Этот сайт сделан для настоящих падонков.
Те, кому не нравяцца слова ХУЙ и ПИЗДА, могут идти нахуй.
Остальные пруцца!

Олег Лукошин :: Помню Тебя, Сейфуль – Мулюков!
Брат пригласил меня на день рождения жены. Я не очень хотел идти, отношения с ним у меня не ладились, с женой его – особенно. После того, как он открыл свою фирму и женился на этой суке Светлане – дочери владельца холдинговой компании, он стал избегать меня. Я понимал почему: ему было стыдно за брата – плотника. И науськивала его в этом жена – в её кругу не было позора больше, чем родственник – пролетарий.
Однако пошёл.
-    О, Егор! – приветствовал меня Кирилл в своём загородном особняке, после того, как я, в сопровождении охранника и под лай собак, которых держали тут целую псарню, проследовал в дом.
-    Здравствуй, - протянул я ему руку.
-    Привет! – рукопожатием он не ограничился, обнял меня. Я такого внимания не ожидал.
-    Рад тебя видеть! – хлопал он меня по спине.
Появилась его жена.
-    Егорушка! – неподдельно обрадовалась она мне. – Как здорово, что ты пришёл!
В искренность её я конечно не верил.
-    Здравствуй, Света! – попытался улыбнуться.
Она поцеловала меня в щёку. Я даже растерялся на мгновение – никогда не помнил за ней такой нежности.
-    Поздравляю с восемнадцатилетием, - пошутил, взяв себя в руки.
-    Ой, да брось ты! Тридцать пять – вот мой возраст. И никуда от него не денешься.
-    Я без подарка, извини, - развёл я руками. – Просто не придумал, что тебе можно подарить.
-    Да какие подарки, Егор! Молодец, что сам пришёл! Проходи в зал.
-    Проходи, - кивнул и Кирилл.
Взяв под руку, он повёл меня в зал.
-    У меня к тебе серьёзный разговор, - сказал он по дороге. – И пригласили мы тебя не просто так.
Я напрягся.
-    Я очень много думаю о тебе, - продолжал он. – И знаешь… Мне не нравится, что мы так отдалились.
Стол, накрытый посередине зала, ломился от яств.
-    Это не по-семейному. Не по братски. Да и живёшь ты как-то… Плотником работаешь, не женат… Это всё связано – кто сейчас за плотника замуж выйдет?
Разговор этот мне не нравился.
-    Так дальше нельзя, поверь мне. Никто сейчас так не живёт, как ты. Я вообще не представляю, как на твою зарплату можно жить.
-    Да я в общем-то не жалуюсь. Мне хватает.
-    Вот – мне хватает. Что за крохоборская философия! Разве можно с такими взглядами чего-то добиться в жизни?!
-    А что – нужно?
-    Конечно нужно! Конечно!
Я уже жалел, что пришёл.
-    Короче, Егор! Я хочу помочь тебе! Устроить тебя на приличную работу.
-    Знаю я твои приличные работы…
-    Работа действительно приличная, можешь мне верить. Заместителем директора по учёту. Перспектива есть. Поработаешь, пообтерёшься – очень возможно, что выше пойдёшь.
-    Спасибо, - ответил я. – Но стоит ли? Я вполне доволен своей жизнью.
-    Возражения не принимаются. Гости разойдутся – мы с тобой подробнее побеседуем.
Гости постепенно съезжались. Всего набралось человек тридцать. Поздравляли Светлану. Кто дарил перстень с бриллиантом, кто соболиную шубу. Самым дешёвым подарком оказалась видеокамера. Я сидел в уголке и чувствовал себя уличной дворняжкой. «Уж выпить бы, что ли», - думал.
Наконец всех пригласили к столу. Стол был шведским и у них всё это называлось фуршетом. Есть стоя оказалось очень непросто. Я ни с кем не разговаривал и ощущал большую скованность. Лишь после пары рюмок почувствовал себя лучше и стал взирать на это сборище более снисходительно.
Вечеринка была до ужаса скучной. Все не спеша прохаживались по залу и вели какие-то бестолковые разговоры. О музыке, о театре, о кино. Кто-то пытался шутить – до такой степени не смешно, что просто неловко делалось. Ему, однако, улыбались.
-    Вчера весь день смеялся, - сказал я стоявшей рядом даме, решив поучаствовать в разговоре.
-    Смеялись? – отозвалась она. – Над чем же?
-    Вспомнил фамилию одну. Сейфуль-Мулюков. Помните, был на центральном телевидении такой журналист-международник?
На меня обратили взор и другие гости.
-    Нет, не помню, - улыбнулась она.
