Стояла страшная жара.
И вдруг, за забором, в низу, у самого спуска Саша увидел усталую спину дедушки Моти.
Саша вскрикнул, пригнулся и замер. Было тихо, потрескивала сухая трава-мурава, саранча зачехлила свои скрипки, и только неутомимые муравьи тащили вдаль свои брёвна.
Саша торопливо всосал своё упавшее очко, огляделся, не заметил ли кто.
Но, вроде всё было чисто, можно идти дальше. Саша пошел.
А знаете, лицо у Саши страшное, как залупа Квазимодо. Руки тоже не первой молодости, в веснушках такие, ветхие, румяные, мудрые.
Конечно, вы не подумайте вот, мол, так сразу, что это рассказ про Сашу, - нет, рассказ совсем про другое, но сначала вам нужно узнать всё про Сашу.
Самое сексуальное в женском белье, это пиздяной охват бёдер - быстро думал Саша. И больше всего, во снах, конечно, он любил снимать женские каленые трусы. Вот, пока что и всё, что вам нужно знать про Сашу.

Вчера вечером дряхлая пизда деда Моти приказала долго жить. Деда Мотя не долго сокрушался - выпил, гармонику с под лавки выдрал, да и песню грянул. С этого-то всё и началось. Сегодня с утра Деда Мотя присунул свою медленно остывающую вторую половинку в угол, к печке, поскучал и решил выдвинуться. Душевное смятение становилось подозрительно сильным и, что бы избежать нежелательных для себя последствий, деда Мотя замыслил коренным образом прервать своё гибельное одиночество.
Необходимо было найти друга Николая. Покумекать, выпить, бабу закопать, обряды и таинства совершить. А найти Николая всегда было нелегко.

Деда Мотя вышел из дому и тут же шибко нассал жгучей мочей на спящую свою собачку. В воздухе ещё запахло его кирзовыми сапогами.
Друг деда Моти, его бывший одноклассник, Николай Василич, сейчас очень нуждался и хотел скорее пожрать. Поэтому он торопливо шагал к кому ни будь в гости. Около дома Васи Козихина раздавался какой-то звук. Николай Василич приблизился, напряг уши и услышал характерные стоны.
"Закисший девичий анус он палкой сосновой ебёт!" - поэтически воскликнул Василич и поспешил далее.
А теперь внимание, - вопрос - почему в домике Васи Козихина все огурцы помазаны детским кремом?

У забора, в пыли, тихо отдыхала отбившаяся от цыганского стада грустная девочка-шароёбок. Она играла с разноцветными фантиками и камушками. Возможно, тихо напевала красивую песню.
"Так низко в пасть!" - С укоризной отозвалось в душе у Моти.
Дедушка принялся ебать её в жадное подростковое отверстие. У деда Моти был уже мини-хуй, эдакий подранок.
"Она же всегда говорила, что мы счастливые и в один день отойдем! Эх, провела лиса!" - с укоризной думал деда Мотя.
Деда Мотя сильно тосковал по своей старой супруге, он очень любил по вечерам лизать её седой, жгучий пучок. Он вспомнил её доброе полное тело, щедрые блины с селёдкой и её редкий смех, семечки жареные на масле, её теплые стоптанные тапочки. Мотя иногда любил их в шутку воровать и припрятывать, а когда она, то же в шутку, начинала ворчать и сердиться, весёлый Мотя с какой-нибудь этакой прибауткой возвращал тапки обратно и непременно целовал жену в мягкий нос.
От дела внимание деда Моти вдруг отвлекло мелькнувшее у клуба женское платье. Никак Верка прохлаждается! А ну, подать сюда Верку! Мотя устремившись к далёкому женскому организму, чуть было не упал лицом в коровью пакость.
Увидев бегущего деда Мотю, Верка улыбнулась своими острыми, с желтым блеском зубами, и залилась густым девичьим стыдом. Из неё стали быстро выделяться всякие соблазнительные соки.
Веру он завалил на заднем сидении председательской "Волги" и принялся тряско ебать её в крохотную пиздяную коробочку.
Эх! Жарко занялся лобковый холмик!
Верка сначала тихо крякала, но потом замолчала и стала рассматривать узор на потолке автомобиля. Председательская "Волга" вот уже два года крепко стояла на красных кирпичах. Мотя немного затянул.
- Ты пока здесь полежи, а я вернусь через пол часика, мне только Кольку повидать, и там, глядишь, мы тебе вдвоём внимание окажем,- сказал деда Мотя и трудно кончил из своего вяленого члена в карман автомобильного сиденья. Два раза, на прощание, яростно лизнув Веркин козлиный пах, деда Мотя покинул гостеприимный автомобиль.

