После непритязательного, но дружного ужина прапорщик Марич вычленил из общей массы сытой солдатни четверых с ёблами поисполнительней (в число которых угораздил и Вода, хотя еблу всячески пытался придать такое выражение, чтобы у начальства и мысли не могло возникнуть поручить ему что либо(нечто среднее между вялотекущей дебиловатостью и скучающим похуизмом)), озаглавил эту группу сонным сержантом Хачипетовым из старослужащих и сказал, что рядом с тропинкой, по которой синяк конченый товарищ капитан Покорский ежедневно ходит с бодуна в часть и бухой до неприличия обратно домой, с прошлого года была кем-то навалена омерзительная куча из полусгнивших кусков оленьих шкур, внутренностей, бошек, копыт и тэ дэ . Вся эта хрень начала жутко вонять, и солдатам было приказано «Убрать эту пиздорвань к ебеням собачьим». Подходящие ебеня обнаружились неподалёку, за заброшенной пожарной частью. Там, по мнению деда Хачипетова (а молодые бойцы поспешили с этим согласиться) куча могла спокойно догнивать, подкармливая небрезгливых бродячих ебенячих собак. О том, что бы прикасаться к поганым останкам чистой рукой советского солдата не могло быть и речи, потому что куча выглядела так плохо, что даже если бы её полностью обдристать жидким старческим стулом - она бы не стала выглядеть хуже, а даже наоборот - стала бы выглядеть лучше. Плюс воняла при этом самым невозможным образом. Выход усилиями молодых бойцов нашелся: в одном из помещений, покинутых огнеборцами, нашлись два гнутых пожарных багра и несколько просроченных противогазов. Вода и Саша Икотников, выбранные кивком равнодушного к чужой судьбе сержанта, послушно натянули на тыквы средства индивидуальной защиты, глянули друг на друга сквозь пыльные стёкла, и, обречённо качнув хоботами, подступили к злосчастной куче.
    Несмело подцепив кусок отвратно раскисшей с полувылезшей шерстью шкуры, Вода растревожил сонмище раскормленных мясных мух, которые, низко гудя, начали роиться над падалью, но дальше стало ещё хуже. Шкура сползла, и завернулась исподом наружу, обнажив сочную начинку: тысячи нежно-кремовых, белёсым жемчугом переливающихся на солнце опарышей, тесно обсадивших давно протухшее мясо, шевелящихся и, подобно болельщикам на стадионе, пуская хаотичные волны… «Вым-вы»-вымолвил сквозь серую резину впечатлительный  рядовой Икотников- «Мыв-вым»- и, выронив багор, схватился обеими руками сначала за хобот, потом за горло, попытавшись удержать неудержимое. Осознав, что рвущиеся вверх волны вот-вот прорвутся, Саша снова ухватился за хобот, неумело пытаясь сорвать проклятый противогаз, но было уже поздно. Сквозь стёкла своего противогаза Вода зачарованно смотрел, как разнеженная икотниковским желудком овсянка с хлебом толчком поднялась  выше уровня Сашиных обречённых глаз,скрыв их и размазавшись изнутри по стёклам и потекла из под резины по шее, демонстрируя вполне сохранившиеся овсяные зёрнышки, и кусочки хлеба, размером с раскисшую кириешку. Когда  Икотников всё-же сорвал с себя опостылевшую резину, ставшую подлой ловушкой, и окружающим открылась на фоне кучи протухшего мяса еще и глупая обблёванная Сашина морда с кашей на ресницах и бровях, рядового Капустянского тоже спонтанно вытошнило частично на штанину деду  Хачипетову, за что был немедленно трижды бит  в фанеру* (и ночью стирал), частично на землю.
    Пока ребята перетаскивали мертвечину, бледный, как хворый альбинос рядовой Александр Анатольевич Икотников сидел неподалёку на старых деревянных ящиках и приблизительно раз в полминуты звучно оправдывал свою фамилию. Невооружённым глазом было видно, что ему максимально хуёво, и, скорее всего, он станет вегетарианцем. Тут дед Хачипетов, поставив ногу в укороченном доталого сапоге на ящик, спросил Сашу (наверное, что бы отвлечь от тошнотворных мыслей) :  «Слышь, дух, а ты рыбалку любишь?» Ну разве скажешь грозе батальона «Нет»? «Так точно, товарищ сержант!» ослабшим голосом отчеканил Икотников, и его подёрнутые тоской о бездарно проёбанном ужине глаза оживились. «А ты знаешь»,спросил дед, «что на опарыша карась заебись берёт?». Надо ли говорить, что если бы Саше ещё было, чем блевать, то он бы всенепременно выблевал всё, а так он лишь встал в позицию стартующего пловца, и начал через широко распахнутый рот соединяться с землёй прозрачными нитями глубинных слюней, а бессердечный старослужащий глумливо захохотал.
    Ночью Икотникову снился чукча в мокром противогазе, который, сидя на оленьей туше с правой рукой в очке оной, хитро спрашивал голосом трезвого капитана Покорского «Слышь, душара, ты охоту любишь?». «Нет! Нет!» хотел закричать Саша, но по закону сна вышло «Очень, очень люблю!». «Ну, тогда…» и чукча, прикрыв глаза, медленно вытащил руку из жопы животного, и в ней, к вящему ужасу Икотникова, что-то копошилось.
Всю ночь он жалобно стонал, пока ему не приснилась МАМА, а служить ему оставалось ещё четыреста семдесят четыре дня.



* фанера -(армейск.)-грудная клетка молодого солдата спереди; напр. «Фанеру к бою!»- «Немедленно предоставь междусосковое пространство, дабы господин старослужащий изволил тебе туда ударить кулаком».