-    Ну как же, Фарид Сейфуль-Мулюков. «Международную Панораму» вёл, «9-ю Студию».
-    Не помню.
-    Ну, их целая кодла была. Сейфуль-Мулюков, Бовин, ещё кто-то. Я к чему это – смешная фамилия очень. И вспомнил её неожиданно так. Хоба на – Сейфуль-Мулюков! Долго смеялся.
-    Как-как вы говорите? – обратился ко мне какой-то мужчина.
-    Сейфуль-Мулюков.
-    Араб какой-то?
-    Может и араб, я не знаю. Политический обозреватель.
-    В какие это годы?
-    Семидесятые – восьмидесятые.
Мужчина задумался.
-    Нет. Что-то не припоминаю.
-    А вы с какого года?
-    С шестьдесят второго.
-    Ну как же, должны помнить! Я моложе, и то помню.
Никто из гостей Сейфуль-Мулюкова не помнил.
«Ну блин тупые! – думал я. – Что за интеллект у вас, если вы Сейфуль-Мулюкова не помните?!»
-    Советские времена ещё были, - продолжал я объяснять. – Холодная война. Вот он всё про гонку вооружений рассказывал, про обстановку на Ближнем Востоке.
-    Советские времена? – удивилась какая-то женщина. – Это что за времена такие?
Я юмора не понял.
-    Ну как какие, - развёл руками. – Времена Советского Союза.
-    Советского Союза? – переспросили меня. – Это промышленная компания какая-то?
Я вглядывался в лица гостей.
«Сволочи! – дошло до меня наконец. – Меня разыгрывают! Неужели думают, что я поведусь на такую тупость?»
-    Союз Советских Социалистических Республик! – гордо и оскорблённо произнёс я. – Страна, в которой вы родились и выросли.
Гости смотрели на меня недоумённо. Особенно - брат с женой.
-    Но мы родились и выросли в Великой России, - серьёзно ответил мне кто-то.
Я начинал злиться.
-    Я понимаю, - сказал, - что в своей жажде наживы вы готовы отвергнуть всё святое и ценное, что есть в нашей жизни. Но отрицать историю… Это уже что-то из ряда вон выходящее.
Кирилл, побледневший и смущённый, делал мне какие-то знаки. Я не реагировал.
-    Егор! – позвал он меня наконец. – Пойдём, обсудим кое-что.
-    Кирилл! – крикнул я ему. – Киря! Ну хоть ты-то не прячься за идиотской маской. Я не знаю, может у вас так принято – разыгрывать пролетариев, но шутка ваша – неумная.
-    Егор, - голос брата стал жёстче. – Подойди ко мне, пожалуйста.
-    Может и ты скажешь, - кричал я ему, - что Советского Союза не было?!
-    Ни про какой Советский Союз я не знаю, - раздражённо ответил он, подходя ко мне. Схватив за руку, попытался вывести меня из зала.
Я завёлся.
-    Гады! – крикнул я, швыряя рюмку об пол. – Сволочи зажравшиеся! Сталина на вас нет! Ленина! Дзержинского! Они бы сгноили вас живьём. Вы ненавидите меня за то, что я беден. За то, что не швыряюсь капустой. Но я выше вас, потому что честнее! И победа, в конце концов, будет за нами!
Подбежавшие охранники вывели меня из зала. Брат бормотал что-то, но я его не слушал. Торжественно плюнув ему под ноги, я оставил этот очаг разврата и лжи.

Весь следующий день не мог успокоиться. Сидел в своей плотницкой каморке и возмущался.
-    Ренегаты! Предатели! Готовы отказаться от всего святого, растоптать своё прошлое – лишь бы получать наживу. Как велика их ненависть к рабочему классу! Как далеки они от трудового народа!
Работы почти не было. За весь день заказали всего два гроба.
Вечером ко мне заглянул хозяин.
-    Как дела? – осмотрел он каморку.
-    Нормально, - отозвался я.
-    Сколько заказов сегодня?
-    Два.
-    Всего два?
-    Да.
-    Плохо, плохо. Ты сделал?
-    Да, вон стоят.
Хозяин похлопал по стоявшим у стены гробам. Придраться было не к чему.
-    Ну ладно, - сказал он. – Рекламку надо дать. Подзабыли наверно про эту точку. Не может же быть, чтобы меньше умирали.
-    Степан Валерьянович! – обратился я к нему, когда он уже собирался уйти.
-    Что? – обернулся он на пороге.
-    Я у вас спросить кое-что хотел…
-    Оклад не повысится, мы уже говорили на эту тему.
-    Да я не об этом…
-    А о чём?
