Сухое шоссе угодливо стелется под колеса, солнце делает робкие попытки засиять во всю силу, но, вспоминая, что все-таки осень, стеснительно прячет свое тепло. Из динамиков льется незатейливая мелодия. Обычный, ничем не примечательный день. Скорость под 100, иду на обгон. Опель справа совершает какие-то странные телодвижения. Или не желает пропускать, или….
Сволочь, что ж ты делаешь-то? Пытаясь уйти от удара, рву влево. В лоб несется девятка, поток плотный, уйти некуда, а решение нужно принять мгновенно. Появляется странный звук, тонкий до зуда в коже, перерастающий в скрежет графита по стеклу. Время становится густым и тягуче-кисельным. Как в полусне, смотрю на приближающийся капот девятки, белое лицо водителя, перекошенный в немом крике рот. Звук становится омерзительно-невыносимым. Медленно складывающийся гармошкой металл, сеть паутинки на ветровом взрывается каскадом сверкающих осколков. Россыпь красного украшает нереально-искаженную действительность фантастическим аккордом завершенности. Сухой щелчок. Темнота. Время, сжатое в тугую спираль, выстреливает сверхзвуковым хлопком событий.

Шоссе. Скорость 100, тот же Опель, лицо водителя до боли знакомо. Включив аварийку, торможу у обочины. Сердце плещет в районе горла, сухой рот плюется желчью. Трясущимися руками пытаюсь вставить в него сигарету и никак не могу попасть. Взгляд останавливается на россыпи кровяных капель, расплывающихся на рукаве. Неужели опять?

Это началось года три назад. Тогда, зимним вечером, возвращаясь после работы, предстояло спуститься по вечно обледенелой лестнице. В который раз, недобро помянув нерадивого дворника, подумалось, что можно и обойти. Но, пересилив себя, шагнула. Тогда и услышала этот звук. Время опять стало кисельным. Вот нога подворачивается и медленно съезжает с ледяного края ступеньки. Звон нарастает. Пальцы пытаются ухватить перила, но, запоздав, сжимают пустоту. Как в замедленной съемке падаю, мелькает снег, деревья, лестница, будь она неладна. И вот лежу у подножия с неестественно вывернутой шеей. Щелчок. Темнота.

Я стою наверху, нога уже занесена для рокового шага, но почему-то на ней нет сапога. Он лежит внизу такой одинокий и несчастный. Почему-то смертельно порваны перчатки. Ватным кулем оседаю в сугроб.

Потом были еще случаи. Запомнился один, со странным провожатым. Парнишка так старался понравиться, был мил и предупредителен. Всю дорогу сыпал шутками и отчаянно пытался развеселить. Обычный среднестатистический ухажер, весьма симпатичный. Рыженький такой, вихрастый. Лишь при прощании, задал странный вопрос: какая, мол, группа крови? С тихим звоном в голове, видела все отвратительные инструменты, которые он использовал, разделывая и освежевывая мое, подрагивающее в агонии, тело. Спасительный щелчок. Темнота.

С ужасом выдернула руку, лобызаемую кавалером, перерепрыгивая через три ступеньки, понеслась домой, подвывая от пережитого кошмара. Заперлась на все замки, долго и вдумчиво истребляла коньяк. Стоя под душем и намыливая себя мягкой пеной, обнаружила на бедре и животе маленькие розовые шрамы.

Перелопатив горы литературы по психиатрии, запутавшись в конец с таким богатством выбора диагнозов, пришла к выводу, что неизлечимо больна. Самостоятельно определиться с каким именно видом безумия предстоит прожить остаток жизни, не представляется возможным. Закончив писать, тянусь к настольной лампе убрать свет. Легкий звон заставляет время уплотниться Выключатель красиво сыплет искрами короткого замыкания. Напоследок думается: щелкнет ли в этот раз………