Эпиграф, который афтарша забыла написать перед частью 1:

Любовь вначале ласкова всегда.
В воспоминаньях ласкова всегда.
А любишь – боль. И с жадностью друг друга
Терзаем мы и мучаем. Всегда.
Омар Хайам.

Заледеневшие ступени скрипят под ногами, Ольга нетерпеливо притопывает, пока Макс возится с замком. Их общий старый дом. Здесь всё началось, когда они были детьми. Здесь они жили потом, когда поженились. На квартиру денег, конечно же, не хватало. Но они рассчитывали снять к осени комнатку, чтобы ей недалеко было ездить до института – последний курс надо было всё-таки закончить, а ему на все три работы всё равно надо было мотаться по разным концам города. И потом, не могла же Гаяна Михайловна вечно жить у сестры, предоставив молодым свою законную жилплощадь! Комнату снимать не пришлось, потому что они развелись через полгода.

В эти полгода Макс, сам того не подозревая, заложил основу своего будущего благосостояния. Он работал одновременно в институте, где читал лекции по культурологии, в конторе, делал технические переводы и в кочегарке, где подрабатывал сутки через двое. И так случилось, что когда через пару лет он пришёл устраиваться менеджером в одну весьма солидную компанию, на собеседовании его встретил его бывший сменщик по кочегарке, Стас. Ещё через несколько лет Макс стал полноправным партнёром и совладельцем компании. Стас любил по этому поводу приговаривать:

-Когда я услышал, как на третьи сутки работы без отдыха и перерывов этот парень травит анекдоты, я понял – он может всё.

Конечно, понял это Стас тогда, когда Макс за уши вытащил компанию из пропасти, куда она чуть было не рухнула после одного весьма неудачного решения, но про это говорить было как-то не принято. Гораздо охотней вспоминались годы безумной, но весёлой молодости.

Макс и сам вспоминал это время с ностальгией и лёгким удивлением – неужели это был я? Целыми днями он ходил с широченной улыбкой во всё лицо, раздражая окружающих вечно приподнятым настроением и кипучей энергией. Иногда ему самому казалось, что он может вообще не спать и не есть. Проебавшись целый день на работе, он возвращался в их общий дом, где его всегда ждал накрытый стол, любовно созданный уют и тёплая, весёлая Оля. Им не хватало ночи, чтобы быть вместе. До рассвета они смеялись, еблись, разговаривали и снова еблись. Засыпали засветло, обнявшись, чтобы увидеть друг друга во сне.

А потом всё стало меняться. Он не мог вспомнить точно, когда это началось, но случаться стало всё чаще и чаще. Он мог прийти домой и застать Ольгу, сидящую в халате посреди горы немытой посуды и грязного белья, курящую одну сигарету за другой и бессмысленно глядящую в окно. Или не застать её вообще – только записку на столе – уехала, мол, к подруге, не жди. Он думал сперва, что у неё завёлся другой мужчина и чуть не сошёл с ума от ревности. Но потом понял, что они слишком хорошо знают друг друга. Был бы у неё другой – он бы знал это наверняка, нельзя скрыть такое от человека, с которым ешь и спишь, чьё лицо видишь чаще, чем собственное отражение в зеркале, и чьё дыхание путаешь ночью со своим. Здесь было что-то ещё. Она стала раздражительная, нервная, взрывалась по любому пустяку. Она стала вредная.

Могла специально выключить с утра будильник, чтобы он опоздал на работу. И смотрела, блестя глазом из-под одеяла, как он мечется раненым в жопу тигром по комнате, ища носки и галстук. Могла назло выкинуть что-нибудь из его любимых вещей – и хлопать невинно ресницами: а, так тебе было нужно ещё это тряпьё? Если они куда-то выходили вдвоём, она капризничала, демонстрировала всеми способами, что её скучно и неинтересно, ныла, что устала и хочет домой. Его уход и возвращение с работы она отслеживала по часам и за пять минут опоздания устраивала настоящий допрос с пристрастием. Она почти перестала готовить, убирать: что я тебе, домашняя рабыня? А когда он приносил какие-нибудь полуфабрикаты, она брезгливо морщила нос:  это что ещё за пакость?

Макс не знал, что ему делать. Ему казалось, что он всё делает не так. В собственном доме он стал чувствовать себя нежеланным пришельцем, неуклюжим и злым великаном, который так и норовит разрушить хрустальный замок прекрасной принцессы. Она доводила его до отчаяния мелочными придирками и вечным недовольством. Он всерьёз думал сначала, что дело в нём. Он старался, как мог. Делал всё, что она просила, чего требовала, о чём красноречиво молчала. Бесполезно! Ей ничто не нравилось, всё было не так. Если он приносил апельсины, она обязательно хотела яблоки, розы кололи ей пальцы, а на васильки начиналась аллергия. У него была слишком маленькая зарплата, но он слишком много работал и мало уделял ей времени, но при этом он был слишком навязчив и совершенно не давал ей развлекаться, слишком спокойно относился, если она уходила на ночь, и совершенно извёл её своей ревностью. В конце концов он понял, что никогда не сможет ей угодить. Это было просто невозможно.

Он пытался сводить их разногласия к шутке, улыбался её ворчанию, посмеивался над её вспышками гнева. Бесполезно. Она заводилась ещё больше, переходила на крики и ругань, бросалась оскорблениями  и издевалась над ним в лицо. И тогда он тоже не выдерживал, начинался скандал – в лучших традициях этого дела, с битьём посуды, хлопаньем дверьми, уходами в ночь и пьяными возвращениями под утро. Правда, надо отдать ей должное, Ольга, по крайней мере, никогда не впадала в истерики. За всё время их знакомства Макс ни разу не видел её плачущей, так что хоть этого удовольствия он был лишён в своём первом браке. Зато уж хлебнул с лихвой в последующих. Ольга же, если ситуация становилась совсем невыносимой, просто замолкала. И молчала несколько дней. Ни слова – кричи на неё, ни кричи, хоть на голове стой.

