Я пошел пожарить яичницу и у плиты вспомнил без всякой связи, как в самый разгар бунта ко мне в квартиру ворвалась рота курсантов. Беспредельники поломали всю мебель, разбили в дребезги унитаз, выкинули в окно чемодан, в котором я хранил письма от любимой женщины и дорогие мне фотографии. После этого  без пяти минут офицеры стали ебать на полу бедную Зойку. Она же, настоящая русская баба, терпела все просто стоически. Когда курсанты, наконец, свалили, Зоя попросила выпить слабым голосом. Помню, возле помойного ведра валялись разорванные карты, в открытое окно дул злой ветер. "Козлы ебаные!" - в сердцах выругался я и стал шарить по карманам в поисках десятки.

Перекусив, Зойка немного повеселела и стала рассказывать про смурную деревенскую жизнь. Про волка, который повадился ходить на конюшню и вырывать у коней здоровые куски мяса из крупов. Упомянула Степку. Бабы гомонили на току, что не жилец он. Андрюха-тракторист приебался к Палычу. Говорит, мол, чтоб подумал все-таки бригадир насчет гроба Михеичу. Тот и парня послал на хуй. Кривой, конечно, затаил обиду. Потом Зойка приходит к Палычу за какой-то хуйней, а тот сидит на табуретке посреди хаты и смотрит телевизор. Он сам без рук, бригадир ебаный, одни культи торчат. Пьяный в лоскуты. Торс обнаженный. Диктор бормотал что-то неразборчивое, а Палыч время от времени прикрикивал на жену свою Лизу, которая таскала картошку из погреба, чтоб не мелькала перед ним старая курва, а потом как заорет: нуж, натуральную блядь про меж них вижу! Имея в виду изображение на экране, где по-прежнему что-то пиздел один диктор. Потом Палыч резко вскочил, подбежал к Лизе и ебанул ей лбом в затылок. Та молча упала в раскрытую яму.

В комнате было холодно, потому что курсанты, насиловавшие Зойку, выбили окно сапогами. Им, видите ли, стало жарко. В туалет теперь тоже приходилось бегать через дорогу в шалман "Шайба", где командовал азер Федя. Он не всем открывал уборную, делал исключение только некоторым.

Времена стояли смутные. Под моим окном постоянно маячил мент, но в подъезде были ограблены почти все квартиры. Зойка рассказывала, что в последнее время она почти в школу не ходила, а если и забегала туда редкий случай, то сразу же шла к кочегару Петрухе  покурить и послушать рассказы про жизнь. Они чего хотят, рассуждал чумазый тип, то есть, чиновники, я имею в иду, да хапнуть поболе и свалить отсюда на хуй, а мы тут, блядь. расхлебывай эту кашу. Он гладил ее коленки, обнимал сиськи и наливал в стакан красного вина. Хорошо там было, тепло и душевно.

- У вас тут в городе события разные, - говорила мне Зойка, затягиваясь моим бычком, - бунты  назревают, а у нас там в Варваровщине такая, блядь, скука. - Она морщилась и зевала. - Даже старика Михеича не могли похоронить толком. Бригадир Палыч уперся рогом, так и не дал досок.- Потом она вырубилась на хуй, и ей приснился страшный сон.

Степка стоял перед ней весь синий. Лицо чужое, злобное. Схватил ее и бросил на рваное одеяло, что валялось на полу. Дал сапогом в живот. Скинул ватник. При этом из кармана посыпались семечки. За стенкой захрюкал будто боров Филип. Тут она, к счастью, проснулась.

Андрюшка, деревенский, ехал по грязной улице на велосипеде без рамы. Он проклинал все на свете: службу в армии, где потерял глаз, свой любимый трактор, дружка лучшего Степку, который дышал на ладан, и всю эту ебаную деревню Варваровщину. Чтоб она вообще сгинула. На хуй! Грязные коровы стояли по самое вымя в навозной жиже.

"Вот бы бригадира Палыча сюды загнать, чтоб постоял тута хоть часок, сука, " - зло думал про себя Андрюха. Надо сказать, что парень был крепко поддатый. Заскочил прежде к Зойке и хлебнул самогнета. Тормознулся он и у медпункта, где ветеринар Мотя и фельдшерица Клавка только что ебнули по кружке  валерьянки за покойника Михеича. Ни чокаясь и ни закусывая. Чисто по-русски. Весело потрескивали дрова в буржуйке, мужик и баба меж собой беседовали.

Кривой в окно обругал их матом и поехал было к своей хате, но увидел на топкой тропке, что вела к бане, шедшую из лавки продавщицу Дашку с двумя поллитрами белой и хорошей палкой колбаски. Он к ней подвалил по- доброму и попросил поделиться добычей. Та же, не вникая в суть проблемы, послала парня на хуй. Она, Дашка, гордая была и избалованная начальством. Андрюха же сильно нервничал, потому что уже хотел опохмелиться. Ни слова более не говоря, он вставил бабе в толстое брюхо длинный нож. Та рухнула и застонала. Кривой одну белую сразу же выпил из горла, а другую сховал под ватник. Колбасную палку вставил Дашке в пизду, чтоб знала наших. И поехал дальше. Тормознулся только перед большим домом бригадира Палыча. Вошел в хату и выхватил из-за пояса наган. Бригадир все еще сидел на табуретке и жрал сало.

- Ну, что, Палыч, так и не дашь досок на гроб старику Михеичу? - спросил малый угрюмо.

Бригадир по привычке послал Андюшку на хуй, продолжая жрать и пялиться на экран, где по прежнему пиздаболил одинокий диктор.     "Натуральную ж блядь промеж них вижу,"- пробормотал Палыч. Тогда охуевший Кривой несколько раз выстрелил в урода. Одна пуля попала в голову, две или три в разные участки тела. Бригадир рухнул на пол.

Андрюха поджег хату и поехал дальше.

                                     Конец