1.
Человек лежал на газоне, судорожно возя ногами по влажной октябрьской траве. Из-под зажатой зубами во рту зеленой зажигалки «Крикет» по щеке вниз, к редкой бороденке, сползала пена слюны. Со стороны казалось, что кто-то мазнул его по лицу губкой, вспушенной «Кометом». Руки не слушались человека. Скорчив пальцы наподобие куриных лап, человек прижимал их локтями к телу. Серый свитер сбился вверх, обнажив серое белье и полоску рыхлой белой плоти.
Лежащий на газоне был плохо одет – не грязно, но бедно, и это сводило его шансы на получение помощи от прохожих к нулю.
Человек рычал. Не потому, что хотел привлечь к себе внимание – в рык уходила часть боли, он не мог не рычать.
Приближался полдень. Мимо корчащегося на холодной скользкой почве человека прошли: пенсионер в шляпе и с тростью; молодая пара, выгуливавшая собаку; осетин – владелец коммерческой палатки и его подчиненная, продавщица с Луганщины. Проходя мимо человека, они замедляли шаг и поворачивали головы, глядя на эпилептика с веселым испугом. Слишком далеко не уходили – избрав место для наблюдательного пункта не далее, чем в пятидесяти метрах, ждали развязки неожиданного развлечения.
Из подъезда дома напротив вышел мужчина. Слегка за тридцать, в свитере. На ходу вытаскивая из кармана ключи от машины, он остановился. Огляделся по сторонам. Столкнулся со взглядами зрителей – присоединяйся к нам, камрад. Подумав с секунду, побежал к эпилептику, сначала небыстро, затем все увеличивая и увеличивая прыжок. Склонился над телом в нерешительности. Он не знал, что делать.
Взять лежащего рукой за плечо, вот все, что пришло ему в голову.
- Есть телефон?
Зрителей вопрос смутил, поскольку предполагал их вовлечение в историю. Медленное вращение головой из стороны в сторону – нету.
- Есть телефон у кого-нибудь, надо «Скорую» вызвать!
Человек побежал к подъезду, откуда пришел. Быстро преодолев десяток ступеней, он судорожно стал давить на кнопку вызова лифта, понимая, что, взбежи он на седьмой этаж пешком, это займет слишком много времени, не успеет.
Он вызвал «Скорую». Снова спустился вниз и взял лежащего за плечо. Это все, что он смог сделать.
Он стоял на холодном октябрьском ветре и всматривался в поворот на Липецкую, откуда, он знал, должна прийти «Скорая». Машина показалась через девять минут. Он выскочил на дорогу и поднял руки, свел их над головой, походя со стороны на матроса-семафорщика, только флажков в руках не хватало.
«Скорая» проехала мимо. Когда он побежал за ней и на ходу стал кричать, что проехали, здесь поворот, водитель «Скорой» сбросил скорость и крикнул через полуоткрытое окно: извини, мужик, мы на другой вызов.
А потом он звонил по захваченному из дома мобильному, и девушка из «Скорой» соединяла его с оператором, а та – с диспетчером, а та еще черти с кем, а он все повторял и повторял мантрой…Лебедянская, тридцать два…. Приступ эпилепсии…нет, я ему никто…
А человек лежал на траве, согнув одну ногу в колене, а задранная штанина и сбившийся носок обнажали голень с редкими темными волосками.
Когда наконец приехала «правильная» медбригада, вышедшая из кабины врач спросила у эпилептика – пил давно? Он что-то промычал в ответ. Не пьешь?…. Травма головы была?… Давно?… Два, три года?…
Мужчина спрсил у врача, нужна ли помощь. Какая от вас помощь, удивилась врач.
Мужчина ушел к себе в подъезд. Вызвал лифт и поднялся в квартиру. Запер дверь, сполз по светлому дермантину обивки спиной на пол и заплакал.
Он плакал потому, что теперь он не сможет забыть выражения свинского равнодушия, увиденного в глазах прохожих, потому, что ему до комка в горле было жаль эпилептика – молодого непьющего мужика с травмой головы, но, главное, плакал он от гадливости за промелькнувшее в душе на миг чувство упоения собственным благородством.
2.
Мы больше не стоим в пробках. Мы живем в них.
Вливаясь по утрам в вереницу ползущих по шоссе букашек, мы становимся маленькими отростками чудовищного злого организма. Мы сигналим, ругаемся, подрезаем, выливая всю свою злость на едущего рядом. Мы вырабатываем линию своего дорожного поведения, моментально оценивая противника по марке его машины, угодливо пропуская пузатые джипы и вымещая зло за компромисс на угловатой битой «шестерке» – куда прешь, баран!
Насилуя двигатель и заполняя салон резиновой вонью сдавленного сцепления мы сокращаем пространство между собой и впереди стоящим до миллиметра, чтобы не пропустить, не дать, чтоб самому – быстрее.
Мы любим показывать «фак», не понимая, что этим унижаем не адресата, а себя.
Интересно, это Город делает нас злыми, или мы наполняем его злобой?
Это пробки заставляют нас быть чудовищами, или они лишь благоприятная среда, позволяющая смыться с наших душ легкому налету хороших манер и обнажиться звериному, первобытному?
Мы больше не стоим в пробках. Мы в них умираем.
3.
Самое страшное, что может с вами случиться – это пережить успех близкого человека.
Проведите эксперимент – для себя, говорить не надо никому. Представьте, что ваш близкий друг, только не просто знакомый, а действительно близкий – добивается вдруг успеха. Неожиданно и разом. При этом вы с ним шли, что называется, дышло в дышло – сходная работа, сходная зарплата, мечты по открытию магазинчика на паях, майские семейные выезды на шашлыки. И вдруг – успех. У него. Новые знакомые, новая жизнь. Деньги. Больше, чем у вас.
«Скажите, вашею душой какое чувство овладеет – тогда?»…
Зависть. Гаденькая подленькая зависть. Нет, вы будете радоваться вместе с ним, криво улыбаться на его успех, но за спиной, в разговорах с друзьями, женой, нет-нет да и вставите – нет, не тот стал Сергей (Иван, Олег, кто угодно). Портят деньги человека. И не дай бог, случись что, пойди что не так у друга – какой лавиной облегчения пройдет по вашей душе! Как захочется вломиться к нему среди ночи, нацелить в лицо указательный палец и заорать – я зна-а-а-ал! Я чувствовал, что так и кончится! Потому что это я, я самый лучший! Я исключительный! И если уж ты рядом со мной, так не будь лучше! Хоть на копеечку, хоть на рублик, да будь хуже меня!
Спокойно можно пережить успех людей далеких, всяких там абрамовичей и бекхэмов. Но успех человека близкого – это выше всяких сил.
God, help us to live.