До чего же мне херово, думал Гагин, шагая пятничным вечером через сквер. Вон, люди пиво пьют, веселятся, даже дождь им нипочем, — счастливые. А мне как не везло, так и не везет…
В кармане шуршал аванс. Гагин начальничью подачку даже пересчитывать не стал, чтобы не травить лишний раз сердце. Купил в гастрономе поллитру, пришел домой и уселся в прихожей. Сердце разрывала тоска, усугубленная жалостью к себе. Ни от чего — просто так. От общей херовости. От извечной жизненной несправедливости. Из-за нервных переживаний у Гагина разыгралась бессонница, и теперь он сидел ночами напролет, пялясь в телевизор. На освободившемся временном просторе мятущаяся душа болела еще активнее — в общем, дальше так жить было невозможно.

Чего я, не человек, что ли? — подумал Гагин. — Сижу тут,  сижу, а счастье стороной проходит... Вот позвоню Щукину, пусть со мной выпьет. Глядишь, секретом каким поделится. Рецептиком.
Щукин был сотрудником Гагина, любимцем баб и баловнем начальства. Ничем особо среди коллег не выделяясь, он, тем не менее, как-то умудрился за короткое время огулять половину женского состава предприятия, и, ходили слухи, начальницу тоже. Общаться с ним всегда было весело. Но трубку снял совершенно другой человек — хмурый, молчаливый и нехорошо пьяный. Гагину большого труда стоило распознать в нем трезвенника-Щукина.
— Гена? Че такое? — удивился он.
— Уволили меня, — сказал Щукин скорбно. — Эта сука старая… Ей, видишь ли, не понравилось, что я ее секретаршу… того... Вот жаба!
— А правду ребята говорили, что ты ее и саму... тово? — спросил прибалдевший Гагин.
— Неа. Оттого, видать, и уволила, — проворчал Щукин и, не зная, что еще добавить, положил трубку.

Кому еще позвонить со своими душевными жалобами, Гагин не знал. Друзей у него в данный период жизни не водилось, а проект «жена» из-под носа выхватил другой разработчик еще на стадии альфа-тестирования. Тогда он решил под удобным предлогом заглянуть к соседу Бабкину — тот работал в какой-то крутой фирме и заколачивал жуткие деньги. Стоило бы выведать у него секрет вечного благодушия.
Скрипнула дверь — на Гагина глянул заросший ворсом соседский фэйс. На заднем плане, подсвеченная кухонным дверным проемом, стояла табуретка и болталась веревочная петля, которую явно только что трогали.
— Ты чего это, Михалыч? — прифигел Гагин, нетактично заглядывая Бабкину через плечо.
— Жена ушла, — замогильным тоном сказал сосед. — Нашла себе кого-то. Сказала, что я кроме бабок ничем не дорожу. А ведь я для нее... дуры… старался… — Бабкин принялся всхлипывать. — С работы…. На работу…

Гагин молча отвязал петлю, налил самоубийце стакан и пригрозил кулаком. Сказал ему, что всё еще образуется, а мысленно похвалил себя за то, что в свое время не женился.
Потом вышел во двор покурить. На лавке торчал с сигаретой лысый мужик из соседнего подъезда. Фамилия его была, кажется, Бякин. Этот был по-настоящему крутой — работал директором завода, ездил на «бумере» и имел в женах натуральную блондинку с третьим размером бюста. Сейчас объект тайной зависти Гагина почему-то мок, нахохлившись, под дождем. На земле у его ног уже белело с полдесятка окурков.
— Че, сосед, грустный такой? — миролюбиво начал, отпивая из бутылки, захмелевший уже Гагин. — Тоже жена бросила, что ли?
Бякин недоумевающе глянул на него, потом на бутылку и красноречиво промолчал. Вполне устроенный таким ответом Гагин присел рядом, и они стали молчать вместе.
— Да хоть бы и ушла, — вдруг нарушил тишину Бякин, теребя мокрый галстук. — Всё равно у меня не стоит с самой армии. Я в ракетных войсках служил… И дети у нее неизвестно от кого. Но это ладно. Это пусть. А я вот час назад тачку новую разбил, прикинь?.. Вдребезги. Мало того, что на двадцать пять штук попал, так она ко всему еще и не застрахована была… — он посмотрел на тару в руках Гагина. — Слышь, сосед, дай отхлебнуть, а?
Гагин сунул ему бутылку, встал и по-английски ушел в подъезд. Дома лег на диван и глубоко задумался. Выходило, что херово вокруг всем без исключения, а вовсе не только ему…

За стеной жалобно звякнула посуда, кто-то исступленно крикнул: «Ты мне, сволочь, всю жизнь испоганила». В ответ полетел неразборчивый собачий и женский лай. Затрещала, ломаясь, мебель, взвился облаком густой пьяный мат, что-то упало, разбилось и запрыгало с громким дребезжанием. Захныкал, быстро переходя на ор, разбуженный ребенок. Под звуки тарелочного концерта Гагин с облегчением закрыл глаза и камнем провалился в сон.

13 октября 2005 г.