Сбегал в столовую, может там он подъедается.
За столом сидели мохнатые девичьи крестцы. Девушки что-то молча хлебали из небольших зелёных вёдер. Монотонный стук ложек очень раздражал. Больше никого. Никакого тебе Николая.
Мотя вышел, на крыльце запалил папироску и не спеша пошел через лес в сторону элеватора.
На опушке он, краем глаза, приметил стоящую раком лошадь.
На свиноферму идти было бесполезно, его туда и близко не подпускали. Потому, как по молодости Мотя любил вечерами лазать в окно и ебать молоденьких поросяток.
Скотницы тогда с приятным удивлением отметили мощный анальный прирост у своих веселых питомцев.

А Николай Василич в это время тайно подбежал к домику своей неказистой тёщи и заглянул в дыру, которая заменяла собой замочную скважину. На стоматологическом расстоянии на Николая смотрела по-доброму распахнутая розовая ротовая полость.
Николай Василич ловко приладился и, прохладною спермою рот оросил.
"Духовность, или как наебать ближнего своего, вот так-то" - без рифмы на этот раз подумал Николай Васильич и поторопился домой.
"Со скамейки вспорхнула алкоголиков стайка,
А ведь на мне такая же майка" - опять удачно зарифмовал Николай Васильич.
Вчера, после отчаянной пьянки в сарае, где он в одиночестве безбожно надрался перцовкой, весь день заманчиво попердывалось сладкой кубебой.
На всякий случай, что бы отрезать своей жертве пути отступления, Наколай Васильевич в низу крутого глинистого спуска установил вострый лом, а глину обильно полил водой, ну, и поссал ещё для пущей скользкости…

Мотя неспешно прошелся мимо старого черного дома, где когда-то жил Мотин недруг, вредный дед Самуил.
Не надежный был дед, пакостный. Ему всю задницу перетёрло когда он ещё машинистом на паровозе служил. Самуил был жаден, капризен, и почти не пил водки. Странно, но со своей старухой он прекрасно ладил.
Ещё он носил смешную синюю кеппи и не расставался со своей нелёгкой палкой. Уже к тридцати годам он создал в своем сознании совершенную пизду.
Он то же, как и деда Мотя, позиционировал себя как беспощадный ёбарь и страстный душегуб.
Но год назад две его внучки, приехавшие погостить к нему на лето из Москвы, отъели Самуилу и его бабе их каменные почки. Пиздёнки внучек были выполнены аккуратными, такими, знаете ли, луковками.
А потом девочки съели стариков полностью. На вопросы прибывшего из района сотрудника милиции дети без обиняков заявили, что: "Наш дедушка был круглое чмо!" Помнится, тогда в комнату шагнул высокий милиционер с до блеска начищенным анусом:
- Майор Казалупенко! - радостно представился глупый майор, улыбаясь и совсем не представляя, что его ждёт в этом уютном домике.
В район он пришел через неделю на новеньких деревянных ногах.
Потом он через месяц вернулся, видать понравилось, но в тот же день кто-то зарубил его в чаще морщинистым топором. А следы деревянных копыт терялись где-то у водокачки.

