Перед вами, несколько историй, рассказанных мне моим отцом в разные годы жизни.
В некоторых из них, мне приходилось быть свидетелем. Но в целом, это моя вольная интерпретация отцовских рассказов. Все нижеизложенное, является правдой, в той или иной степени.

***

Праздновали пятую годовщину Великой Победы. Отцу моему тогда было недели две от зачатия. Сестре его 10 лет. Большая коммунальная квартира на Невском проспекте: деда еще не перевели в Москву.  Гости – все военные моряки с женами и детьми. Был, правда, один пехотный майор, родственник по бабушкиной линии. Чуть ли не единственный живой. Родственников у моей бабки практически не было. Она родом из Гомеля, там их всех в войну и поубивало.


Ну, в общем, сидят, празднуют. Выпивают. Дети в коридоре играют. И вот, прибегает сын этого майора и просит у папы пистолет поиграть. Ну, тот хмельной, обойму вынул и протягивает ему табельный «ТТ».
-    Только немного, и здесь в комнате!
-    Хорошо, тятя! – кричит счастливый сынишка и зовет сестру моего папы поиграть с ним в партизан.
-    Марянка, давай ты будешь партизанкой, а я немецким солдатом. И как будто, я тебя расстреливаю?  
-    Давай!
Поставил он ее к стене, сам отходит метра на три. Дед мой внимательно за этим следит. Спрашивает у бабушкиного родственника:
-    Петрович, а ты затвор передернул?
-    Обижаете, Валентин Палыч!
-    Да я вот что-то не видел, - настаивает дед.
-    Ну, Палыч, ты бы меньше по сторонам смотрел! Впрочем, если не веришь, то изволь! Юра, дай на секунду пистолет. Вот, смотри.


И вместо того, чтобы просто передернуть затвор, нажал на курок. Хорошо, хоть в сторону отвел. Убойная сила у «ТТ» потрясающая: полстены обвалилось. Бабы в визг и к детям. А дед мой подошел к майору и коротким боковым ударом на землю его уложил. Постоял немного, потом обронил жене:
- Зина, чтобы я этого мудака больше не видел. Хуйло он, как и вся пехота!

***

Осень 1982г. Дедушке моему 72 года, но он все еще работает. Конечно, не в действующей армии, но на вполне оборонном заводе. И вот, к годовщине Октябрьской Революции, приурочили торжественный митинг. Дедушку, как ветерана тоже пригласили. Недавно вышла в печать книга Брежнева «Малая Земля». А дед мой, в каком то смысле был участник тех событий. Естественно, его попросили выступить. Но сделали это в качестве экспромта. Не планируя заранее. А дед с возрастом обретал все более склочный характер. Греческая кровь, помноженная на старость, давали ошеломляющий результат. Подходит к трибуне, одевает очки. Потом снимает их. Еще минуту мнется. Затем, четко расставляя слова и выговаривая каждую букву, произносит:


-    В 1942 –м году, когда проводилась операция по высаживанию частей 18-й армии в районе Новороссийска, я выполнял совершенно иные боевые задачи, освещать которые здесь не имею права. Конкретные действия кочколазов, равно как и их политработников, мне были, глубоко безразличны. Я до сих пор не понимаю стратегического значения этого плацдарма. С точки зрения офицера Военно-Морского флота, эта операция была абсолютной авантюрой. Спасибо за внимание.
И гордо подняв свою изрядно облысевшую голову, вышел из зала.
Наверное, впервые после 41-го года, коршун советского правосудия махнул так близко от моего деда своим вороненым крылом. Но фортуна была к нему благосклонна и послала скорое избавление от неминуемого ареста в виде общесоюзного траура. 10 ноября Леонид Ильич скончался. Пришедший же к власти Андропов, имел свои собственые представления о геройстве прежнего генсека. Деда оставили в покое и даже не уволили с работы. Впрочем, по состоянию здоровья он сам вскоре ушел.


Примечательно, что история эта произошла, когда мне было уже почти 9 лет.  А узнал я про нее немногим более шести лет назад. И не от деда, а от отца. Он боялся, что я по ребячьей глупости наболтаю кому нибудь.

/Отступление/

В 1987 г., когда вовсю гремела перестройка и гласность и  я, будучи настоящим металлистом, с медным браслетом на запястье и значком «Мановара» на груди, приобрел себе альбом некой группы «Магнит». Текст одной песни мне очень понравился, хотя я не понял смысла полностью. Звучал он так:
« Мы живем под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, -
Там помянут кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.

А вокруг его сброд толстокожих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Как подковы кует за указом указ -
Кому в лоб, кому в бровь, кому в пах, кому в глаз.

