На заснеженном кладбище —
Поросль пушистых крестов.
Колосятся дрожащие
Бело-черные пальцы кустов.

За надгробий сугробами
Индевелой оградки костяк.
Скачет мертвыми тропами
Стайка мелких дрожащих собак.

Эй, вы, Керберы тощие,
Отчего вас не кормит Харон,
Что заведует площадью
И снимает тайком с похорон

Дань букетами свежими,
А потом их опять продает?
Языки спьяну чешем мы —
Мой приятель и я — идиот.

Помянули всех умерших
Под сыпуче-колючим снежком
И гуляем, задумавшись,
По собачьим аллейкам пешком.

«Вот, гляди, бля, картина, —
Тычет друг мой в большую плиту,
На которой — мужчина,
Дом, машина и вишня в цвету. —

Дядька в масле катался,
Жрал, наверно, от пуза и пил,
Всем счастливцем казался,
А до века мобил не дожил.

Не играл на компьютере,
Стопудово не срался в ЖЖ —
Представляю, как муторно
Без апгрейда евоной душе…»

Мне ударило в голову —
То дешевый, дрянной портвешок
Обжигающим оловом
Просочился до самых кишок.

«Да, — икнул я, — оплошность-то!
Этот дядя усоп и исчез,
Не познав всех возможностей,
Что дает человеку прогресс.

Эмпэтри и емейлы
Не доходят в могилу-тюрьму.
Вот несчастное тело!
Так тоскливо, наверно, ему!»

Друг воскликнул в волненьи:
«Нам ведь тоже не знать наперед
До каких откровений
Скоро век техногенный дойдет.

Мы умрем, не сыгравши
В пятый «Дум» или -надцатый «Квейк»,
Не снесет наши башни
«Лордофзерингза» римейк…»

Жизни нет без обмана!
Чтоб пред смерти лицом не дрожать,
Ключ достав из кармана
(От квартиры, где деньги лежат),

Бороздою глубокою,
Поборов перед сторожем страх,
Я новейшую «Нокию»
Нацарапал у дядьки в руках.

…Убегали мы с кладбища —
Снег в лицо, по ногам — кипяток:
Мне пришла во «входящие»
Эсэмэска: «Spasibo, bratok!..»


9 февраля 2005 г.
Поезд «Санкт-Петербург — Севастополь»