Лето лениво, и казалось, даже неохотно накрывало давно завесневший город.
А город лишь сонно потягивался, похрустывал тысячами суставов и сочленений. Лысоватые ещё деревья, свежая прозелень сквозь жухлую желтизну газонов.
Вечер, в который стало понятно, что весна, наконец, родила, что трасса под моим окном неспособна на сколь-нибудь продолжительный акустическтй штиль, и что вот эту девчонку, стоящую рядом со мной на балконе я бесповоротно…
Она улетает завтра неизвестно насколько (навсегда), и мне этого так не хочется, что сожрал бы билет, сломал бы дверной замок или ногу ей, перевёл бы будильник (назад, назад!). Но всего этого я не сделаю никогда, ни к чему это – грубо вмешиваться в сложный механизм чужой жизни, даже такой родной, глубокомысленно замечаю я, а скорее всего просто кишка тонка интелигент херов… Надо лететь, пусть летит. Но сегодня мы ещё вместе.
Веки вечера плавно (как медленно моргает засыпающий часовой) смыкались над нами, вот-вот сомкнуться, и – стемнеет.
Фары авансом горят, хотя ещё и не очень темно, звёзды, как глазки неспелых совят. Оживает светом одно, потом другое окно.
Внизу под нами – козырёк магазина. По нему котёнок чёрно-белый подсеменил под наш балкон и задранную мордаху обратил к нам. Собалконница моя свесилась через перила верхней частью своего гибкого и прелестного до последней жилочки организма и защебетала:
-Ой, киска! Привет! Когда тебя дома нет я с ней разговариваю.
Я вЕрхом стравливаю пивные газы. Получилось весьма громко.
-Сколько раз просить, чтобы ты не делал так!
-А что, лучше эти газы в организме оставить и потом пердеть? Пусть лучше сразу выйдут.
Котейко неслышно (шум машин с трассы) мяукнул, а может и сказал чего, я не разобрал: шум машин.
-Давай ему сосиску кинем?
-Там их всего три. Нам на завтрак.
-Вот полсосиски и кинем. Получится всем поровну.
С этим можно поспорить, ведь отношение массы, скажем её податливого (особенно по утрам) тела к одной сосиске совершенно отличается от отношения к сосиске же массы вот этого мохнатого тельца.
-Кисочка, ты голодный наверное?
Кошак только что не закивал.
Косяк догорает. Можно так же рассмотреть сходную пропорцию обьёма желудка к количеству пищевой массы, образуемой одной сосиской, но я лучше поцелую её сзади в шею.
Кот был прямо подо мной. Или не совсем? Впрочем, это можно проверить при помощи той же прикладной физики. Возьмём, к примеру, закон тяготения…
-На фиг ты плюёшь в киску, дурак? Он же чей-то, просто погулять из окна вышел! Придёт домой с харчком на голове!
Значит, всё-таки подо мной. Солнышко артачливо выворачивалось из моих тыловых обьятий, ещё бы, ведь я плюнул в котёнка.
-Я же не соплями, - примирительно говорю я.
С рёвом и чадом проехала большая, громоздко-неуклюжая машина. Мы все четверо (справа и выше на балкон вышел татуированный крепыш в семейниках, и, пощупав сушащиеся на верёвке аналоги, закурил) проводили её взлядами.
-Теперь ты просто должен ему сосиску – за моральный ущерб, - это она снова о коте, который, выждав паузу между автомобилями, гнусаво мяукнул.
Внизу появились двое – один парень силой влёк другого, что-то ему активно внушая. Донеслось:
-Да плюнь ты, Толян! С ебанутым связываться… Видишь же – контуженный на всю башку…Ещё, небось нож в кармане, пыранёт, и пиздец.
-Не, ты погоди… Нахуя он маму трогает? Я за маму…
-Да хуй с ней, с мамой, пошли!
Оба хорошо врезамши. Миротворец обнимает своего возмущённого друга, и негромко увещевает его, слышно уже не всё:
-В смысле не с мамой…ну ты понял…В пизду его. Бабы ждут…неохота с мусорами видеться…пошли, братка…пойдём…
Они скрываются из виду. Тут появляется (сначала голос) преследователь, ещё пьянее, о чём свидетельствовали громкая речь и витиеватая походка. Глумливо орёт вслед:
-…на хую вертел! Зассали, козлы! Да я в одно рыло пятерых таких клоунов как вы сделаю, даже с осколками! Ещё, пидоры, без очереди не пускают! Да я за вас, гандонов рваных, гемоглобин лил (икает)…лил. Я там двух друзей…
Снова проезжает та же сложная, коптящая машина, теперь в обратную сторону. Чувак внизу, бормоча и хромая, уходит.
Совсем стемнело.
-Ну ладно, полсосики, - частично соглашаюсь я.