Знакомые мужики с соседней улицы сегодня вечером должны бы в коровнике забавляются, ведь нынче вторник…
-Эх, мужики, мужики! - что вы с собой наделали! - закручинился Мотя.
Мужики подвешивали на ржавый крюк доильный аппарат, засовывали четвером в дырки хуи и лежали под ним, переговариваясь, покуривая и смеясь.
- Но все-таки, говорят, она чертовски сосет, эта штука! Надо будет её обязательно опробовать - подумывал как-то и Мотя. Две недели назад что-то случилось неладное в коровнике и всех четырёх расслабленных сластолюбцев поубивало нахуй электрическим током... Одному даже вырвало изумленные его курносые глаза.
- М-да, но где же всё-таки Николай!? Деда Мотя снял свои синие штаны и остался в семейниках, так как жара стояла совсем уж неприличная.

Саша родился в частном доме с небольшой писей и клейким анусом.
Уже малышом он любил читать назубок Бродского и Кондратия Рылеева. Школьником Саша готовился стать писателем и закалялся.
Ведь так, как он, лгать и врать, пиздить и изворачиваться, никто больше в школе не умел.
Но с голодом и всевозможными бедами, последовавшими вместе с грянувшей перестройкой, на Сашу, ко всему прочему, нахлынула педерастия.
Годы шли… он устроился на работу с великолепной перспективой анального роста.
Обычно, утерев из попы по-утреннему сизый кал, Саша стремительно отправлялся на свою службу. Работал он на колокольне. Сидел на самой верхотуре и смотрел в даль своими тусклыми глазами. Когда снизу кричали, Саша изо всех сил бил железными сапогами в колокол.
Потом он спускался и ел кашу.
Сейчас Саша отслужил и сидел под тощим грабом, напряженно сосредоточившись. Предварительно он помазал сфинктер полезным кремом "геронтол"
Трудно пукнул. Но потом пошло вольно, сильно. Стало легко и он не таясь рассмеялся.
Саша обильно испражнился кашей, закусил щавелем. С удовольствием потрогал меховые подушечки ануса.
Листочком в клеточку Саша отгонял мух от своей санной задницы.
По длинной ветке шел крепкий жук-рогоносец. Саша протянул руку и схватил его за жопу. Выдавив непокорного жука из его панциря, Саша повторно рассмеялся и в рот ему залетела зеленая муха.
Через мгновенье он получил сокрушительный удар обломком кирпича по своему незащищенному, похожему на овечий, затылку.
Николай, а это был, конечно же, он, схватив вонючего Сашу за ноги, быстро отволок его по пыльной дороге к своему сарайчику. Он только что услыхал от какой-то бабки, что Мотина старуха вчера законным образом преставилась, и, поэтому, нужно было действовать на опережение.
Давно уже приглянулся ему этот неприятный молодой человек. Простой факт, что какой-то немытый блондин каждый божий день лазает под небеса и трезвонит на родимой колокольне уже вот в течении четырёх лет, отзывался в нервной душе Николая Васильевича тоскливой горечью и лютой злобой.
Ещё, конечно же, вызывал он гнев и просто физиономического характера.
Но, наконец-то заскорузлый негодяй схвачен!
В сарае нежно пахло стружкой, сухой соломой и древним мышиным помётом Отлично, пол-дела сделано!
Николай Васильич положил Сашу на верстак и стал уверенно делать из него черный гроб.
- Вот порадую товарища! - улыбаясь, думал Николай Васильевич.
Вечером он пришел домой, усталый и как говно чумазый.
"На гнусных платанах развесил я семя" - подумал Николай Василич, завалился на постелю и захрапел.
До внезапного кровоизлияния в мозг остаётся ровно пятнадцать минут, но он успеет ещё просмотреть много интереснейших снов…
А Катенька скурила целую пачку папирос, два раза таясь присаживалась у сочных крапивных кустов и три раза бегала на речку - проверять не утянули мальчишки сетку с остывающим для её старых мужчин пиво.
Но мужчины так и не пришли.
Катя на них за это сильно обиделась.
Стояла страшная жара. Нанизанное на лом туловище деды Моти сухо раскачивался, как смешное пугало.
От зноя кожа на нём лопнула, и хрен вывалился из трусов, заштопанных сзади заботливыми руками его дряхлой подружки.