И это молчание доводило его больше всего остального. Первые несколько часов оно воспринималось как благодать, ниспосланная высшими силами после потока гадостей, так бурно извергавшегося из её рта в его адрес. Потом оно начинало давить на психику. Просто по дому ходит безмолвное, полное укора и презрения привидение, тень его любимой женщины. Это проклятое молчание и послужило в конце концов поводом к их разводу.

Они давно уже не спали вместе. Целый месяц, наверное. Сначала она всё время уже спала, когда он приходил с работы. Или у неё разыгрывалась мигрень, или насморк, или плохое настроение, или просто лень и неохота. Она отталкивала его руки, когда он тянулся обнять её, и уворачивалась от его губ, когда он хотел её поцеловать. На той неделе они опять поссорились – и она заперлась в своём молчании, как погребе, и только посверкивала на него глазами. Шёл третий день её безмолвия. Макс извёлся уже весь, чуть разве что не сходя с ума от этой давящей тишины. В тот вечер он выпил немного на работе, со Стасом после смены. Она лежала в постели, когда он пришёл. Он тихо разделся и лёг рядом. По её дыханию он понял, что она не спит. Протянул руку и коснулся её волос, лежащих на подушке. Она фыркнула и отвернулась к стене. Из-под одеяла торчало её круглое голое плечо. Он провёл по её коже большим пальцем. Она лежала не двигаясь. Он придвинулся поближе, положил на плечо всю ладонь, провёл вверх, к шее, убирая волосы. Наклонился и прижался к тому же месту губами. Слегка укусил мочку уха, одновременно просовывая руку под сорочку, нащупывая там грудь. Смял её, теребя двумя пальцам сосок. Её дыхание участилось, губами он почувствовал, как сжались её скулы. Чтобы не проронить ни звука, понял он. И это его взбесило.

Он принялся целовать её с удвоенной силой, дразня языком, покусывая, щекоча её горячую кожу. Она извивалась под ним, уже не пытаясь отвернуться, обхватив его руками, прижимаясь к его телу, раздвигая ноги под его бёдрами. Он ёб её неторопливо, расчётливо и безжалостно, подводя к оргазму и раз за разом останавливаясь у самого пика, успокаивая её – и начиная снова. Она уже всхлипывала протяжно и стонала, самозабвенно и долго, закусив губу, её голова металась по подушке, тело двигалось как будто само по себе, билось пойманной в сети рыбой. Но этого ему было мало.

-Говори , - прошептал он её в самое ухо, - Скажи, как ты меня хочешь. Попроси меня, сладкая моя, ну же… Скажи мне…

И она заговорила. Слова путались со стонами, прорывались сквозь горячее дыхание бессвязным потоком.

-Хочу тебя… да… пожалуйста, да… прошу тебя… ты сводишь меня с ума… я тебя обожаю… я хочу тебя…сделай так…сделай так ещё…я хочу тебя…хороший мой…да, пожалуйста…Ма-а-а-кс…

Они кончили почти одновременно, он упал, обессиленный, на её всё ещё содрогающееся в судорогах оргазма тело, и заснул, опустошённый. А наутро она ушла. Оставила на столе записку на тетрадном листочке в клеточку с просьбой сообщить, когда он сможет освободить от своего присутствия ЕЁ дом.

Её дом, который она продала без всякого сожаления после смерти бабушки, Гаяны Михайловны. Он не смог присутствовать на похоронах, был в это время в заграницах на переговорах. Ему рассказали уже через месяц друзья. Он позвонил тогда ей, искренне желая узнать, в порядке ли она. В конце концов бабушка была единственной Ольгиной родственницей. Она холодно ответила тогда, что всё нормально, спасибо, помогать совершенно нечем и незачем, и вообще ей пора бежать. О её решении продать дом он узнал тоже от общих знакомых. И купил его, через подставное лицо. В агентстве покрутили пальцем у виска, но прихоть богатого клиента исполнили. То-то Ольга удивилась, когда, ещё через год после случайной встречи у кого-то в гостях он привёз её в этот самый дом…

С тех пор так и повелось. Сколько раз они встречались – вот как сейчас, неожиданно, в самых неподходящих местах – в самолёте, на премьере в театре, в парке на прогулке, в приёмной у дантиста… И не перечесть всего, и не всё припомнить. Но неизменно одно – где бы это ни случилось, с кем бы они ни были в это момент, чем бы ни занимались – в эти же двадцать четыре часа они оказывались в маленьком деревянном домике в дачном посёлке на берегу Финского залива, на их бывшей супружеской скрипучей кровати с буграми выскочивших пружин и пятном от его неловкой кончины в углу, у самой стены. Ночь – или день, или вечер, или утро с четырёх до полудня – несколько часов неистовой, жадной, упоённой ебли. И холодное прощанье, и снова всколыхнувшаяся застарелая обида, и злость на самого себя, и твёрдое решенье – никогда больше! И новая встреча…



-Дай мне ключи, я съезжу пока в магазин, - попросила Ольга.

Макс обернулся, как раз справившись с дверью. Она куталась в воротник, глядя на него исподлобья.

-Куплю чего-нибудь согреться, пока ты печку растапливаешь, - пояснила она ворчливо.

Он кивнул и кинул ей ключи. Она поймала на лету, звякнув браслетами, и по их протоптанным в снегу следам пошла к машине.

-Не забудь пожевать что-нибудь взять! – крикнул он ей вдогонку. И добавил под нос, - Наверняка мне захочется подкрепиться после тебя, моя милая.