать и обучить послушный отряд и прорубиться огнем и мечом через эти проклятые леса ... но его ожидания и планы каждый раз рушились ... планы ... по плану ... в соответствии с квартальным планом ... Вдруг что-то давно забытое забрезжило в усталось голове Иван Петровича.

Он метнулся к скальной нише и достал кожаный дипломат, словно персидским ковром покрытый разноцветными узорами плесени. С трудом открыв заржавевшие замки (а продавец-то, сука, расхваливал – титановые, титановые!) Иван Петрович осмотрел содержимое. Оно почти не пострадало от сырости – запасной галстук, визитница, какие-то забытие договора, бумаги, канц.мелочевка. Трясущимися руками он достал папку с чистыми листами. Долго не мог ухватить отвыкшими грубыми пальцами золотой паркер. Непослушные пальцы медленно, коряво начали выводить буквы. “Стартовый капитал .. ”, – Иван Петрович оценивающе поглядел на убитую тварь, замаринованное мясо в каменном тазу и на своих сыновей, уже растерявших младенческую пухлость,  – “Стартовый капитал = 480 кг биомассы” .... “продолжительность первого этапа ... оптимальная масса тела ... критерий закрытия фазы ... доступные ресурсы ... трудоемкость изготовления копий и дубин ... оптимальная численность персонала ... необходимые для развития калории ... минимальные тренинги ... человеко-месяцы ... ккал/чел/день ...”. Паркер двигался все быстрее и быстрее. Меняя все новые и новые листы, он от руки разлиновывал таблицы, брал производные от хитроумных формул, в точках пересечения кривых находил оптимумы функций. Это был его последний шанс. У него не было права на ошибку.

Он рыдал и смеялся, смеялся и рыдал, все быстрее покрывая мелкими буквами и цифрами листочки – “марджа, окупаемость, трудозатраты за единицу”. Притихшие дети испуганно косились на отца. Они очень хотели есть, но боялись без разрешения взять даже кусочек мяса. Наконец, он закончил. Размашисто поставил дату и свою витиеватую подпись на последнем листе. Достал из недр дипломата печать, с трудом свинтил пластиковую крышку, долго дышал на ее засохшую резину, затем с силой придавил к бумаге.

Затем встал, к сухим щелчком раскрыл складной нож и решительно двинулся к своим детям. Через несколько часов все было кончено. Четыре трупа с перерезанными горлами и почти все добытое сегодня мясо он скормил Матушке. От усталости он еле стоял на ногах, зато теперь перед ним стояли три широкоплечих атлета, на голову выше самого Ивана Петровича – костяк его будущей армии.

<продолжение следует>