… И Черный Многоглазый мне явился,
И я мгновенно в пепел обратился…
Абу аль-Ширвани из Хорезма, XI в.
Перевод Б. Князева    


Шаман племени гуарани Нанка торопился домой. Подходил к концу месяц Змеи, и необходимо было вовремя доставить в свою хижину  грибы Тэбепоэтли, необходимые для всех обрядов. Недостаток этих грибов был в том, что они появлялись в сельве всего на день, причем каждый год в разные дни месяца. Поэтому каждый год в месяц Змеи Нанка уходил из племени и жил совершенно один, ожидая появления грибов на промокшей от постоянного дождя земле сельвы.

Мерно топали босые ноги шамана – он не носил обуви, не опасаясь многочисленных насекомых и змей в траве. Обереги племени верно служили ему с тех пор, как он по праву надел маску Уйала, которую никогда потом не снимал. Вот уже и показалось впереди маисовое поле, за которым начинается деревня. Шаман на секунду остановился – что-то в окружающем было не так… Все также шелестел маис на ветру, все также резвились в траве кузнечики, но не было слышно голосов соплеменников Нанки, не плакали грудные дети в женском доме. Безмолвие напугало Нанку, хоть он и не боялся ничего, кроме возможности потерять свое могущество. Остаток пути он преодолел почти бегом, уже не слишком заботясь о сохранности подвешенных на поясе грибов.

Входя в деревню, шаман сначала не поверил своим глазам – мужчины его племени, которые еще недавно охотились и веселились, висели на деревьях вниз головой. У некоторых отсутствовали головы, внутренности других вывешивались из вспоротых животов почти до влажной земли… Жужжали большие мухи-трупоеды, неизменные спутники смерти.
Шаман подбежал к женскому дому, вернее к тому, что от него осталось – обгорелый остов уже угрожающе шатался под слабым дуновением ветерка. Внутри стоял запах, чуть сладковатый, напоминающий шаману о празднике Жизни, когда на огромном шесте жарили целого бизона. Отличие состояло в том, что на этот раз вместо бизона в пламени оказались все женщины и дети гуарани, и шаман опустился на землю, не чуя под собой ног.

Так он сидел возле сгоревшего женского дома, пока не услышал слабый стон откуда-то из мусорной ямы, куда скидывали все отходы пищи, и откуда по весне рыбаки племени набирали больших жирных червей. Заглянув в яму, Нанка увидел старого Эроле, лучшего рассказчика, которого всегда обожали дети племени. Правда, теперь дети с криками разбежались бы от Эроле, приняв его за духа – длинная рваная рана пересекала его лицо, глаза почти вытекли.
-    Кто здесь? – слабым голосом спросил старик.
-    Это я, Нанка – отозвался шаман.  – Что случилось, Отец историй?
-    Пришла беда, Разговаривающий с духами. Белые люди пришли с холма… Они требовали с нас какой-то желтый металл, которого отродясь здесь не водилось… А когда мы сказали им это – я сказал, как самый старший в племени – они просто длинными ножами начали резать всех. Их шаман – маленький толстяк в черном – при этом кричал им, что их бог простит им все грехи за наши смерти…

-    Как зовут они своего бога? – задал вопрос шаман. Никто не видел, что было у него на лице, все эмоции скрывала красно-черная маска. Но руки шамана дрожали впервые в жизни.
-    Они называли его Крестос, а поклоняются белые люди его знаку – деревянному кресту, – голос Эроле все ослабевал. – Наших женщин и детей они заперли в женском доме и сожгли заживо.
-    Эти люди, о которых ты говоришь, где они сейчас?

-    Белые люди живут на холмах. Они говорят, что недавно пришли из-за моря на больших лодках. Им нужен этот желтый металл, они сгорают от алчности…и сжигают других. – Эроле вдруг выпрямился в яме.- Нанка, ты слаб, и не отправляйся туда. Твое предназначение – говорить с духами, а не увеличивать их число.
-    Не беспокойся за меня, мудрый старик. Я пойду в другую сторону – в Красную долину.

-    Зачем? Ты хочешь судьбы более ужасной чем смерть? Не надо дразнить свою судьбу, идя в гости к чудовищам… - Эроле опять бессильно упал на спину. – Хотя это твой выбор, шаман. Напоследок прошу тебя об одном – прерви мой путь…
Шаман ничего не ответил. Он достал из сумки костяной нож и бросил его в яму. Затем он развернулся и быстро зашагал, не оборачиваясь на то, что осталось за спиной…

… Через три луны он вошел в Красную долину. Здесь, казалось, никогда не шли дожди, сухой песок шуршал под ногами. Нанка не чувствовал ни голода, ни усталости – он методично шел к единственному месту в мире, достойному его внимания. Он шел к Дому Уйала – огромному валуну, внутри которого жил защитник и покровитель племени.
Сев перед Домом на корточки, шаман достал из сумки три сухих шарика и медленно прожевал их, сплевывая в песок слюну. Затем он снял маску и положил ее между собой и Домом. Поднявшись, Нанка подошел к валуну и трижды стукнул ладонью по его поверхности.
Через некоторое время Уйала вышел из камня, и с высоты своего роста смотрел на стоящего у его огромных ступней человека.

-    Ты разбудил меня, шаман. – Поблескивая двумя дюжинами глаз, он прорычал эти слова так, что не услышать их было невозможно.
-    Да, Уйала. Для этого есть причина. Белые люди из-за моря уничтожили мою деревню. Они говорят, что поклоняются Кресту, мертвой деревяшке.
-    Я знаю этих людей – Уйала открыл рот, обнажив огромные желтые клыки. – Они сильнее тебя, у них есть то, чего ты никогда раньше не видел…Тебе никогда не справиться с ними.
-    Мне – может быть. Но ты силен, Уйала. Ты можешь подарить мне счастье увидеть, как они все сгорают в огне?
-    Твоя просьба, шаман, будет исполнена. Но ты знаешь, что я за это возьму. – Уйала облизнулся. Теперь с его клыков капала слюна, с шипением уходившая в песок. – Я тебя съем.

-    Я согласен, Отец племени. – Шаман бесстрастно взирал на своего покровителя.
-    Тогда посмотри мне в глаза, Нанка. – Уйала взял шамана в ладонь и поднес к своему лицу. – Ты увидишь это сам.
И Нанка увидел. Люди в странных одеждах метались по своему лагерю, крича от боли. Всех охватывали языки почти прозрачного пламени, от которого они превращались в пепел. Дольше всех катался по земле толстяк в черном одеянии, но вот и он рассыпался. Взметнувшийся пепел поднялся в воздух, и ветер унес его вдаль. Затем глаза Уйала подернулись дымкой, и все исчезло…

-    А теперь приготовься, Нанка. Это не больно – почти ласково сказал Уйала, открывая рот.