-    Вы случайно не помните, ведущий был такой на телевидении – Сейфуль-Мулюков. «Международную Панораму» вёл, «9-ю Студию»…
-    Это викторины какие-то?
-    Да нет. Общественно - политические передачи.
-    Нет, не помню.
-    Ну, при Советской власти ещё…
-    При какой власти?
Я осёкся.
-    Советский Союз вы ведь не забыли?.. – добавил тихо.
Степан Валерьянович нахмурил лоб.
-    Советский Союз… - произнёс он задумчиво. – Чё-то слышал. Но точно не помню.
Я был в большом недоумении. Хозяин разыгрывать меня не мог – у него отсутствовало чувство юмора.
-    А к чему это тебе? – спросил он.
-    Да так. Поспорил тут…
-    Ну и кто выиграл?
-    Пока проигрываю я.
-    Ха! – хмыкнул он. – На тебя похоже.
В течение нескольких дней я осторожно расспрашивал клиентов про Советский Союз. Никто про такую страну не помнил.
Я пребывал в абсолютном отчаянии. За всю мою жизнь со мной не происходило ничего подобного. Окружающая действительность, такая близкая и понятная, вдруг ощетинилась иглами и в одночасье изменила свою сущность.
С получкой я напился.
Покачиваясь, шёл по улице. На обочине дороги сидел старик, просил милостыню.
-    Отец! – подошёл я к нему. – Я тебе червонец дам, мне не жалко. Только ответь мне честно на один вопрос. Ответишь?
-    Отвечу, если смогу, - прошамкал он беззубым ртом.
-    Ведь ты помнишь Советский Союз, батя!? Скажи, помнишь? Ты не можешь не помнить его.
Старик нервно огляделся по сторонам.
-    Тссс!!! – прижал он палец к губам. – Заткнись, дурак! Хочешь, чтоб тебя забрали?
-    Забрали?! – недоумевал я. – Куда?
К нам подошли какие-то люди в кашемировых пальто.
-    Вы интересовались Советским Союзом? – спросил меня один из них.
-    Да! – кивнул я.
-    Я его не знаю! – махал руками старик. – Первый раз вижу!
-    Не пройдёте с нами? – взяли они меня за бока. – Мы многое объясним вам про Советский Союз.
По их лицам было ясно, что отказываться нельзя.
-    Пожалуйста, - ответил я.
Меня посадили в стремительно подъехавший «Мерседес» и куда-то повезли. В машине одели на глаза повязку. Ехали мы довольно долго. Когда машина остановилась, меня вытащили и повели по каким-то гулким коридорам. Пахло сыростью и затхлостью.
Меня усадили на табурет и сняли повязку. Передо мной за столом сидел человек в белом халате.
-    Егор Николаевич Батраков? – улыбнулся он мне.
-    Он самый.
Человек добродушно покивал.
-    Значит вас беспокоит Советский Союз?
-    Он меня не беспокоит, - ответил я. – Просто я его не забываю.
-    Ах, не забываете!.. Это усугубляет ситуацию.
-    А вы, простите, кто такой?
-    Я – психиатр, - сказал человек. – Вы находитесь на медицинском освидетельствовании с целью выявления у вас психических отклонений.
-    У меня нет психических отклонений.
-    Это мы выясним… Скажите пожалуйста, кем вы работаете?
-    Плотником.
-    Хорошо зарабатываете?
-    На жизнь хватает.
-    Женаты?
-    Нет.
-    Были?
-    Да.
-    Почему расстались?
-    Не ваше дело.
-    Подруга, любовница?
-    Это вас тоже не касается.
-    Скажите, когда вы в последний раз были с женщиной?
-    Какая вам разница!? – я начинал выходить из себя.
-    Понятно, понятно… - закивал доктор.
Какое-то время он молчал, пристально меня разглядывая.
-    Эх, Егор Николаевич! – изрёк наконец. – Что ж вы так… И брат у вас уважаемый. А вы… Советским Союзом заболели.
-    Ничем я не болею! Это вы с ума все сошли.
-    Хорошо. Я объясню более популярно. В 90-х годах прошлого века психиатры нашей страны стали фиксировать крайне необычное заболевание. Оно получило название «Советский Союз». Советский Союз – это болезнь неудачников. Людей, по каким-либо причинам не добившихся в жизни того положения, которое воспринимается всеми как успешное. Советский Союз – это чудовищная иллюзия, миф о прекрасной и справедливой стране, которая якобы существовала в 20-м веке на территории России и сопредельных государств. Иногда грёзы о Советском Союзе бывают такими реальными, что люди называют имена, даты, события, будто бы имевшие место в истории.
