Если протяжные звонки убитого дребезжащего звонка Кузя ещё мог игнорировать при помощи прижатой к уху подушки, то на ножные удары в хлипкую, словно фанера туберкулёзника, дверь, от которых, казалось, сотрясался весь мир, отреагировать всё же пришлось. Полураздавленным муравьём подкултыкал к двери.

-Кто, бля? – спросил он, хотя уже кажется, понял кто.

Вместо ответа в дверь так уебали с той стороны, что замок всхлипнул всеми своими шурупами, посыпалась какая-то деревянная перхоть, и Кузя поспешил открыть.

Увидел две ненавистные рожи. Сдвинувшись вправо и выколупывая острые сохлые камушки из внутренних уголков глаз, впустил их в свой личный хаос. В свою квартиру. По привычке просканировал подьезд на предмет возможного сьёба кошки, но потом вспомнил, что…

-Ни хуя ты поспать, - тихо сказал первый, проходя мимо него,- у меня аж нога заболела.
    Это Ферзь.
Спутница его молча протиснулась мимо, но при этом так отчётливо вдавила прохладный сырой каблук Кузе в подьём голой ступни, что аж треск послышался. Кузя только дёрнулся да скрипнул бивнями, хотя ему хотелось впечатать такой подзатыльник в беззащитный пробор меж двух псевдодевчоночьих косичек, чтоб сучонка, мягко кувыркаясь, влетела в комнату и остановилась бы лишь у противоположной стены, в буреломе повреждённой мебели. Но этого делать не нужно. Во-первых, это было бы губительно для бизнеса, а во-вторых, - это же Мариночка.
Гость в дом – Бог в дом.
Двумя пальцами, словно лабораторным пинцетом, Ферзь изьял  с кресла вялую Кузину футболку и обронил её в угол. Сел в кресло (тут было бы уместно «закурил», но он не курит). Кинул на стол темно-зелёный, увесистый пакетик. Спросил:

    -За неделю скинешь?
    -А ганж тот же?
    -Да покруче бля.
    -За неделю вряд ли. Продаю только своим, а их реально не так-то много. Недели за две минимум.
-Какой-то ты необщительный стал, Кузьма. В натуре. Друзей у тебя  почему-то мало. Денег тоже. Баба от тебя ушла. Нахуй ты так живёшь-то?
    -Ещё и кошка вчера сдохла. (Тут бы неплохо и ему закурить, но и он  не курит (табак)). Я ведь, братка, депрессивный интроверт. А у таких всегда мало друзей. Но счас не об этом. Ты мне вот лучше скажи: на хуя ты её-то с собой привёл, а? Это же пиздец как бестактно с твоей стороны.
    -С её стороны. Она сама захотела. Слушай, давай я тебе ещё человек несколько подгоню. Надёжных и респектабельных клиентов. В натуре. Надо же как-то дело расширять, втроём ведь кормимся. Семейный, тыкскыть, бизнес, хе-хе.
    -Нах. Знаю я твоих надёжных – фикса через зуб и синие перчатки. Займёт пять, отдать за два норовит. Спасибо, предпочитаю студентов, а не уголовников.
    -Сам ты бля студент!
    -Какой разборчивый банчила пошёл, - впервые подала голос Маринка.
    -Марин, помолчи пожалуста, - негромко произнёс Ферзь, и это произвело больший эффект, чем в своё время Кузино истерическое «Заткнись нахуй дура ебаная!»

Маринка склонилась над горой компакт-дисков. Тишайше скрипнул ремень, попка обтянулась и обозначилась.
Забивая, Кузя вспомнил, что когда впервые увидел эту расчудесную задницу, ему подумалось: «Эту жопу я просто обязан поиметь». Слова тогда, правда, ещё были другими. Красивыми. Но слово «обязан» там точно было.

Дальше Кузя рассказывает.

В семье не без подгона.
Вот эти гости, что у меня сейчас были, это знаешь кто?
Маринка – это бывшая жена моя, а Ферзь –  двоюродный братан. Старший.
Почему развелись? Да не сошлись характерами. Мне всё похую, а ей всё допизды. Видишь, какие разные люди. Ну не только поэтому конечно. Она знаешь, кем раньше работала?

После недельного платонического (ебанутое слово какое-то, но по-другому как ещё культурно выразить, мол, - ещё не трахались) знакомства я с большим трудом надсаживаюсь к ней в гости. Одноместная хрущовка в полуебенях. Дверь, окна, ну это как у всех…Из диковин только худосочный бонсай да полувёдерный кальян с массивной чашкой и толстыми, словно щупальца осьминога, шлангами. Она жарила мне пельмени. Обычные покупные пельмени, которые при варке пахнут гавном, а если их жарить, то ничего. Потом кальян раскочегарили.  
Я хотел её дико, и чтоб узреть на очаровательной мордашке райскую улыбку, говорю:
-Это самое вкусное, что я ел в своей жизни. (буль-буль-буль (это кальян)). Я о пельменях.
От комплиментов же бабы подтекают. Она молчит. Смотрит. Красивая, сука! Знаешь, есть такая красота, от которой даже немного хуёво поначалу становится. Спрашиваю:
-А ты что самое вкусное ела в жизни?
-Если честно…(буль-буль-буль)
и начинает рассказывать

