-Пять румбов вправо!

-Чего?

-Не рассуждать! Пять румбов вправо! Брамселя поднять! Ну, сукины дети! Налягли...

-Мы не понимаем...

-Задумываться начинаем? Команды выполнять! Работать! Всем!...

Мелькали неприятные лица. Воняло кожей, потом, йодом, порохом, дёгтем, нечищеными зубами, железом, мокрой тканью, алкоголем.

-Боцман, Боцман...

-Шкоты, шкоты подбирай, мать твою! Налягли ребята...

-А ты, ты, что стоишь истуканом? Работать! Ты кто там такой?

-Пашол на хуй, - на чистейшем русском языке отозвался из темноты незнакомец.

Боцман на минуту опешил...

Команда любила его и боялась. Команда позволить себе такого не могла.

-Значит не из команды. Чужак? Откуда на корабле чужак? Тогда кто? Шпион? - тряхнул нетрезвой головой Боцман.

Женщины его любили не меньше команды, но не боялись и давали ему охотно. Чем он был суровей и скандальней, тем охотней. Всё чаще случались знойные мулатки и чёрные африканки. Он разбирался в них как никто другой. Был привередлив и обилен. Пухленьких арабок не любил. Европейки ему ещё пока тоже нравились. Он подкарауливал их под пальмами и, потея, имел. По нескольку штук за раз. После чего спешил к прерванному занятию. Наведению порядка на корабле.

-Тщательней, тщательней драить палубу!...

-Есть! Есть, сэр!

-Эй, говнюк, почему честь не отдаёшь старшему по званию?

-Ты чего? Охуел, мужик?

-Неповиновение, мать твою! - багровеюще выходил из себя вечно-пьяный Боцман, - в кандалы бунтаря! Пиратства я не допущу! Ребята, выполнять! Живо! Где команда? Арестовать негодяя! Канониры, заряжай!

-Боцман... Боцман...

-Кто там орёт под луной будто раненая белуга?

-Боцман, Боцман, вот ты где? Сволочь...

-Да, здесь, я! Вот он он! Я! Нового матроса воспитываю...

-Ты, что? Обкурился? Совсем чика запала? Делать тебе нехрен? И так на нелегальном положении...

Делать ему было действительно нехрен кроме как пить и почти безобидно хулиганить.

Почерневший, утомлённый двадцатидневным бездельем под лучами африканского солнца, совершенно без денег вот уже вторую неделю, но неизменно умудряющийся напиваться всякой местной дряни, Генка, средней руки бизнесмен, по прозвищу Боцман, подданный РФ, совсем недавно отдыхающий, а теперь неизвестно кто, блуждал в темноте по тропинкам вокруг понаставленных в разных местах песчаного побережья бунгало и нёс всякий бред.

Несколько раз сменившиеся отдыхающие к нему привыкали сразу, как к достопримечательности. А работники отеля по-человечески, только африкански, сочувствовали его горю и кормили украдкой на кухне местными и оставшимися от отдыхающих продуктами.

Генка стыдился подобного унижения, но, краснея, ел, не в силах противостоять зовам растянутого на родине желудка, да ещё возможности побыть ненапряжённо с обыкновенными, бесхитросными людьми.

Последние двадцать дней своей жизни Боцман не только краснел и бесплатно пил, он ещё злился на соотечественных воров, похитивших у него обычную весёлость и все, выделенные для беззаботного отдыхания нетрудовые доллары, а так же мобилу, кредитную карточку, паспорт, приличные часы.

Ни позвонить на Родину, ни достучаться до посольства. Время постепенно перестало иметь для него всякое значение...

Нет больше друзей, знакомых лиц. Только постоянно сменяющиеся отдыхающие, разноязычноговорящие, понимающе-угощающие крепкими напитками, доутрапродолжающиеся обьяснения и изливания широкой русской души. Под мохнатым от звёзд небом. Среди омерзительных пальм. С хрустящим песком на зубах. С поднадоевшими, всеми силами участвующими, но чужими, в общем-то, людьми...

Дня три Боцман ловил себя на мысли, что там, ночью, на берегу, он повторяет текст, как заученный, словно артист на спектакле. Без запинки, магнитофонно, слово в слово.

-Это нехорошо. С любой точки зрения, - анализировал своё поведение Генка, - эдак ещё за бомжа, или того хуже, за бухаря будут скоро принимать.

Но не успели. За очередную скандальную выходку, Боцмана, совсем уже почти освоившегося в жаркой стране,  насильственно депортировали на Родину...

2005 год

Степан Ублюдков графоман и географ, немного повидавший всего