Все свои произведения Мисима писал так: брал чистый лист бумаги, писал последнее предложение, а потом все остальное — с начала. Так же он распорядился и собственной жизнью, ибо с ранних лет сознательно вел ее к продуманному завершению. Об этом свидетельствует даже взятый им литературный псевдоним. Мисима — значит Завороженный Смертью.


В квартире было так тесно, что, казалось, мраморные плитки пола плотнее прижались друг к другу, чтобы уместиться между белых стен, а двуспальная кровать, занимавшая три четверти жилого пространства (смотри - это удобно: прыгаешь с этой стороны - душ, а с этой - выход) напоминала мамонта, загнанного первобытным племенем в яму-ловушку, молчаливо ожидающего града камней и дождя из копий под дикие крики и воинственные завывания.
Щелчёк и вот ожил, запрыгал по стенам рикошетами пуль, забился в экстазе, забубнил озабоченным голосом диктора службы новостей и, вдруг, затих на полувзгляде телевизор.
Глоток текилы, языком шершавую соль с горячего плечя (-А ты? -С ладони.) и ломтик лимона зубами на двоих под жалобный скрип мамонта-кровати, а лампа одноглазо следит с потолка, как одежда, потеряв изгибы тела, превращается в бесформенный хлам на полу.
Грустная суфийская музыка из соседнего окна, как лейтмотив к путешествию дыхания с полушарий груди вниз по течению текиловой реки, клубничный вкус на губах незаметно, ртом надетого презерватива и сдавленный стон, сквозь закрытые веки, слезой оргазма.
Возмущённо бормочет разбуженный душ, с мыльной пеной утекает туман недосказанных мыслей, а кошачий изгиб принимает раскрытым розовым цветком поцелуи языка и пальцев, змеями ищущих точку-призрак.
Весёлая болтовня закипающего чайника, стаканный стук ложки и пристальный взгляд из-под опущенных ресниц на пустые стены, старую кровать, покрытую слоем сонной пыли и на трещины, весело бегущие по прижавшимся друг к другу мраморным плиткам пола давно уже пустующей квартиры, чей покой иногда нарушался лишь грустной суфийской музыкой, доносящейся из соседнего окна.
Они оба умерли 8 лет назад.

© Пох-and-Нах