В начале зимы 97 года это было. У нас вообще-то апартаменты свои были на Маркса, но приходилось иногда коллег из дочерней фирмы на трассе подменять. Хули – паблик рилэйшн. Холод собачий, люди все позакутались, как ниндзи. Мы не на самой трассе стояли, мы же не лоханки какие-то, солидная всё-таки фирма. Сидели в «Хайсе», только в нём печка сука поломалась. Часа через три я замёрзла настолько, что уже даже мечтала о сауне там или даже просто тёплой машине.
Тут нас с Танюхой додик какой-то взял. Халявный вроде вызов – мы лизались, он дрочил, прям в машине. Потом говорит Танюхе, мол, соси. А сам по газам. А мне чё-то смешно так стало. И только они с Танюхой на пару разогнались, как он в эту, в выбоину на дороге (типа впалый полицейский) со всего маху – хуякс! И как заорёт! Танюха ему залупу нечаянно надкусила. Ну чё, дальше мрак полный. Озверел. Отпиздил обеих до черноты, какому-то другу позвонил. Увезли нас на дачу. И там два дня вместе с другом своим изгалялся, как хотел. Хуй-то у него болел, так он этой, как её… скалкой. Называл это «ебля с Буратиной». Хорошо у них там, на даче Артамона не было. Не кормили. Только били и ебали. Я уже и не понимала, что именно со мной делают – бьют, ебут (и если ебут, то чем), или и то и другое. На третий день у него хуй от Танькиных зубов вообще распух, он уехал в больницу. А второго спьяну мы залечили, что теперь работаем только на них, и можно, мол, мы пойдём возле дома на дороге поработаем, а филки потом ему принесём.  Тот, прикинь, согласился. Вышли на улицу, у какого-то шкета-лыжника телефон попросили позвонить. Алик приехал, нас забрал. Мы хотели эту дачу ёбаную поджечь, но Алик не дал. Сказал, что там во дворе тачка с ментовскими номерами. И вот, когда в город вьезжали, там, на развилке «Подорожник» стоит. И Алик купил нам по горячему бутерброду с бифштексом. Так вот этот бутерброд и был самым вкусным, что я ела в своей жизни.

Потом тащит меня в комнату, за руки привязывает моим же ремнём к батарее и минут сорок сосёт под разными углами. А я в таком шоке от её рассказа, что кончить никак не могу. Потом её вдруг икота одолела, и хуй пару раз смешно так изо рта у неё выскочил. Ну, короче, стали жить вместе.
Отдельные моменты, конечно, напрягали. Вот ебёшь её, а она пальцы тебе сосёт, а пальцы другой руки в очко себе засовывает. Видно, что одного хуя ей вроде как маловато. Или вот представь, дрючишь её, а она глаза вообще не закрывает. Смотрит на тебя, смотрит. Блять, меня это накаляло почему-то.
Пизда у неё примечательная такая – просто ровная щель, безо всякого торчащего мяса. Просто щель.
А так вообще хорошо жили. Она душой израненной жалась ко мне. Я тогда так себя лечил: что ж, что она работала? Я ведь тоже многих ебал. Не за бабки, правда…
Потом она начала ночами пропадать. Говорила, что на дежурствах.
Раз ночью просыпаюсь, а она сидит на пороге и воет…В руке – роза…
Другой раз инфекцию какую-то принесла. Типа молочницы, только сильнее. Пизда в кляре. Говорит, застудила.
Потом чё-то всё хуже, хуже. Такая хуйня со временем продавливает.
Напьёмся вместе, и начинается грязь.

«Хуй у тебя, что ли, меньше стал. Я его чё-то почти не чувствую».
«Да нет, это просто у тебя дырки на дежурстве растрепались».

Или вот так.

«А сколько ты брала?»
«Ну, сантиметров восемнадцать. Глубже не получается - давлюсь».
«Да я про деньги. Сколько за раз брала?»
«А. Ну там не раз, а час. За час шессот».
«Чё-то дохуя».
Ну разве могут два любящих человека так беседовать?

Потом Ферзь освободился. Пока в его хате ремонт доделывали жил у меня. Конечно, с ней сходу снюхался. Хули, только с зоны, а тут такая тёлочка. Прихожу раз с работы, а они уже и сумки собрали. Он мнётся, слова подыскивает. Хули, ни хуя себе – пожил, называется, у брата. Да всё пучком, говорю, благословляю. Девка-то она неплохая, пропащая только. Может, с ним выберется. Он, по-моему, так ни хуя и не знает. Знаешь, у меня один хуй временами бывает такое острое чувство…что проебал что-то…

-Слушай, Кузя, а на хуя ты мне всё это рассказываешь?

Тот усмехается.
-Да я так обкурился, что готов всю свою ёбаную жизнь тебе рассказать. Невзирая даже на то, что ты всего лишь душа моей вчера усопшей кошки.