Он приходил на пляж всегда в одно и то же время , часа в четыре. Приносил с собой красное пластмассовое ведерко, совок. Садился на песок , долго смотрел в море , как  школьница на любимого учителя. Потом вздыхал, и совком начинал накладывать влажный песок в ведёрко , попутно сканируя пальцами возможные стекла и размокшие бычки.(однажды попался коммунистический значок). Наполнив ведерко на две трети , доставал из-за резинки шорт тускло блестящую , тертую и гнутую жизнью алюминиевую столовую ложку, дохнув на нее с обеих сторон обтирал краем майки и начинал: зачерпывал ложкой из ведерка песок и отправлял в рот. Жалобно скривясь производил пару жевательных фрикций (скрип зубной эмали о песок был неописуемо мерзким) и натужно глотал , зачерпывал снова и ел опять , пока бывалое весло не начинало скрести по дну ведёрка. Доев , сухо рыгал (звук осыпающегося бархана) , еще раз смотрел в морскую даль и неспешно удалялся , помахивая ведерком.
    Люди с пляжа не очень любили его : дети дразнили дауном , обкидывали всякой хуйнёй. Тетки постарше , пересаживаясь подальше косились, пытались угадать размер его члена под шортами. Завсегдатай пляжа , крепкий , витиевато татуированный мужик без двух пальцев на левой руке (на культях тоже виднелись синие рудименты перстней) завидев его презрительно цедил : «Чушок блядь» и брезгливо подбирал  татуированные же ноги , если на них падала хотя бы тень поедателя песка.Бабка , банчащая мороженым , бесцеремонно орала ему : «Эй , еборожка! Хорош эту ебь по кишке пускать – купи пломбиру!».
Чайки прицельно роняли белоснежный кал ему на голову и плечи , и лишь рыбы , изредка выглядывая из воды с нескрываемой благодарностью смотрели на Поедателя песка блеклыми как алюминиевая ложка глазами – ещё бы , ведь он увеличивал море.