Что ни казнь у него, то малина
И широкая грудь осетина».
Я упросил прослушать эту песню моя маму. Она сказала, что музыка ей не нравиться, а слова очень тревожные.


-    От них ужасом веет. Только эти стихи были гораздо раньше написаны. Совершенно другим человеком.
-    Кем же это? – спросил я, обижаясь заранее на обвинение в плагиате любимой группы.
-    Это написал Осип Мандельштам. Русский поэт. Он умер в 1938году, - ответила мама.
-    Мам, как же он русским был, если умер в 1938году! Советским, значит, он был.
-    Нет. Он был русским поэтом. Это не одно и тоже. Знаешь, сынок, все не так просто как кажется. Я не уверена, но вот тебе книга. Ты прочти ее. Может быть, поймешь что нибудь.


Она вынесла мне из родительской комнаты, сшитые черной ниткой листы бумаги, испещренные мелким машинописным текстом. В заглавии крупным размашистым почерком было написано: « Один день Ивана Денисовича».
Я прочел. Немногое понял. Потом, самостоятельно проникая в родительскую комнату, отрыл там целые залежи «самиздата». Все их залпом поглощал. Некоторые мне нравились, другие раздражали своей заумью. Были скучные произведения, встречались, наоборот крайне веселые и понятные. Особенно понравилось про солдата Чонкина.
Объединяло их одно – все они были сшиты черной нитью. Все они были не подписаны, в лучшем случае, от руки название рассказа рассекало всегда размашистым почерком из конца в конец листа.
С тех пор, я навсегда определил свою страсть. Об этом – в другой раз.

***

Это произошло в последний год жизни моего деда. Бабушка Зина, жена его, скончалась, и он как это часто бывает с людьми, прожившими бок о бок много лет, тоже начал быстро сдавать. Открылось куча заболеваний, ранее не беспокоивших дедов могучий организм.
Самым страшным из них оказался рак простаты. И вот деду прописали кучу лекарств. Время от времени клали в госпиталь им. Бурденко. От него же назначили сестер, которые  делали ему уколы на дому. Не знаю, чем там кололи деда, но однажды мне звонит веселый отец и рассказывает такой случай.


Позвонили ему из Бурденко.
-    Вы, Андрей Валентинович, вразумили бы Вашего папашу!
-    В каком смысле?
-    В смысле распускания рук! Вторую работницу нашу, ветеран облапил! Нехорошо, честное слово!
Папа, как всегда не без юморка отвечает:
-    Девушка, в его возрасте это как раз очень хорошо!
-    Какое хамство! Я буду жаловаться! Мы Вашему отцу оказываем помощь, как инвалиду ВОВ, а он себя так хамски ведет! И Вы туда же!! – и бросают трубку.


На следующий день, мы с  отцом навещаем деда. Тот бодрячком. Папироска во рту. В холодильнике початая бутылка «Столичной», огурчики. Капустка от моей тещи еще осталась. И пахнет в квартире не стариковской смертью близкой, а духами женскими. Дед сам котом жмурится, довольный полностью. Кричит с порога:
-    О! Греки в гости пожаловали! Давайте-ка, я вас водочкой угощу!
Он вообще то не пил, но к старости расслабился, позволял себе лишнее. Как напьется, ругал евреев, а потом говорил: «Мне здоровье на хер не упало! Попробуй, с мое проживи!».
Ну, выпили, огурцами похрумкали, капусточкой почавкали. Сидим, курим. Папаша мой и спрашивает:
-    Папа, звонили из Бурденко, жалуются на тебя. – Деда, как с цепи сорвало:
-    Я им четко, по-флотски сказал, что не буду мыть судно! Я – офицер Военно-Морского Флота! Они, блядь, сухопутные крысы! И все через один – жидяры!! – роняя от волнения пепел себе на брюки, прокричал он.
-    Да нет, я не об этом. Ты зачем к медсестрам пристаешь? – остановил его отец.
-    А! – дед сконфужено улыбнулся, затянулся «беломором» и говорит: - Я Андрюша, не понимаю, чем они меня колют, но вот уже неделю у меня хер стоит! А тут эти девки. Ну, я их и пощупал слегка – дед торопливо затянулся еще и продолжил, вкрапливая сварливости в свой хмельной голосок: - Ох, что твориться! Не дай бог! Я у нее прошелся от лопаток до жопы, а там – одна сантехника! Труба и дырка! Как же она рожать то будет с такими сиськами?! Вот ты мне скажи Ванюша, это почему они все такие тощие, как некормленые?
-    Да это модно щас так ходить. Унисекс называется. И парни также выглядят.
-    Это все, конечно жиды виноваты, от них все. Ну что, еще по малой?

Через два месяца дедушки не стало. Он умер в агонии. Я приезжал за несколько дней до его смерти, он не узнал меня.