Рай – это когда просыпаешься утром, и понимаешь, что ты – англичанин.
Сэр Уинстон Черчиль.


Однажды я подрочил, кончил в рюмку, а потом все это выпил. Не помню точно, сколько мне было тогда лет. Думаю, примерно 16 – 17. В этом возрасте я довольно часто вытворял разные сексуальные штуки. Еще помню, как-то раз я кончил на лакированный журнальный столик, а потом встал возле него на колени и тщательно вылизал все языком. Мне понадобилось две попытки, чтобы понять, что вкус спермы мне не нравится. Конечно, я занимался подобными вещами не каждый день, но все же довольно часто. Делать это, разумеется, можно было только в часы, когда дома никого, кроме меня не было.

Каждый день после школы я мчался домой, чтобы успеть передернуть, а потом сделать то, что положено: наколоть дров, натаскать угля, вычистить и растопить печь. Праздничным у меня считался день, когда отменяли первый или последний урок. Тогда я не шел домой, а летел на крыльях любви к онанизму. Я вбегал в дом и быстро запирался. Дрожа от нетерпения, стягивая одной рукой с себя пальто, второй я начинал сквозь две пары штанов разминать головку члена. Сначала я ставил «Энигму», потом раздевался до гола, заваливался на кровать со стопкой переснятой из западных журналов порнухи и принимался за дело.

Годам к 14 я мастерски овладел техникой, поэтому мог импровизировать как истинный виртуоз. Начинал я обычно с того, что указательным и большим пальцами правой руки охватывал член у самой головки, а пальцами левой руки осторожно щекотал себе яйца. Потом я постепенно охватывал весь член пятерней и прибавлял скорость. Я дрочил то быстрее, то медленнее, оттягивая момент эякуляции. Минут через десять, когда уже начинало ломить в простате, я выстреливал, и все заканчивалось. Примерно тогда же, чтобы не пачкать все вокруг разлетевшейся спермой, я придумал покрывать головку носовым платком, и обхватывать всю конструкцию пальцами.

Дрочить меня научил мой одноклассник. Конечно, я и до него знал, что люди дрочат, но понятия не имел, как они это делают, а главное – зачем. Я только знал, что «молофья - это как белые сопли». Мой приятель и одноклассник Пашка объяснил мне, что к чему. Когда же дело дошло до практических занятий, он зарядил на своем бобиннике «Юпитер» «Bad Boys Blue», удобно расположился на кровати и принялся вовсю шурудить поршнем, совершенно не стесняясь моего присутствия. Я стоял и наблюдал, как на кончике его головки медленно набухает капелька смазки.

По своему природному человеколюбию я поделился ценной информацией о радостях самоудовлетворения с другими одноклассниками. Повели они себя неожиданно иррационально. Вместо того, чтобы рассказать мне о своем не менее богатом опыте, они подняли меня на смех. Я расстроился, но больше всего стало противно, когда я увидел, что Пашка примкнул к моим гонителям. Конечно, просто так стерпеть это я не мог, поэтому спокойно напомнил ему о его же представлениях, которые он для меня устраивал. Нисколько не смутившись, Пашка соврал: «Это ты сам тогда первый ко мне пришел и сказал, что дрочить надо, чтобы кончать!». Вот так. Ну да ладно, бог ему судья. Говорят, он сейчас совсем сторчался.

Так я стал всеобщим посмешищем. Я и до этого особой популярностью в классе не пользовался, а тут вовсе стало некуда деваться. Однажды на уроке учительница сказала о каких-то обезьянах, что они «большие драчуны». Все пацаны в классе заулыбались, захмыкали и стали коситься на меня. И повторяли при этом громким шепотом: «Дрочуны, дрочуны!». Косились на меня. Девчонки делали вид, что ничего не заметили. Но я-то знал о них всю правду. Иногда, чаще всего случайно, ко мне в руки попадала такая дико популярная вещь, как «Откровенник». Всякий раз я старался быстро посмотреть, что написали мои предшественники. Так вот, все мои одноклассницы в разделе «Ваши антипатии среди мальчиков» (или « среди пацанов»: встречались разные редакции), всегда писали одни и те же инициалы, мои и еще одного неудачника из того же класса.

Как бы то ни было, я всегда думал только о сексе. Если же мне и приходилось иногда думать о чем-то другом, об алгебре, например, то сразу по окончании этого процесса я снова принимался мечтать о сексе. Но реально поебаться мне совершенно не светило, поэтому выход оставался один: ежедневный безудержный онанизм.