«Сплю, может, - думал я. – Напился и сплю».
Однако чувствовалось, что алкоголь из меня окончательно выветрился.
-    Вы хотите сказать, что я неудачник? – спросил я.
-    Ну а кто же вы ещё? – усмехнулся доктор. – С женщинами не общаетесь…
-    Я не говорил этого!
-    Да и так всё видно! – отмахнулся он. – Работаете плотником, за мизерную зарплату. Кстати, что вы производите?
-    Гробы.
-    Вот видите! Разве может быть гробовщик удачным человеком с позитивным взглядом на жизнь?
Я тяжело вздохнул.
-    Коммерцией не занимаетесь… - продолжал врач.
-    Вот ещё не хватало! – фыркнул я.
Доктор посмотрел на меня внимательнее.
-    Так вы что, не читали постановление Верховной Хунты Капиталистической Стабильности о том, что неудачниками следует считать всех, кто не занимается коммерцией?
-    Первый раз слышу про такое постановление, - сказал я. – И про хунту ничего не знаю.
-    Э-э-э, дорогой ты мой! – откинулся доктор на спинку кресла. – Да у нас тут всё гораздо серьёзнее!
Он надавил кнопку на столе, вошли люди, повязали мне глаза и увели в камеру.
-    Будем вас лечить, если получится… - услышал я последние слова доктора.

Лечили меня электричеством. Пять сеансов каждый день, по два часа. Во время сеансов электронный голос объяснял мне современное политическое состояние страны.
-    Вы живёте в Великой и Свободной Капиталистической России, стране позитива и успеха, - бубнил голос. – Стране улыбающихся детских лиц, стране успешных и состоятельных людей, стране света и добра. Вы должны признать, что были больны и помочь нам сделать вас современным и кредитоспособным человеком.
По ночам меня били охранники.
-    Ты против позитива, мразь?! – прикладывали они сапоги к моему лицу и бокам. – Ты против того, чтобы все были успешными и богатыми?! А может тебе Александра Маринина не нравится?! Или Дарья Донцова?! А, ублюдок?!
Через месяц я вылечился.
«Всё верно, - сидел в своей камере, улыбаясь. – Какой в жопу Советский Союз! Что за наваждение! Великая и Свободная Капиталистическая Россия – вот моя родина. Я хочу быть успешным! Я хочу быть позитивным! Я хочу быть кредитоспособным!»
Перед освобождением мне предстояла последняя процедура – Публичное Покаяние. Высокопоставленная комиссия во главе с самим Верховным Жрецом Капиталистической Стабильности должна была рассмотреть моё прошение и удовлетвориться моим Чистосердечным Унижением.
Церемония проходила под сводами Храма Успеха. Комиссия заседала за длинным столом, а Верховный Жрец – совсем ещё не старый мужчина – сидел посередине залы на троне.
-    Что же ты, Егорушка, - спросил он меня ласково, - неужели не любишь Родину нашу?
-    Прости, Красно Солнышко! – взмолился я о пощаде. – Бес попутал.
Верховный Жрец тяжело вздохнул.
-    Такие они, бесы… Ну, встань на колени, сын мой!
Я опустился на колени.
-    Отрекаешься ли ты, - зазвучал под сводами его голос, - от заблуждений, порочащих устои и порядки Великой и Свободной Капиталистической России?
-    Отрекаюсь! – дрожащим голосом произнёс я.
-    Признаёшь ли ты, что был болен, но излечился и готов служить обществу, вливаясь в него полноценным и кредитоспособным звеном?
-    Признаю!
-    Обязуешься ли ты чтить порядки добра и позитива, что главенствуют в Великой России, признавать власть Верховной Хунты Капиталистической Стабильности и лично мою – Верховного Жреца?
-    Обязуюсь!
Члены комиссии удовлетворённо качали головами. Верховный Жрец тоже был доволен.
-    Ты можешь идти, - сказал он мне.
Я поднялся с колен.
-    А всё-таки я помню Сейфуль-Мулюкова! – бормотнул я.
Меня не услышали. В залу вводили очередного исправившегося отщепенца.

Жизнь моя теперь в общем-то стабильна. Хожу по улицам, улыбаюсь, позитивен. Лишь по ночам Фарид Сейфуль-Мулюков, словно живой, приходит ко мне во сне и рассказывает об агрессивной политике Израиля. О, что за чудные мгновения! Помню тебя, Сейфуль-Мулюков! Верю в тебя, Фарид!
Увы, просыпаясь, я вижу вокруг совсем другое.
Снова устроиться плотником не удалось. Собираю бутылки.
(c) udaff.com    источник: http://udaff.com/read/creo/40906.html