Больно было. Больно! Скрещенные сабли, концы звёзд, острия древков
кололи писюн. Яички от соприкосновения с холодным металлом ушли куда-то
внутрь, дав ощущение тяжести внизу живота- такое же бывает, когда давно
не ссал...

Больнее всего было подниматься по школьным ступенькам. Санькины
гениталии зажимались меж платиновым профилем Ленина и серебряной
фигуркой солдата с винтовкой. Но задуманное пацаном дело стоило
страданий. На кону- велосипед.

Незнакомый дядька, подошедший вчера на перемене, сразу не понравился
Саньке. Но почему-то он ему верил. Верил, что за три дедовских ордена
тот даст ему велик. Да ещё такой, что все обзавидуются. Даже Кирилл. Он
больше не будет дразнить его непонятным словом "ублюдок". Да и
волосатый пэтэушник Воха перестанет смеяться над санькиными рассказами
о героическом деде. Никто больше не скажет Саньке: Ну и что? За что
воевал твой дед? За то, чтоб мать твоя не могла платить за питание в
школе? За то, чтоб её называли одиночкой ? За то, чтоб она еблась с
кем не попадя?

Конец обидам! Санька понял это только полчаса назад, когда ему
удалось, наконец, сцепить с ковра эти ордена и, убежав в туалет,
прикрепить их к изнанке трусов. Так надёжнее. Мама, ведя его в школу,
может проверить, что в карманах. В трусы же не полезет никогда. А дед-
ну что дед?! Он же умер. А был бы жив- давно купил бы внуку велик. Ведь
он был герой, а герои- совсем не такие люди, как мать. Герои не
жадничают и не трясутся, когда дети трогают их награды. Герои не орут
при этом- А ну не трожь! Ты дедушку, что ли не любишь?! Вот был бы он
жив, дал бы тебе сейчас ремня!

Санка вошёл в школу, постоял минуту у раздевалки, получил от пацанов
две оплеухи, и, в полной уверенности, что обижают его в последний раз,
вышел на улицу. Приведшей его за руку, всю дорогу ворчавшей матери на
школьном дворе уже не было. До начала урока оставалось ещё десять минут.

Дядя Володя (так он представился вчера) появился сразу же. Поманил
пальцем. Улыбнулся:
-Привет! Принёс?
-Да, дядь Володь...- Санькина рука, свободная от портфеля и сумки со
второй обувью, полезла в ширинку.
-Ну-ну, что ты! Не здесь же! Я ведь не мог принести тебе велосипед. Он
ведь тяжёлый. Он у меня в машине- вон там, у детсада- видишь? Пойдём,
там и обменяемся...

Санька так и не понял, что произошло. Не мог он этого понять даже
спустя десятки лет, обдумывая произошедшее в теплушке, за самокруткой
из выпотрошенных бычков. Помнил машину с простым, но нечитаемым
словечком LADA . Но велосипеда не помнил. Не помнил вообще ничего. До
того момента, пока не появился милиционер.

Милиционер сидел в точно такой же, как у дяди Володи, машине. За
рулём. Санька сидел рядом. У него болела голова. Болела так сильно, что
он и не подумал гордиться тем, что сидит в машине. Да не где-нибудь, а
в сиденье, что рядом с водителем- этого даже Кириллу не разрешали,
несмотря на то, что тот старше его на три года.

-Ордена государственные крадёшь, негодник!- сразу же заорал на него
милиционер. Сейчас поедем в отдел. Поставим тебя на учёт в детскую
комнату. Вызовем мать, напишем ей на работу. Пусть на фабрике знают,
какой сынок у неё растёт! Вишь, ты! Ни стыда, не совести!

Совесть у Саньки была. Стыда- того даже больше. Ещё- страх. Он дико
боялся, что его поставят на како-то учёт в какой-то детской комнате
. Детская комната казалась ему тёмным, вонючим помещением с
зарешёченными окошками. А учёт ни казался ничем. Понятно лишь было, что
это страшнее гороха, на который его частенько ставила мать...

-Чё молчишь? Язык проглотил?
-Простите, дядя милиционер+- больше Санька не мог выговорить и слова.
Хотелось говорить. Много. Так много, чтоб отпустили и не стали писать
на работу маме. Ведь её оттуда сразу выгонят, и он снова будет
голодным, снова будет битым. Голодным- постоянно. Битым- каждый вечер.
Но спасительные слова не получалось выталкивать наружу...

-Ладно... На первый раз простим. Поклянись, что больше не будешь
воровать!
-К-клянусь...
-Клянись, что никому ничего не расскажешь!
-М-м-м..
-Чего мычишь?! В отдел захотел?
-Нет, дяденька милиционер, нет!- слова прорвались. Говорить было уже
не трудно- Нет! Честное ленинское! Никому, никому не расскажу! Даже
если мама бить будет, сильно- сильно! Нет, никогда не расскажу, вот
чессленинское!
-Всё, беги отсюда! И не дай бог... В тюрьму посадим, в газетах про тебя
напишем+
Санька уже не слышал. Заплаканный, он мчался по незнакомой ему улице.
Лишь бы подальше отсюда. Бежать ему уже ничто не мешало...

Из телефонного разговора:
-Ну как?
-Всё о-кей. Обоссался, увидев меня в форме...
-Уверен, что ничего не осложнится!
-Да на все сто!
-Ну да ладно. Ментов, если что, возьму на себя. Здесь- нихуя
страшного...
-Давай не по-телефону, ладно?!
-Ссышь?
-Иностранец твой где?
-Да не ссы, сказал, всё нормально будет. Вот хочешь- приезжай сейчас,
всё обсудим. Спрыснем заодно заслуженные, так сказать, кровью и потом...
-Через двадцать минут- у тебя!
-О-кей. Жду.
-Да, ещё! Ты знаешь о том, что ты- гений?
-Да брось... Мне ещё учиться и учиться. Я просто один из множества
героев. Героев невидимого, подпольного капитализма.
-Тебе бы самому орден.
-(долгий смех) Спасибо! (пафосно): Я согласен на медаль. (задумчиво-
печально) : Но увы, дождусь не скоро+ Если вообще те времена когда-то
наступят... Ну да ладно, жду, давай!
- Всё, еду!