В ту пору я любил ходить в баню. Во-первых, у нас в доме не было горячей воды и канализации. Во-вторых, настал момент, когда я перестал помещаться в корыте. Тогда мы стали ходить в баню.

Ходили мы туда так. Сразу после школы я садился не на 3-й трамвай, как обычно, а на 11-й. Он довозил меня до завода, где на благо родины въебывали мои предки. Там же неподалеку располагалась баня. Она и сейчас там. Я приезжал и брал три билета: один себе, два для предков.

Я занимал душевой номер и получал целый час полного уединения. Там я мог многое себе позволить. Дрочить например. Или курить. Или петь песни. Или дрочить, курить и петь песни одновременно. С тех пор, всякий раз закуривая, я испытываю легкое сексуальное возбуждение. Поскольку курил я тогда очень мало, я мог позволить себе «Флуераш».

Оказавшись в душевой, собственно на мытье я отводил минут пятнадцать. Затем наступал черед настоящего удовольствия. На широкую каменную скамью я ставил перевернутый вверх дном банный таз, и усаживался на него верхом. На этом троне, позабыв обо всем, я предавался сеансам мастурбации, лучше которой для меня тогда вообще ничего не было. В моих фантазиях фигурировали вполне конкретные персонажи: мои собственные одноклассницы, многие из которых были очень даже ничего. Счастливая возможность как следует рассмотреть их молодые упругие грудки и задницы выпадала мне во время уроков физкультуры и редких поездок всем классом на пикник. В своих мечтах я овладевал ими всеми мыслимыми способами, устраивал оргии, выдумывал какие-то ситуации, обстановку, в общем, полностью уходил в невообразимо прекрасный мир, где все красивые особы женского пола имели одно единственное предназначение – удовлетворять мою ненасытную похоть.

Обычно я кончал несколько раз подряд, доводя себя этим до полного изнеможения. Иногда от напряжения, высокой влажности и недостатка воздуха я терял сознание. Я сидел, тяжело дыша, с закрытыми глазами, уткнувшись лбом в холодную, обложенную коричневым кафелем стену. В такие минуты меня приводил в чувство стук в дверь и голос уборщицы, оравшей, что у меня осталось пять минут. Тогда я разлеплял глаза и, пошатываясь, шел одеваться.

Однажды, сидя на перевернутом тазу, я умудрился так согнуться, что сумел дотянуться языком до кончика собственного члена. С третьего или четвертого раза я научился обхватывать всю головку губами. До фрикций, правда, дело не дошло. Трудно даже представить, что сделали бы со мной в школе, вздумай я кому-нибудь рассказать об этих банных упражнениях.

Вообще, в своем отношении к сексу я долго пребывал в состоянии блаженного инфантилизма. И это несмотря на то, что член у меня встает лет с четырех, а первый урок полового воспитания один знакомый хулиган преподал мне, когда мне не было еще и семи. Еще тот тип научил меня всем основным матерным словам и ездить на двухколесном велосипеде. Короче, ценный был кадр. Надеюсь, он сейчас на свободе. В общем, несмотря на достаточно глубокую осведомленность, я долго полагал, что откровенность в разговоре, касающемся этих дел вполне естественна. Скоро мне представился случай усомниться в непоколебимости этого императива.

Летом я вырвался из ненавистного города в пионерлагерь. Освоившись и почуяв свободу, я совершенно утратил бдительность, и, не задумываясь, продемонстрировал свое умение новообретенным друзьям. Я до сих пор с грустным недоумением вспоминаю метаморфозу, что с ними произошла в ту минуту. В один миг эти приятные и доброжелательные ребята превратились в странных злобных человекоподобных существ. Короче, вкачали мне тогда – чуть жив остался. Дни, оставшиеся до конца смены превратились в пытку. Однажды, доведенный уже до отчаяния, я не сдержал слез при большом скоплении народа. Тогда я услышал, как у меня за спиной какой-то пацан, на вопрос, почему я плачу, сокрушенно произнес: «Дрочит…». В этой реплике даже не было осуждения. Человек словно говорил: «Дааа… угораздило…». В общем, чтобы понять, что язык лучше держать за зубами, мне понадобилось дважды наступить на одни и те же грабли.