Случилась эта история в незапамятные времена, когда в Небесной Москве правил царь Горох, а деревни были дикие и разрозненные. Не всю Русь озарил ещё свет христианства. На местах были сильны языческие верования, и соблюдались странные, тайные обряды…
В одной деревушке под Рязанью был древний обычай: мужиков, уличённых в кишкоблудии, следовало хоронить заживо. Обычай тот достался от прадедов и выполнялся хоть и редко, зато неукоснительно. Не любили в тех местах пидорасов, ох не любили! Вот и в этот раз поймали за срамным занятием кузнеца Евсея и хлопца Фёдора. Ебал Евсей Фёдора, ебал ночью и в конюшне, думая что ни одна живая душа не пройдёт мимо в столь поздний час, ебал, охая и посвистывая. На те вздохи и пришёл конюх, огрел хлыстом окаянных, скрутил, а поутру народ созвал. Судили гадов поганых всем миром. Фёдору в жопу змей  напихали, да в болото бросили, а Евсею слепые плотники дубовый гроб сколотили. Закопали гроб с за кладбищем, у подножия Чёртова Холма.
Лежал Евсей в гробу, ворочался, дышал кое-как. Темно и тяжко в тесной домовине ему было. А мужик он был крепкий, здоровый. Повезло ему. Много дождей той весной прошло, пил он воду и соки земляные, а ел червей могильных. Жить-то всем поди хочется! Когда гроб снизу прогнивать начал, стали к Евсею кроты подземные приходить, червей приносили, да сказы кладбищенские нашёптывали. Много Евсей от них дивного услыхал, многому научился за три года. Выкопал он себе ходы под землёй, а на второй год в самые тёмные ночи даже наверх вылезал, крыс и дохлых птиц пожирал, грибы и коренья. Да смотрел чёрными глазищами на небо, ждал чего-то.
Превратился Евсей в Гунапля. В тогдашние времена почти на каждом кладбище Гунапль жил, а то и двое. Часто тогда людей живьём закапывали… Да и сейчас кое-где Гунапля можно встретить, в лесу подмосковном или на стройке заброшенной. Света они боятся, но в самые тёмные ночи по земле быстро-быстро ползают, шипя и извиваясь. Да…
Близ той деревни в лесу секта скопцов обреталась. Секта была немногочисленная, скопцы-отступники. Стояли на полянке у речки с полдюжины избушек, а в них монахи жили, презревшие плотские искушения и отрубившие себе срамные члены. Жили они по-спартански, женщин не знали, ели что лес пошлёт, да читали книжки свои святые, скопцовские. Но худо-бедно, кончились раз у них веники. Призвал к себе Верховный Скопец молодого послушника Феофана и повелел в город идти, шышки продать, да веников мешок прикупить.
Пошёл Феофан по осеннему лесу, молитвы читая, да чётки из сушёных козлиных яиц перебирая. Долго до города было, далеко. Пока суд да дело, да только возвращался он уже вечером. Темна была та ночь, облачна. Порывы ветра склоняли вековые деревья, но внизу тихо было. Лишь слышался временами тяжкий скрип древес. Страшно было Феофану, был он хотя и тщедушен, зато духом силён. Пролегал его путь, как на грех, у подножия Чёртова Холма. Редко там люди ходили, уж больно место было мрачное.
В эту ночь Гунапль позал по кладбищу, пожирая трупы животных и оскверняя кресты. Вдруг гнилые ноздри его учуяли почти забытый запах живого человека, да юноши. Взыграл в Гунапле дух пидорский, пополз он по следу, перебирая локтями и коленями. Оглянулся Феофан, да тут же и облегчился. Над ним чёрный чёрт стоял, грязный, гнилой, аршинным хуём машущий, да приплясывал и нашёптывал. Взъебал Гунапль Феофана крепко, не раз молофью в очко его вкачивал. Ветер неистовствовал и криков слышно не было. Да если бы кто и услышал – кому охота идти ночью на кладбище!
А как стала на востоке заря заниматься, уполз Гунапль к себе в нору подземную, а Феофан в беспамятстве домой пополз. Да только по пути его лесные серые мыши съели.
Гунапль с тех пор в родную деревню по ночам, бывало, наведывался.